Never

У Айзека копна бронзовых кудрей на голове и кожаная куртка, которая скрипит, когда Джексон проводит по ней ладонью. У Айзека ментоловая жвачка во рту и только три бакса в кармане. Джексон наклонится, зарываясь носом в затылок, обхватит плечи ладонями. - Ты пахнешь стружкой, бро. Стружкой, а еще немного машинным маслом, выхлопными газами и горькой полынью. Айзек – круглая сирота и зарабатывает на жизнь где и как может. Джексон – богатенький мальчик, не знающий недостатка ни в чем. Айзек ни разу не взял у него ни цента. - Я не хочу, чтобы наша дружба сводилась к деньгам. Деньги все портят, брат. И Джексон не спорит, хотя даже не знает, где ночует лучший друг. Это ни хрена не нормально, но Айзек настаивает. Он так упрям, что скорее лоб расшибет, чем согласится на что-то, что считает неправильным. - Сегодня вечером у меня. Я куплю пиво. Айзек кивает, и его кудряшки весело подпрыгивают, как золотистые пружинки. Их хочется пропускать сквозь пальцы и весело тормошить на рассвете. Айзек прячет прозрачно-голубые глаза за зеркальными очками, прикусывает губу. Джексон неосознанно повторяет движение, понимая, что хочет, чтоб эти губы шептали его имя. В исступлении, в забытье. Айзек покрутил бы пальцем у виска, если б узнал, о чем думает лучший друг. Так полагает Джексон. * * * Ящик пива подходит к концу, в голове шумит алкоголь, а далеко-далеко внизу – проносящиеся по эстакаде машины. У Айзека черный байк (он называет его ласково – Призрак), а у Джексона – ярко-красный Porsche. Но сейчас они пьют пиво на крыше, сидят прямо на краю небоскреба, свесив ноги над бездной. Это так весело, что они сгибаются пополам от хохота, хотя Лейхи боится высоты, и у него, честно сказать, кружится голова. - Смотри туда, вниз, видишь? Это мой город, наш. Мой и твой. У Джексона заплетается язык, но он открывает еще бутылку. Слышится звон стекла, когда они чокаются прямо над пропастью. - За нас, брат. - За нас. Здесь, наверху, ветер пахнет не гарью и сажей, а неожиданно солью и йодом, как если бы они сидели на утесе над океаном. Закрыть глаза, и можно представить, как волны разбиваются о скалы далеко-далеко внизу, как кричат чайки, почувствовать брызги на лице. - Слушай, а зачем ты приехал в Нью-Йорк? Это было лет шесть назад, но Джексон ни разу не спрашивал, а Айзек не рассказывал. Пожимает плечами, глотает холодное пиво, жмурясь от удовольствия. - Не поверишь, хотел увидеть Статую Свободы. Ржут в голос, будто накурились травки, хватаются друг за друга, чтобы не слететь с крыши. - Увидел? - Да как-то не пришлось. Только издалека. - Мы съездим на остров Свободы, обещаю. Ты увидишь ее так близко, как и не мечтал, и даже потрогаешь… И он закрывает глаза, уже представляя, как они несутся к острову на катере, и соленые брызги океана летят прямо в лицо, и капли сверкают в его волосах, как россыпь крошечных бриллиантов. Не думая, что делает, он тянется к руке друга, сплетает их пальцы. Странно, но Айзек лишь улыбается краешком рта. И просто сидит, запрокинув голову, разглядывает звезды, что отражаются в его глазах. А потом чуть сжимает пальцы Джексона, скользит ладонью по запястью. Кровь ударяет в голову, колотится в висках и затылке. Перед глазами плывет. Еще чуть-чуть, и он рухнет отсюда на мостовую. В горле пересохло, и он сипит что-то неразборчивое, сглатывая. Айзек тянет его назад, подальше от пропасти, зачем-то кладет руку на затылок. И смотрит, не мигая этими глазами, выбивающими воздух из легких. Приближает лицо. Медленно, так медленно… или это время застыло и раздвинулось, он успевает рассмотреть каждую ресницу и поры на коже. Дышать? Дышать он забывает, дыхание ему не нужно сейчас, когда Айзек так близко. Он касается его губ осторожно, будто боится вспугнуть, пробует на вкус, а потом втягивает нижнюю губу, чуть посасывая. Проводит языком по губам… Медленно, лениво, неспешно. Джексон перехватит инициативу, углубляет поцелуй, проскальзывая языком глубже. У Айзека вкус горьковатого хмеля и чего-то еще терпкого, сладковатого. Он слизывает этот вкус с его языка, зная, что отныне ему будет мало, всегда будет мало Айзека Лейхи только как друга. Через несколько минут тот отстранится, запуская пятерню в свою шевелюру. Взлохматит сильнее, но не проронит ни звука, вопросительно глядя на Уитмора. - Дома было еще пиво, - выдохнет Джексон, зная, что до холодильника они не доберутся. Лифт плавно заурчит, спуская их ниже. Мягкий полумрак (все же ночь) и начищенные до блеска зеркала. Они не касаются друг друга, но дышат в унисон, и один видит, как капельки пота блестят у другого над губой. Потянется неосознанно, чтобы смахнуть. Коснется губами, срывая низкие стоны с губ. - Айзек, - тихий вздох, когда настойчивые, уверенные руки скользнут под футболку. Ввалятся в квартиру, беспрестанно целуясь, стягивая друг с друга куртки и джинсы. «Хорошо, что живу один, без родителей», - подумает Джексон, когда дверь захлопнется. В кровать они переберутся к рассвету. Утром – горячий кофе и солнце, бросающее насмешливые лучи на хрустящие льняные простыни. Джексон потянется и взлохматит копну кудрей на голове Лейхи. Так, как всегда и мечтал. Айзек зевнет, распахивая глаза. Может быть, нужно поговорить, обсудить? Ни у одного из них нет подходящих слов, как и стремления начать разговор. - До вечера? Я на работу. Джексон кивнет, кусая губы, обзывая себя мысленно тюфяком и придурком. Айзек выскользнет в душ, уже в дверях натянет поспешно джинсы и кожаную куртку на голое тело. Растворится в глубине коридора. Дверь захлопнется. * * * Вечером они пьют красное сухое, потягивая, смакуют каждый глоток, ожидая заказ. Айзек не любит пафосные рестораны, но сегодня почти что не возражал. Джексон тянется через столик, берет его руку, перебирает пальцы. И просто молчит, будто не может подобрать слов. - Эй, ты же не делаешь мне предложение? Засмеются, разрубая сковавшее обоих напряжение, что мгновенно рассыплется ржавой трухой. Он уговорит Айзека переехать к нему, уговорит обязательно. Просто чуть позже.