Never

Здесь тихо, и на многие мили вокруг раздается лишь едва уловимый плеск озерных волн, да ветер шелестит в пестрых кронах, то и дело срывая пригоршни ярко-красных и желто-оранжевых листьев, швыряет их прямо в лицо. Пихает за воротник пальто. Здесь пахнет облетающей осенью и покоем. Здесь слышно, как по небу плывут облака – то снежно-белые и легкие словно пух, то свинцово-тяжелые, низкие, злые. Эллисон натягивает рукава на озябшие пальцы, упирается лбом в шершавый, холодный ствол старого клена. Она опускает ресницы и дышит глубоко: дышит лесом, свежестью. Не думает. Совсем ни о чем. И от этого так хорошо, что хочется петь и кружиться по лесу, подкидывая в воздух охапки хрустящей листвы. - Мы тебя потеряли. А ты, оказывается, по лесу бродишь, как привидение. – Лидия подходит неслышно и привычно обхватывает плечи подруги маленькими холеными ладошками, прижимает Арджент к груди. – Эй, ты же не плачешь? Элли лишь мотает головой и откидывает голову Лидии на плечо, обхватывает пальцами тонкую ручку. Теперь не плачу, нет. Теперь все хорошо, когда ты здесь. - Я просто гуляла. … Думала. Невозможно не улыбаться, когда Лидия Мартин стоит так близко, когда ее длинные ресницы щекочут щеку, когда только дюйм разделяет их губы, и можно почувствовать вишневый вкус ее помады. - У вас все наладится, подружка. Мы тоже проходили такое – Джексон стал вдруг такой холодный и чужой, хмурый. Совсем не смеялся… - Задумалась вдруг, прикусила пухлую губку, наматывая огненный локон на пальчик. - А потом? Эллисон не хочет слушать советы. Эллисон плевать, что отношения с Лейхи рассыпаются карточным домиком. Эллисон не собирается делать что-то, что оживит этот обреченный роман. Но голос Лидии – как «Времена года» Вивальди, которые слушать можно бесконечно, выпадая из реальности. - А потом все стало, как прежде. Он и сейчас порой будто стеклянной стеной отгораживается. Но это же Джексон, - у Лидии улыбка, как свежая роза с капельками утреней росы на лепестках, и Эллисон честно старается не морщиться при упоминании Уиттмора. Они ведь друзья. Все трое. И парень не виноват, что она, Эллисон, поехала крышей и не спит ночами, думая о молочно-белой коже Лидии и глазах зеленых, как у ведьмы из сказок. - Между прочим, он будет волноваться. – И Мартин многозначительно приподнимает брови, чуть кивая в сторону домика, прячущегося в густом скоплении сосен прямо над озером. – Да и ты вся замерзла. – Прижимает к себе теснее, вытряхивая из головы все связные мысли. И сердце колотится в груди, ударяясь прямо о ее ладонь, и дыхание сбивается, а глаза заволакивает туманом. Губы будто онемели, но Эллисон тянется к Мартин, смущенно касается краешка губ, что будто измазаны ягодным соком. Лидия моргает медленно, и в густой зелени ее глаз пробиваются искорки изумления. А потом встряхивает волосами, рассыпая их по ярко-красному драпу теплого пальто, тормошит подругу, тянет за собой на тропинку, тараторит что-то сбивчиво. И так напоминает сейчас Стайлза Стилински, что истерический смешок рвется из груди, пробивая застрявший в горле комок грусти. *** Камин негромко потрескивает, пуская по комнате волны тепла, обволакивающие мягким одеялом. Лидия достает из коробки хрустальные бокалы, а Джексон – бутылку вина из ведерка со льдом. Эллисон смотрит на огонь, подтянув колени к самому подбородку, и старается не думать о том, что пламя точно передает оттенок волос Лидии. Ночь, опустившаяся на лес и озеро, заглядывает в окна голубоватыми капельками звезд. Прогорающие поленья то и дело громко трещат, взметая вверх снопы искр, бросающих алые отсветы на стены. Когда дверь приоткрывается, впуская долговязую фигуру, она даже не оборачивается. Лидия расцветает в улыбке, бросаясь на шею вошедшему. Джексон почему-то беззвучно чертыхается, и меж бровей залегает тонкая складочка. - Айзек, малыш, вот и ты! Почему так долго?! - Мартин шутливо пихает его в плечо, но потом касается губами щеки, воркует что-то тихонько. Лейхи замотан в полосатый шарф почти до бровей, а в светлых кудряшках запуталось несколько крошечных высохших листиков. Арджент вздыхает и несколькими штрихами рисует на лице улыбку, поворачиваясь к парню. - Вот так сюрприз. Длинные руки обвивают тонкое тело, он зарывается носом в каштановые волосы на затылке и невесомо целует. А потом сталкивается взглядом с Уиттмором и сдержано кивает. - Я же соскучился, солнышко. – И взгляд теплый, как летнее небо, прогретое янтарными солнечными лучами. - Я думаю, можно начинать! – Лидия хлопает в ладоши и подмигивает Джексону, явно довольная собой. - На кой черт ты его позвала? – Шипит блондин сквозь зубы, так, чтобы не слышали Айзек и Эллисон. - Тихо ты, блин. Испортишь же все. Элли грустит, ты не видишь? Джексон закатывает глаза и с о-боже-ты-мой лицом возвращается к столику, где в хрустале отражаются свечи, что неизвестно когда успела зажечь Лидия. Терпкое вино перекатывается на языке, убыстряет кровь, и постепенно странное напряжение тает, растворяясь в алкоголе ли, или в задорном смехе Лидии, которая болтает без умолку и все время заставляет Уиттмора подливать всем вино. И только через час до Арджент доходит, что парни почти не разговаривают между собой. А, когда Айзек тянется через весь стол за апельсином и случайно касается пальцев Джексона, тот вскакивает, будто его разрядом молнии шибануло, и, буркнув что-то нечленораздельное, выходит из комнаты. Правда возвращается очень быстро с новой бутылкой вина, и … Наверное, у нее просто нервы шалят, вот и мерещится всякое. Когда огонь в камине почти догорает, Лидия, мягко подмигнув Джексону, тянет его в спальню. У нее лицо заговорщика или шпиона из фильма, и Эллисон смешно и грустно одновременно, потому что она хочет быть той, чьи пальцы сжимает эта девушка, к чьим губам тянется за поцелуем. * * * В ее комнате кровать холодная и кажется твердой. Айзек осторожно стягивает рубашку, путаясь в рукавах, пока она перекладывает щетки для волос и какие-то пузырьки на столике у окна. Он кажется смущенным, нерешительным, неловким даже. Как тогда, несколько месяцев назад, когда Элли была еще нормальной девчонкой, а он потянулся к ее губам, даже не рассчитывая на взаимность. - Я могу лечь на диване, - осторожно, будто пробует почву. А у самого в глазах столько тоски, что впору застрелиться из отцовского арбалета. - Что ты придумал, глупый? – Эллисон берет его холодную ладонь и тянет к себе, позволяя обнять, прячет лицо на груди. Слышит, как сердце бУхает под ухом, будто он в гору бежал несколько часов без передышки. Прижимается крепко-крепко, вдыхая аромат лимона и горьковатой хвои. И ничего не чувствует кроме сдавливающей горло печали и отчаяния. – Я просто немного устала за эти дни, понимаешь? У нас все хорошо, Айзек. Мы вместе. - Элли… Опускается на кровать, увлекая девушку за собой. И просто ложится, все также прижимая к груди, как хрустальную статуэтку, которую страшно сломать небрежным касанием. - Просто поспи… - Но… ты и я… мы… - Все хорошо, - и снова ласковое касание губами лохматой макушки. Когда из-за стены раздается протяжный стон Лидии Мартин и сразу за ним – чуть более низкий – Джексона, Эллисон тянет Айзека на себя, прижимаясь губами к губам. Запускает пальчики в его волосы, притягивая ближе, лишь бы не слышать, не представлять… А он отвечает с каким-то отчаянным напором, вминая в простыни, целуя так жадно, будто воздуха не хватает. *** Луна над озером такая огромная, что кажется, стоит привстать на цыпочки, и брякнешься головой о бледно-голубой шар. Айзек не курит, лишь дышит воздухом да вслушивается в звуки ночи, что, наверное, могут пугать, когда ты совсем один и вокруг не видно ни зги кроме крошечных пятнышек света на небе. Может быть, он ждал его здесь. Или просто надеялся, как последний дурак. Но Лейхи не удивляется, когда дверь с тонким скрипом приоткрывается, пропуская Джексона. На нем только темные боксеры, и от этого дыхание мгновенно сбивается, а сердце проваливается куда-то в черную дыру, что не в пятках даже – под полом, на дне озера или еще в какой непроглядной дали. А, может, дело и не в полуголом парне, а в том, что это ведь Джексон. Джексон, который пахнет так, что задохнуться не жалко. - Это охренеть, как сложно, чувак… Он так близко, что стоит лишь руку протянуть. Пальцы все еще помнят, какая гладкая у него кожа, помнят, что волосы немного жесткие, помнят каждую чувствительную точку на этом совершенном теле… Лейхи кивает, чувствуя себя таким идиотом. Что он может сказать? Что мир замкнулся на Джексоне? Что он видит его постоянно, стоит лишь ресницы опустить? Может быть, поведать, что он и на месте Эллисон его представляет, когда трахает, вбивая в кровать? «А ты думаешь обо мне хоть иногда?», - хочет спросить Лейхи, но вместо этого шепчет: - Я так скучаю… - Айзек… Я не могу, понимаешь… - И стискивает перила так сильно, что они потрескивают, а в пальцы вонзаются занозы. - Ты же любишь меня. Я видел это сегодня весь вечер. Видел в отражении твоих глаз. Ты думал, я не смотрю… Ты любишь меня… У Джексона губы дрожат, но он сжимает их в плотную полоску и качает головой. Несколько раз. - Иди спать, Айзек. Меня Лидия ждет. И уходит в тепло дома, зябко передернув плечами. А Айзек еще долго смотрит в черную водную гладь – ровную, без единого всплеска. Она похожа на озеро медленной, тягучей ртути. И луна отражается в ней бледно-желтой дорожкой, которая, кажется, ведет прямо в небо.