Там, где мы будем завтра.

Я медик второго ранга. Нас называют медтехниками, но по-простому – я фельдшер. Ниже врача, выше медбрата. Я помогаю в первичных осмотрах, я оказываю первую помощь, я помогаю полевым врачам и хирургам на операциях…и делаю много чего еще. Мое имя – Эчин Ирик Варна. Я младший брат Сеймена Тэччи Варны – и именно по его протекции я оказался в полку специального назначения под командованием джедая-полковника ии Корво. То есть, попал я к нему, когда он был еще полковником… Сеймен встречался в начале войны с ним на Денапуре, и, через своего начальника, полковника Балона Васуру, нашего земляка – он протолкнул меня в медобеспечение спецполка. Он сказал – «потому что ты везунчик». Каждый раз, когда я выходил в заброс с войсками полковника – а затем и генерала - ии Корво – каждый хаттов раз! – я трусил до сведения челюстей, поминал братца самыми грязными словами из подворотен – и клялся страшно отомстить ему. Но я оставался жив, и мог делать свое дело, и, успокоившись – понимал: он прав. Я везунчик. Я везунчик потому, что транспорт, на котором мы летели – я, дроид-диагност по кличке Ом, хирург Эччен Ко с Кореллии и полевой врач, Киим Дана, уроженец Альдераана – никогда не бывал сбит. Аварийные посадки были сравнительно легкими. За все бои, в которых я обеспечивал вместе с остальными поддержку войск и проводил эвакуации под огнем – в том числе и на своем горбу – я ни разу не был ранен. Я не получил ни одной контузии. Да, ушибы и трещины в костях – от падений и ударов – я зарабатывал регулярно. Но ни разу – я не получал серьезных повреждений. И это не значило, что я отсиживался за чужими спинами, не думайте. Я честно делаю свое дело. Чаще всего – все зовут меня Ириком. Чтобы не путать с хирургом, Эчченом. Хотя Ирик – материнское имя, я не против…у многих тут вообще нет имен. Я привык. В начале службы в войсках – я терзался тем, что все солдаты для меня – на одно лицо. Я не путал больных только потому, что в медлабах на каждого заведено досье, и я больше смотрел в дэку или на показания приборов, на повреждения, чем в лица солдат. Потом, незаметно – я стал использовать информационную линзу для считывания, вставив ее в свой левый глаз, но в полевых условиях она порой мало помогала, и я снова вернулся к показаниям, маркерам повреждений на броне, принимая раненых…и спустя полгода – понял, что моя память, на которую я никогда не жаловался, справилась с идентификацией: подобно светочу брата, полковнику Васуре – я незаметно для себя научился ассоциировать раненых с повреждениями, когда они проходили через мои руки, и теперь, услышав имя и номер, или одно из двух – я далеко не всегда заглядывал в дэку. И память услужливо подбрасывала мне мелочи для опознания: у этого – голос совсем ссаженый, а у того – помимо пробитого плеча – не так давно были сломаны два пальца на руке, и я заметил костные мозоли, когда вез его в операционную… Потом прошло и это. Потому что клоны – далеко не одинаковые, кто бы что про них не говорил. Когда они уходили от нас – я уже не всех мог упомнить. В моей памяти освобождалось место для других. Но некоторых – я запоминал на всю жизнь. И некоторые – стали частью моей жизни. Высадка на Рилот – была одной из самых кошмарных в моей жизни. Ровно потому, что мы пробивались с таким треском, что и представить нельзя, мы потеряли там два крейсера, невозможное количество истребителей, и почти провалились… Но почти. Высадка была, и она была чудовищной. Когда наш борт, «Терроксан», вошел в атмосферу рискуя вот-вот словить в зад пару залпов главными калибрами от четырех сепских крейсеров, от которых «Терро» уже просто впрямую прикрывал крейсер адмирала Дао, мы, медики, вместе с остатками штурмовой группы генерала ии Корво и техниками - пошли вниз первыми, и шли мы на канонерках и грузовых шаттлах. И вот тогда, под чудовищным обстрелом сверху, от которого нас только частично прикрывал своей тушей уже «Терроксан» – я подумал: все. Кончилось наше везение. Особенно, когда на нас навалились истребители противника, поднятые с планеты. Я не знаю, что было и как, но трясло нас изрядно, и мы потеряли почти все щиты, и когда я уже стал мысленно прощаться с миром живых, цепляясь за свой плоский ранец, стоящий у ног, как за последнюю надежду – мы пошли на посадку. И у нас не было времени приходить в себя: было только два скальных коридора, по которым мы могли проникнуть в ущелье, ведущее к форту, и мы даже точно не знали, сквозные ли они, а в пяти кликах от нас, в долине – шла бойня, и я даже думать боялся – сколько работы мне предстоит… А крейсер медленно и верно пошел на посадку. На скалы. Над фортом. …Пандус только опускался – а солдаты, прилетевшие с нами, уже выпрыгивали наружу. И мы с Дана тоже – неуклюже, тяжело, еще не в себе – побежали на выход. Все давно было обговорено и утрясено, но Эччен – все-таки прокричал нам вслед: - Берегите себя!... Жду в форте!... – шаттл, сбросив нас, уже взлетал, чтобы доставить оборудование прямо в форт. Остальные медики пробивались на других «крыльях». И на борту «Терроксана». Потому что наш крейсер, ведомый приказом нашего сумасшедшего джедая – садился прямо на ущелье, собираясь прикрыть форт и часть ущелья собой, как крышкой. Я прямо на бегу забросил ранец на спину, зафиксировал сегментарные лямки понадежней, опустил на лицо полупрозрачный затемненный щиток своего шлема, активировав встроенный в него визор, и вышел на связь: - М2 в эфире!... Тут же, эхом – слова моего дока: - М1 в эфире!... У наших собратьев в других воинских частях нет таких штучек вроде облегченной брони или таких шлемов. Да они, если честно, редко когда «выходят в поле», как мы. Обычно – они ждут у точек эвакуации в наскоро развернутых медпунктах, или медлабах и медчастях, раненых к ним доставляют сами клоны, на эваках с дроидами, и в каждой роте или батальоне – должны быть свои медтехи и полевые доки…но это в других местах. Не у нас. В смысле – мы сами «выходим»…Я смутно помню, когда первый раз я осознал и согласился сопровождать Дану на поле боя. Смутно, потому что это произошло так просто и естественно, что я только потом опомнился. Разе на третьем… Клоны-медтехи могут почти то же самое, что и мы. Но док все равно считает, что мы – лучше. Насчет себя – не знаю, но мой док – точно имеет больше опыта, чем я или клоны: я, только отучившись, попал в армию в самом начале войны, а он практиковал еще до нее, и практиковал и в корусантской полиции, и в частных охранных фирмах на Кореллии…в общем – он реально профи. На бегу мы не говорили: берегли дыхание. Звуки боя докатывались до нас глухим уханьем и дрожью земли. И вспышками в вечно темном тут небе…до тех пор, пока мы не достигли ущелья по уже почти гроту, вылетев в арьергард колонны, и сепы не начали налет, заполучив в ответ отстрел с нашего крейсера, что все еще опускался на ущелье, ложась треугольниками «крыльев» на скалы. Это нельзя описать. На какое-то время – ночь и впрямь становится днем, и вид брюха «аккламатора» снизу – как-то не успокаивает; даже при учете, что авангарду колонны до него бежать еще пару кликов, если не больше, все равно кажется, что туша крейсера валится прямо тебе на голову… Генерал всегда говорит: все себе – ничего врагу. Все свое – носи с собой. На Рилот – он решил взять с собой свой самый убедительный аргумент. Солдаты, с которыми мы прилетели были назначены нам в помощь, и, не смотря на то, что мы почти перестали слышать друг-друга – мы все равно принялись за свое дело. На бегу. Как могли. Потому что людей надо спасать. Под огнем – особенно… Повторяю – в других частях, что жаль, нет такого навороченного и компактного оборудования, как у нас, за что начальству большое спасибо, хоть бы он и покупал их контрабандой и на свои деньги. Встроенные в перчатки брони анализаторы у солдат других частей – на порядки ниже тех, с которыми ходили мы сами, и я знаю, что для клонов-медтехов – начальство даже устраивало обучающий курс по работе с новыми анализаторами, как и со стазис-перчатками, что тоже было нам всем в плюс, потому что мы все – реагировали быстрее. Когда нас накрыло первый раз – я успел оказаться под защитой скал, причем почти принудительно: кто-то из сопровождающих солдат меня туда практически отбросил. Я машинально прикрыл голову рукой от шрапнели каменной крошки, быстро наглотался воздуха – и, игнорируя антигравные платформы с ранеными, к которым бросился док – побежал вдоль рассыпавшейся колонны назад, туда, где появились новые раненые: моя задача – оказание первой помощи. Док присоединился чуть позже, когда платформы были хоть как-то под защитой скальных навесов, а док – получил картину «тяжелых» на тот момент. Когда ты бежишь и не смотришь вверх – а так же не вслушиваешься в то, что творится в боевом эфире – ты не треплешь себе остатки нервов. Ты просто смотришь бледную карту маркеров на визоре одним глазом – и слушаешь свой эфир, медицинский. У нас тоже есть свой. Рвущий слух короткими сообщениями, состоящими, к примеру, из слов – «медика, раненый, тройка» или «раненый, двойка»… И эти короткие слова говорят мне о том, сколько у меня времени и куда я должен бежать в первую очередь. Нам говорили, что у народа внизу – совсем плохо что с боеприпасами, что с медикаментами, и еще на бегу – я сощелкиваю с пояса набранные специально для этого медпаки, чтобы, не останавливаясь, бросить в сторону двоих пехотинцев, один из которых легкораненый: его друг позаботится о раненом сам, он на лету подхватил бокс привычно и четко, хотя я не знаю, когда он спал в последний раз... Пехотинец справится, как справятся друг с другом следующие, а в десяти шагах от них – кого-то вытаскивают из-под завала, и сепы, кажется, идут на второй заход, но сейчас меня это мало волнует, потому что мне уступают дорогу – и я должен делать свое дело, и двое из тех, что прилетели вместе со мной и побежали вместе со мной, молча готовятся собирать носилки. Где остальные – я тогда уже не понимал. Кажется, остались с доком, или сами помогали раненым, как могли. Раненого вытаскивают из-под камней – и он коротко, сквозь зубы вскрикивает, отключившись с частоты и выключив вокодер, но я все равно его слышу, и достаю анализатор, потому что одних показаний биометрики с его брони, что пришли мне на визор – мне мало: я вижу, что у него разбиты колени и правая стопа, и наколенник врезается в подвернутую ногу, правую, а я только молюсь про себя, чтобы стопу не оторвало совсем, порой – только броня и поддоспешник держит человека в видимой целости… - МП, - бросаю я на частоте помощников: - Несём, - я вкалываю все, что необходимо, укол, спрей сверху – обезболить, антисептик, – стащил шлем с раненого, проверить его зрачки, и анализатором определил степень сотрясения – это быстро, да – и пока я это делал, МП, медпомощь, уже быстро разложили и собрали из легких складных трубок носилки. Я напоследок смог только уложить пострадавшие конечности получше – если в течение двух часов его доставят в стационарный медлаб, все будет в порядке, стопа осталась на месте, только переломы, и открытый только один, но пока я им не могу заняться, я его только залил фиксирующим бакта-спреем от кровотечения на скорую руку, – и чиркнуть по броне маркером, ставя метки. И его унесли прочь, бегом, петляя между тел и каменных насыпей. Вот чем я занимаюсь. А потом был еще один заход сепов на атаку. И еще, и еще, и в какой-то момент я озадачился – почему все еще не посветлело, раз мы прибыли на исходе ночи? – пока не вспомнил об особенностях Рилота, мимолетно, в перебежке…до службы в армии – я и представить не мог, какие странные мысли летят в голове по краю сосредоточенного сознания, когда ты выискиваешь цель, кидаешься вперед, спинным мозгом опознавая, что надо делать, в какой последовательности и как. У других, я знаю, не так: они часто вообще не думают. Я тоже порой не думаю. Но иногда что-то прорывается. Я еще успел мысленно похвалить пехотинца в замызганной броне, что тащил на себе, перебросив через плечо, своего собрата, за то, что такое положение обеспечивает приток крови к голове раненого, потерявшего ногу по колено. Прежде чем увидел, как в мгновенной, моей личной тишине за спиной бегущего, за спинами бегущих рядом с ними – вспухает шар огня и летят каменные осколки. Звук я услышал потом. Верней я даже воспринял его всем собой, когда упал. На спину, на ранец, слава богам, ударопрочный и для таких занятий приспособленный. Он у меня во всю спину, до пояса – но обтекаемый и плоский… Тех, кого не разорвало и не сожгло – тех разметало. Я краем глаза успел увидеть, как мимо меня пролетело два пехотинца, как в замедленной съемке. Ракета. Это был не залп пушек, это была ракета. И я даже не сразу понял, сколько каменной шрапнели задержала моя легкая броня. В голове звенело. Истребитель сепов просвистел в вышине мимо, готовясь на новый заход, а я – даже не мог пожелать ему прямого залпа в задницу, потому что меня уже пытался поднять на ноги один из МП. В голове звенело, я подумал, не потерял ли я барабанные перепонки, но тут же услышал, хоть и не четко, как МП, поднимающий меня на ноги, спрашивает на моей частоте: - Сэр, вы меня слышите? Сэр! Вы меня слышите?... – он старался говорить четко и негромко, оценивая мое состояние, его голос вибрировал от учащенного дыхания и напряжения, и я с трудом сообразил кивнуть, выходя из ступора: - Да. Да, я…я в порядке!... Огляделся, машинально оценивая состояние попавших под взрыв хотя бы взглядом. Внутри дернулось, когда я увидел, как мой второй МП стоит на коленях, почти скорчившись, неуверенно тряся головой, и держась за правое плечо. На его шлеме темнела то ли вмятина, то ли паленый след от раскаленного камня. «Только бы не голова…только бы не голова!...» Тот, кто нес раненого с оторванной конечностью – лежал в десяти шагах от меня. Тот, кого он нес – рядом с ним. Я практически выдрался из рук пехотинца, мотнув головой в сторону его напарника: - Займись им, я сам справлюсь!... - Сэр… - Справлюсь, я сказал!... – он все-таки поднял меня на ноги, прежде чем дернулся в сторону напарника: порой их приоритеты невыносимы. Даже если и оправданы. Я попытался связаться с Киимом: - Док! Док, вы меня слышите?!... - Слышу, Второй, - отозвался тот, и, судя по звукам – уже на бегу. – Через минуту…через минуту-две буду у тебя!... К нам на помощь бежали, я – быстро оценил, кто кому может помочь, выдал последнюю порцию медпаков, понял, что за эти полминуты мы потеряли в обратимую смерть еще пятерых. Но мне надо было повышать шансы тех, кто еще не стал мертвым… Я не добежал до ближайшего раненого. Миг-два-три - и - очередная атака, то есть - и атаки самой как таковой не было: сеп выпустил только один залп. И этот залп попал в скальную стену, не в нас. Сначала мне показалось, что все обошлось, град осколков был не велик, сепа тут же отвлекли наши летуны, сшибли, но все-таки от греха подальше надо было убираться дальше по ущелью… И именно на этой мысли – плоский, кривой, огромный кусок скалы стал с чудовищным скрежетом отделяться от стены – и падать вниз. Это я понял потом. Когда понял, что бегу вперед. Туда, где с трудом поднимался на колени несший своего обезноженного собрата пехотинец, придя в себя. МП2 рванулся вперед одновременно со мной. Кто-то – успел отбежать сам. А скала – падала на нас. Воздух был тягучим, это правда. Я с трудом заставлял себя передвигать ноги, я даже дышать не мог, но я знал, что добегу. Рассказы других, попавших в такие ситуации – чистая правда. Ты ничего не слышишь. Ты даже уже не боишься. Просто в какой-то миг ты понимаешь, что – все, точка. Для тебя. Но это для тебя не важно, важно – добежать… Скала, отвалившись, падала на нас, я – кубарем прокатился по земле, споткнувшись, но оказался рядом с раненым за миг до смерти, успев даже поерничать над тем, как мы сейчас будем выглядеть, когда нас раздавит, подхватил его под плечи, понимая, что пытаюсь вытащить уже, наверное, мертвеца… И услышал на своей частоте спокойный чистый голос: - Давай, Варна. Вытащи его. Я навсегда его запомнил. Скала падала на нас – и никак не могла упасть. Потому что рядом с нами стоял джедай. МП2 успел сбить из-под падающего обломка пехотинца прежде, чем скала зависла совсем над нами. Это я узнал потом. И что этот пехотинец, страшно рванувшись обратно, кричал так, как кричат, погибая зазря – тоже. Тогда – я смотрел на скалу, машинально отползая назад на заднице, по земле, вцепившись в броню раненого, пока, наконец, не понял, что уже могу встать, и раненого забирают из моих рук. А когда встал, заторможено отряхиваясь, чтобы просто понять, что я еще жив – я увидел, как тускло бликуют черные перчатки на руках генерала-джедая, перчатки с амортизирующими вставками, понял, что он поймал камень в полутора метрах над нами, и держит его, держит своей Великой Силой, застыв в напряжении. Потом он шипяще, коротко выдохнул – я поднял взгляд на его лицо, привычно полускрытое чернотой визора – и увидел, как бескровные губы на худом, белом лице – едва заметно искривились, будто он держал обломок силой мышц…и он повел руками вверх. Чтобы убрать скалу с пути. Я не знаю, что такое – Великая Сила. Я только знаю, что мы остались живы. А еще я знаю, что не мог слышать джедая по связи – мой левый наушник на шлеме был иссечен осколками, вместе с проводкой, и связь моя на тот момент уже не работала. А еще… Осколок лег к стене, и джедай опустил руки. Посмотрел на меня. Положил руку мне на плечо. На один миг: - Молодец, док, - сказал он мне. И его голос был низким, сиплым и сорванным. Не тем голосом, что я слышал полминуты назад. Но это точно говорил он. Он пошел, а потом и побежал дальше, в хвост колонне, потому что сепы шли на новый заход, все продолжалось, и ему надо было командовать, отбиваться, ловить камни и спасать людей. Спасать людей. Как и мне. Я отвернулся, с миг продышался – и побежал заниматься тем, чем мне и положено: укладывать раненых на последние двое имевшихся у нас носилок, вкалывать, обезболивать, замораживать, напылять, ставить плазму, коротко консультировать прямо на ходу, накладывать шины и прозаические бакта-пластыри, все, что поможет продержаться до форта… Потом меня сменил Киим, приведя две или три освободившихся мобильных платформы: раненых начали вывозить в форт на канонерках, высадивших в форт техников и сам контингент медлаба. Блеск и тьма. Черное, яркое, белое. Чудовищный шум. Бои в небесах. Залпы турелей крейсера. С каждым сильным – он оседает больше и больше, сужая камнепадами жилу ущелья. Когда мы достигли тени и прожекторных пятен света под брюхом «акка» – обстрелять с воздуха нас стало невозможно. Я даже не помню, в какой миг мы достигли форта. Помню только, что МП2 несет безногого на руках, а пехотинец, напарник безногого, в почти уже черной броне – помогает идти эм-пэ-первому. Последний отрезок пути был коротким и простым для меня: следи за давлением. Проверь шины, жгуты и «струны». Поставь физраствор. И еще одному поставь. И этому тоже замени… Пройдя ущелье – я был готов работать сутками напролет. Каждый из нас был на это готов, и я это знал, и мы работали, работали, работали, потому что у нас была куча дел… Док выгнал меня из «приемной», развернутой в подземном зале цитадели, и я смог заняться «тяжелыми», уйдя в помощь к Эччену, в операционную. Только не сразу: сначала я должен был себя почистить и переодеться. И вышагивая в коридор – я практически натолкнулся на МП2. Опознал его по заляпанной кровью и гарью броне – и едва заметному перекосу на левое плечо: я все никак не успевал его спросить, от давней травмы это – или от того, что он был хард-пехом, у них такое бывает, из-за транспортировки тяжелого вооружения на себе… - Сэр, - четко козырнул он. – Разрешите обратиться? Я почти задрал голову, чтобы увидеть визор на его шлеме: вообще-то – я невысокого роста, если честно. Рядом с клонами – я вообще смотрюсь как коротышка. Или подросток. - Обратитесь. - Я должен остаться с вами – или я могу направиться в распоряжение капитана Сейсма, для обустройства форта?... Мой разум как-то ненавязчиво споткнулся. Потом еще раз. Потом я понял, что уже сам почти как клон, который часто не понимает вопросов, касающихся чего-то вне их профессиональных навыков. - Э…МП2, - наконец просипел я. И спросил: - Каково состояние вашего отделения?... - Один раненый. КС-2077/4502… Остальные в порядке, сэр. Я утомленно, но с облегчением кивнул. - Ему сильно досталось? - Сотрясение средней силы тяжести. Сильный ушиб бедра и трещины в плечевом суставе…Его уже обрабатывают. Я потер лицо: среднее сотрясение. Среднее. Поправимо. И неожиданно спросил: - Как вас зовут? – Я никогда прежде не работал с этим отделением, потому и не знал его имени. А позывные у всех, кто нам помогает в полевых выходах - одинаковые. - Э, - клон тоже несколько споткнулся о такой поворот разговора, но мужественно ответил: - Сержант Экк, сэр! - А как зовут вашего напарника? - Капрал Тинг, сэр. Я отодвинул его с пути и пошел дальше по коридору. – Вы можете заниматься всем, чем посчитаете нужным, сержант Экк. Здесь мы уже справимся сами… - С-сэр, - он пошел следом, - Мне и моему отделению был отдан приказ оказывать вам поддержку, лейтенант… Вот так. Вы еще не знали? Такие, как я – имеют звание лейтенантов. Не знаю, зачем. Наверное, чтобы клонам было привычней… - Вы ее уже оказали. – Я посмотрел на него через плечо. – Вы все должны получить заслуженный отдых – и делать то, что вам укажут старшие офицеры. - Сэр, при всем моем уважении – здесь есть те, кто нуждается в отдыхе больше нас, - откровенно сообщил он мне очевидное. Не знаю, как у меня еще хватило разума придумать что-то путное, но я сказал: - Вот и займитесь их размещением, сержант. Позаботьтесь о них – и себе… - Да, сэр! – Он невозмутимо козырнул мне снова – и ушел. Ему просто надо было указать направление. Дать понять, что мы живы. Я не стал смотреть ему вслед: мы выжили. Мы в форте. Я везунчик. И он везунчик. Экк – это наименование хищного зверя с Кашиика. Это значит, что сержант – парень упорный и решительный… И Тинг – везунчик. Мы все тут – попали в чудо. Нет. Мы его совершили. И я собирался продолжать это делать. Вместе со всеми.