Цена

*** Вот уже второй день двор Его величества кайзера Фридриха IV пребывал в полной растерянности. Известие об аресте Брауншвейга затмило все остальные новости, – и, хотя слухи ходили разные, подробности, а тем более – истинные причины императорской немилости к, казалось бы, всесильному герцогу, оставались загадкой для большинства из обитателей Нойе Сан-Суси. Одни подозревали, что виновником внезапной опалы Брауншвейга был его вечный соперник на пути к трону, маркиз Литтенхайм, другие говорили, что герцог пал жертвой очередных интриг государственного секретаря, маркиза Лихтенладе, но находились и те, кто связывал эти события с фавориткой кайзера и её братом, графом Лоэнграммом. Впрочем, подобное было совсем неудивительно. Недоброжелателей у прекрасной графини Грюнвальд всегда имелось предостаточно, да и её брат перешёл дорогу очень многим из тех, кто имел отношение к флоту. Но всё же большинство придворных склонялись к версии, что несчастья Брауншвейга – дело рук его свояка. Особенно же уверенности её сторонникам добавила сцена, что разыгралась накануне вечером. Его величество прибыл в оперу, когда спектакль уже начался, но, стоило им с Аннерозе занять свои места, как дверь в императорскую ложу распахнулась, и на пороге возникла старшая дочь кайзера, Амалия фон Брауншвейг. –Папа, – всегда такой властный и уверенный голос принцессы сейчас нервно дрожит, – мне нужно с тобой поговорить, пусть она, – резкий взмах веера в сторону Аннерозе, – покинет нас. Аннерозе тут же делает попытку встать, но кайзер моментально её останавливает. –Дорогая, вы нам нисколько не помешаете, – и более строго, тоном отца, вынужденного одергивать своего не в меру расшалившегося ребёнка: – Амалия, я вынужден просить тебя быть более сдержанной, не стоит мешать собравшимся здесь наслаждаться этой божественной музыкой. Сядь и объясни, пожалуйста, что такого произошло, что ты решила побеспокоить меня в столь неподходящий час? –Папа, – новый взмах сложенного веера и удар по спинке пустого кресла, – как ты можешь… ты же прекрасно понимаешь, почему я пришла! –Амалия, – в голосе Фридриха проскальзывают укоризна и раздражение, – я же просил тебя вести себя тише. –Но я не могу! – принцесса вот-вот готова сорваться на крик. – Как ты можешь делать вид, что ничего не произошло? По твоему приказу вчера арестовали Отто, я узнаю об этом только сегодня, от слуг, вернувшись из поместья, а ты как ни в чём ни бывало отправляешься в оперу с этой… этой... – гневный взгляд в сторону Аннерозе заставляет ту опустить глаза, но разгневанная принцесса, кажется, тут же забывает о ненавистной фаворитке. –Ах, ты об этом, – кайзер деланно вздыхает, и продолжает уже серьёзнее: – Твоему мужу следовало хорошенько подумать перед тем, как ввязываться в сомнительные авантюры, от которых пахнет предательством. –Но Отто не мог, он бы никогда не посмел предать тебя, его оговорили, – принцесса на мгновение прижимает затянутую в перчатку руку к густо накрашенному рту, и на светлой лайке остается ярко-алый след, слишком похожий на кровь. – Это ведь Вильгельм, это он наговорил тебе всяких гадостей про Отто, он всегда завидовал ему и тому, что у нашей Элизабет больше прав на престол, чем у его Сабины! Глаза Амалии в слабом свете кажутся совершенно чёрными, и в них отчётливо читается неподдельный ужас. –Амалия, немедленно прекрати истерику! – интонация, с которой кайзер произносит последнюю фразу, приобретает несвойственную твердость. – У меня достаточно доказательств, что герцог Брауншвейг виновен в том, в чём его обвиняют, а вот сделал ли он это сознательно или по недомыслию, выяснит следствие. Принцесса судорожно хватается за спинку стоящего перед ней кресла, и Аннерозе отмечает, что это, судя по всему, не игра, и Её высочество действительно близка к обмороку. –Отец, – в голосе Амалии уже нет и тени того высокомерия, что звучало вначале, остались только неподдельное горе и страх, – пожалуйста, ради меня и Элизабет, освободи Отто, я... я умоляю тебя, – последние слова она произносит совсем тихо. –Нет, об этом не может быть и речи, дело слишком серьёзное, – Фридрих чуть смягчает тон, – а тебя я прошу успокоиться и отправляться домой. Ни тебя, ни Элизабет это дело никоим образом не касается. Её высочество выпрямляется, и по тому, как дрожат её губы, видно, что она еле сдерживает рыдания. –Я не могу быть спокойна, когда мой муж находится под арестом. –Тогда тебе стоит подумать о разводе с ним. Тем более, я никогда не был особо доволен твоим выбором. Теперь же я уверен, что мне не следовало поддаваться на твои уговоры и давать разрешение на этот брак, – слова кайзера звучат достаточно резко. – Всё, я больше не хочу ничего слышать об этом деле, отправляйся домой и хорошенько обдумай мои слова. Фридрих резко отворачивается от дочери, давая понять, что разговор окончен. Принцесса еще пару минут стоит у выхода, – Аннерозе слышит сдавленные всхлипы, – но новых попыток уговорить отца не предпринимает. –Хорошо, я ухожу, – голос Амалии очень тих и почти сливается с шелестом шёлка её юбки. Сразу же за дверью принцессу поджидала младшая сестра, которой некие доброжелатели уже сообщили о столь неожиданном визите. Но милая улыбка и заранее заготовленная фраза «Дорогая, как я рада тебя видеть» так и остались безо всякого внимания той, кому были адресованы. В итоге, к утру во дворце все только и говорили о происшествии в опере. До Его светлости маркиза Лихтенладе новости дошли, как раз когда он пил утренний кофе. И после некоторых размышлений господин госсекретарь пришел к выводу, что такое развитие ситуации устраивает его как нельзя лучше. То, что двор воспринял произошедшее с герцогом Брауншвейгом как всего лишь очередной скандал в августейшем семействе, во-первых, отводило подозрения от самого маркиза, – а во-вторых, прекрасно маскировало истинные причины ареста и позволяло надеяться на то, что хотя бы не придётся опасаться внезапного выступления многочисленной родни и вассалов Брауншвейга. Во всяком случае, по мнению многих, следствием размолвки между принцессами могла стать максимум высылка герцога в имение – причем ненадолго. Что ж, даже если мнение кайзера изменится и Брауншвейг в ближайшее время окажется на свободе, самому Клаусу можно особо не опасаться – к нему в этой истории не ведет ни одной ниточки, ведь он только исполнял волю Его величества. Вот для Вильгельма это может стать проблемой, но клан Литтенхаймов практически так же силён, как и Брауншвейги. Правда, если они сцепятся в открытом противостоянии, это чревато большими неприятностями, вплоть до гражданской войны, что уж точно не входит в ближайшие планы Клауса. Значит, сейчас его основная задача – приложить максимум усилий, чтобы настроение кайзера в этом вопросе осталось прежним. Сегодняшний доклад вполне можно использовать для того, чтобы донести до Его величества нужную информацию. Во дворце маркиз появляется к полудню, как раз за пару минут до назначенного времени. Секретарь в приёмной, давно и надёжно прикормленный, (что, впрочем, никогда не мешало ему поставлять определённую информацию за соответствующее вознаграждение еще и маркизу Литтенхайму, а до ареста – и герцогу Брауншвейгу), сообщает Клаусу, что Его величество с утра находится в крайне хорошем расположении духа. И, что немаловажно, вполне трезв. –Лихтенладе, вы как раз вовремя, – Фридрих сидит за столом, перед ним лежит раскрытый том, судя по знакомой обложке – свод имперских законов. – Я как раз хотел бы обсудить с вами кое-что. –Рад служить Вашему величеству. Отработанный за многие годы при дворе поклон получается именно таким, как надо: в меру глубоким и в то же время не откровенно подобострастным. В ответ кайзер милостиво кивает и небрежным жестом указывает подойти ближе. –Как вы думаете, что могут означать слова двадцатого параграфа третьей статьи закона «О престолонаследии», вот эти? – Фридрих разворачивает фолиант к маркизу и пальцем подчёркивает нужную строку. – Вот, послушайте: «В отсутствии же прямого наследника, как по мужской, так и по женской линии, а также при явной невозможности таковых наследников исполнять обязанности по управлению империей, император вправе избрать себе преемника из числа других кровных родственников, либо же из прочих достойных этого звания дворян». –Полагаю… – небольшая пауза выглядит вполне уместной, – здесь указывается на то, что в исключительных случаях наследником может быть назначен тот, кто по мнению императора заслуживает этого сильнее, чем иные претенденты, и Ваше величество вольны в своём выборе. –Я так и думал, – кайзер закрывает книгу и в задумчивости теребит шёлковую ленточку закладки, торчащую из неё. – Хорошо, оставим этот вопрос, он пока ещё вполне может подождать. –Как угодно будет Вашему величеству, – новый поклон, такой же выверенный, как и предыдущий. Интересно, что именно задумал кайзер. Назвать преемника однозначно и покончить с неопределенностью? Это тоже может вызвать беспорядки, но, с другой стороны, если последняя воля будет оглашена в нужный момент, многих проблем удастся избежать. –Пришел уже отчёт о допросе Брауншвейга и остальных? – Фридрих всё ещё смотрит на лежащий перед ним свод законов, и Клаус отмечает про себя, что давно не видел кайзера таким собранным. –Да, и я должен отметить, что герцог практически сразу же сознался в том, что ответственен за похищение Лоэнграмма, – всё же чувства вседозволенности и неуязвимости порой могут сыграть очень злую шутку, особенно если не оценить ситуацию здраво. – Вот его точные слова во время ареста: «Жаль, что щенок выжил, ничего нельзя доверить идиотам, не смогли даже прибить эту шваль». –Это было сказано при свидетелях? – кайзер слегка морщится, при этом кажется, что он неприятно удивлён. Похоже, что он не ожидал от своего зятя столь неосмотрительных заявлений. –Да, и внесено в протокол, – Клаус кладёт на стол листок бумаги, но Фридрих оставляет его без внимания. – Прикажете убрать эти слова из официальной версии? –Нет, – Фридрих снова брезгливо морщится, – оставьте всё как есть. –И, кстати, у меня небольшой вопрос насчет... условий содержания Его светлости. Герцог жалуется на то, что к нему не пускают его камердинера, а также его не устраивает еда, доставляемая из дворцовой кухни, он требует, чтобы ему готовил его повар. –Тоже оставьте как есть. А что по остальным пунктам обвинения? –Здесь несколько сложнее, – Клаус вытаскивает из своей папки ещё пару страниц и кладёт их поверх первой, – Брауншвейг признаёт, что способствовал сделке с поставками флоту вооружения именно этого производителя, но упорно отрицает тот факт, что изначально был в курсе низкого качества продукции концерна фон Фрича. О том, что граф фон Лоэнграмм занимался расследованием именно этого дела, герцог также якобы не знал. –Хм, – кайзер откидывается на спинку кресла, – а он ещё не совсем утратил нюх. – Фридрих берёт со стола стенограммы допроса, но читать их не спешит. – Происшествие с Лоэнграммом, таким образом, можно списать на личную неприязнь. К тому, же гросс-адмирал выжил и, насколько я понимаю, особых увечий не получил... а вот история с поставками вполне может рассматриваться как измена, – кайзер чуть прикрывает глаза, но взгляд всё равно остаётся внимательным. Он явно ждёт ответа, причём правильного ответа. –Ваше величество, прикажете продолжать допросы? – Фридрих молчит, но похоже, что пока Клаус на верном пути. – Я бы рекомендовал надавить на фон Фрича, он не кажется мне человеком, который будет долго запираться. Имея его показания, будет проще заставить герцога сознаться, – кайзер не перебивает и не делает попытки исправить категоричную формулировку, значит, можно надеяться, что все намёки поняты верно. – И ещё, я бы рекомендовал блокировать на всякий случай верные Брауншвейгу части. Пока попыток выступить в поддержку герцога не было, и, насколько мне известно, среди его союзников нет явных лидеров, способных устроить беспорядки, но принять меры всё-таки не помешает. –Да, займитесь этим, но постарайтесь не использовать войска Лоэнграмма, – Фридрих придвигается ближе к столу и достаёт из футляра очки. – Если у вас всё, то я больше вас не задерживаю, только оставьте мне материалы допросов Брауншвейга и остальных задержанных. –Слушаюсь, Ваше величество, – бумаги из папки ложатся аккуратной стопкой. – Разрешите идти? –Да, идите, и немедленно доложите, как только появятся результаты. Что ж, кажется, пока всё получается именно так, как и задумано, даже не приходится прилагать особых усилий. И то, что кайзер в кои-то веки заинтересовался чем-то кроме своих обожаемых роз и девиц, только на руку. Есть все-таки вещи, которые трогать следует с осторожностью, ибо от них зависят спокойствие и безопасность первых лиц государства, а также их семей. Тем, кто этого не понимает, нечего делать у трона. *** К концу дня Зигфрид чувствовал себя вымотанным не слабее, чем как после хорошей тренировки с топором, если не полноценного боя с парочкой розенриттеров. В том, что Райнхард сегодня обязательно воспользуется разрешением вставать, и никакие уговоры больше не удержат его в постели, Кирхайс ни минуты не сомневался – всё же за десять лет тесного общения он научился разбираться в непростом характере друга если и не досконально, то уж вполне достаточно для таких выводов. И оптимизма они точно не добавляли. Наоборот, в голове постоянно крутились мысли, – одна страшнее другой, – о том, что может случиться, если Райнхард не устоит на ногах или споткнётся, а рядом не будет никого, кто мог бы его поддержать. Зигфрид прекрасно знал свою способность рисовать воображаемые ужасы и честно пытался с ней бороться, но сегодня у него выходило из рук вон плохо. Вот и сейчас... Райнхард снова встал, на этот раз у него получилось вполне неплохо, он даже не стал задерживаться у кровати, чтобы переждать головокружение, а сразу же направился к двери в ванную. Кирхайс так же, как и раньше, шел в полушаге от друга, готовый в случае чего сразу же подставить руки. Но в этот раз Лоэнграмм не ограничился простым форсированием короткой дистанции. Дойдя до своей цели, он толкнул дверь и шагнул через порог. Да к тому же моментально её закрыл, так что Зигфрид, совершенно не ожидавший подобной прыти, ощутимо стукнулся об неё лбом, в результате чего драгоценные мгновения были потеряны. Окончательно этот вывод подтвердил звук закрывающейся защёлки и приглушенные, но разборчивые слова: «Я сам». То, что маршрут своих прогулок по комнате Райнхард выбрал не просто так, и его цель – именно ванная комната, Кирхайс понял сразу же, хотя всё же рассчитывал, что поначалу будет сопровождать беспокойного друга и туда. Но, видимо, шесть дней зависимости в самых деликатных вопросах – недостаточно большой срок, чтобы избавить от природной застенчивости. Зигфрид, разумеется, вполне это понимает, ведь сам испытал подобное несколько лет назад, когда лежал в госпитале на Изерлоне. Всё бы ничего, однако пол в ванной покрыт плиткой... не то чтобы слишком скользкой, но воображение немедленно подбрасывает подробные и натуралистичные картинки того, как Райнхард поскальзывается и, падая, ударяется об угол ванны или душевой кабинки. Пару минут, пока Кирхайс стоит под дверью, тянутся невозможно долго, но наконец он слышит, как шумит вода в умывальнике. Через минуту дверь открывается, и на пороге ванной оказывается вполне целый Райнхард. –Извини, я, кажется, тебя задел, – ага, значит, всё спланировано заранее, что в общем-то неудивительно. Три метра, которые в полдень казались непреодолимым расстоянием, Лоэнграмм сейчас проходит так, как и положено, меньше чем за минуту. Это не может не радовать, вот только… да что там – только! Перед собой притворяться не имеет смысла, всё равно Зигфрида это совсем не радует. Нет, не так, он рад, что Райнхарду намного лучше, но с собственным страхом ничего не поделаешь. Почему и чего Кирхайс так сильно боится? Кто же ответит на этот вопрос... просто – страшно. Иррационально и глупо, может быть, но это так. Время бежит почти незаметно – и, когда часы показывают десять, Зигфрид осознает, что пора уже готовиться ко сну. Таблетки, уколы и компрессы занимают ещё полчаса. Райнхард к этому времени выглядит уставшим и сонным, естественно, но уходить из спальни Кирхайсу совсем не хочется, а повод остаться всё никак не находится. Но дальше тянуть нельзя, нужно или прямо сказать, что остаёшься на ночь здесь, что Райнхард наверняка воспримет как недоверие, – или идти к себе и дать другу отдохнуть, в конце концов. Выбор совершенно не равноправный, но выбрать нужно, и собственные страхи тут не должны играть никакой роли. Поэтому Зигфрид очень спокойно желает Райнхарду спокойной ночи, не забывая ещё раз предупредить, а вернее – попросить не вставать ночью самостоятельно. Двери в обеих спальнях останутся открытыми, это как раз не подлежит обсуждению, а спать Кирхайс может очень чутко. Во всяком случае, он на это надеется. Спальня Зигфрида была почти точной копией комнаты Райнхарда, даже шторы на окне и покрывало на кровати сшиты из одной и той же ткани. Отличие на данный момент заключалось лишь в том, что на тумбочке возле кровати лежали не коробки с лекарствами, а пара недочитанных книг. После того, как Кирхайс принял душ и переоделся в пижаму, он почувствовал, что спать, несмотря на жуткую усталость, пока не хочет. Вначале он подумал, что неплохо было бы ещё раз просмотреть присланный Миттельмайером проект плана по демонтажу подлежащего замене вооружения. В общем, Райнхард уже одобрил документ, высказав всего пару замечаний, однако Зигфрида там что-то продолжало упорно цеплять, хотя он так и не понял, что. Но, к сожалению, ноутбук остался в спальне Райнхарда, – и, хотя это была прекрасная причина пойти проверить, как там друг, Зигфрид тут же отмёл её. Если Лоэнграмм ещё не спит, то точно станет возмущаться, что Кирхайс снова перестраховывается. Так что вместо этого он устроился в кровати и взял одну из книг с тумбочки. Но, прочитав пару страниц, понял, что не запомнил ни строчки из прочитанного, и решил отложить томик. Стоило это сделать, как мысли немедленно вернулись к словам доктора об осложнениях. Кирхайс неплохо помнил раздел учебника, в котором описывались симптомы и лечение сотрясения головного мозга, а также – то, что порядочная часть глав была посвящена различным его последствиям. Ещё тогда, на занятиях, Зигфрида неприятно удивило, что, казалось бы, не слишком тяжёлая травма, которую многие вообще не считают серьёзной и переносят на ногах, впоследствии может стать причиной очень больших проблем со здоровьем. Старый учебник у него сохранился и стоял вместе с остальными их книгами на полке в одной из соседних комнат, которую они окрестили библиотекой. Название, конечно же, слишком громкое для шкафа и нескольких книжных полок, но за годы, прошедшие с момента окончания учёбы в академии, книг у них изрядно прибавилось и вряд ли стало бы меньше. Впрочем, Зигфриду понадобилось меньше минуты, чтобы отыскать нужный том. Вернувшись к себе, он снова устраивается в кровати и открывает соответствующий раздел. Описанные в начале симптомы почти в точности совпадают с теми, что были у Райнхарда, так что вчитываться Кирхайс начинает только в главу о лечении, и с интересом отмечает, что назначения герра Штромейера несколько отличаются от прочитанного. Что ж, в книге наверняка приведены общие рекомендации, а у доктора колоссальный опыт и знания. К тому же, Зигфрид сам убедился, что Райнхарду назначенное лечение помогает. И, тем не менее, он решает в следующий раз обязательно спросить доктора, почему тот сделал именно такие назначения. Это не недоверие, просто Кирхайс хочет знать причины, ведь это может оказаться важным. Да и лишние знания вовсе не помешают. Вот не зря он тогда принял решение пройти дополнительный курс медицинской подготовки: полученные там навыки уже не единожды пригодились... и, к сожалению, могут понадобиться ещё не раз. А вот наконец и то, ради чего он взялся перечитывать учебник. Перечень осложнений – сначала идут вещи хоть и неприятные, но вполне поддающиеся лечению, но чем дальше Зигфрид читает, тем более зловещие последствия попадаются ему на глаза. Особенно сознание почему-то выделяет строки, в которых говорится о возможном развитии эпилепсии и слабоумии. Представить Лоэнграмма корчащимся в приступе судорог или пускающим слюни идиотом... Нет, это слишком даже для его разыгравшегося воображения. Но, если гнать от себя мрачные мысли, вероятность такого исхода не уменьшится. Да, приведенные в книге цифры сообщают, что процент таких осложнений довольно-таки мал, но он не равен нулю – и от этого становится всё больше не по себе. Кирхайс чувствует себя беспомощным перед этой опасностью. Когда-то давно он решил быть вместе с Райнхардом, что бы ни случилось, и защищать его по мере сил. В большинстве случаев получалось вовремя оказаться рядом, принять удар на себя, но в жизни бывает и так, как случилось неделю назад. Что бы там ни говорил Ройенталь, да и сам Райнхард, а Зигфрид до сих пор ощущает свою вину перед другом, и особенно – перед госпожой Аннерозе. К сожалению, есть вещи, которые ему практически неподвластны, повлиять на которые он не может при всем желании. Всё, что сейчас можно делать, – это чётко выполнять все назначения доктора и следить, чтобы друг не нарушал предписанный режим. А дальше остаётся только надеяться, что всё обойдётся и Райнхард не попадёт в процент тех, кому вот так не повезло. Зигфрид не может не бояться за друга, ведь тот точно не переживёт, если, не дай боги, случится что-то подобное. Всего лишь неделя вынужденной беспомощности довела его до белого каления, а что будет, превратись он в зависимого калеку, да к тому же неспособного осуществить свою мечту? Нет, такое для Райнхарда намного хуже физической смерти. Даже говорить с ним об этом начистоту пока нельзя: если он и воспримет угрозу всерьез, слишком сильным получится стресс. Не хотелось бы, чтобы попытка предостеречь друга стала последней каплей... А госпожа Аннерозе, что тогда ждёт её? Для неё брат – единственный оставшийся у неё близкий человек, и она его слишком любит... а Кирхайс любит её, и не может допустить, чтобы она страдала. Хватит того, что сейчас творится с ее жизнью, и неизвестно, сколько ещё будет продолжаться. Нет, это неправильно, так не может быть... или всё же может? Как же хочется поделиться хоть с кем-нибудь тем, что творится внутри, и выслушать слова ободрения. Но как раз это и невозможно. Кроме Райнхарда, у него нет настолько близких друзей, а госпожа Аннерозе, которая точно бы его поняла и развеяла большую часть страхов, далеко. И, в конце концов, это ведь они должны быть ей опорой, а не наоборот. Можно было бы поговорить с Ройенталем или Миттельмайером, за последнее время они оба стали намного ближе, чем просто приятели-сослуживцы, но как? Пока он не выйдет на службу, ни о каком приватном разговоре не может быть и речи. Райнхард неизбежно поймет, что за его спиной опять что-то обсуждают, и это его огорчит... а точнее, просто выведет из себя, без чего желательно обойтись. Значит, нужно молчать и делать всё возможное и невозможное, лишь бы не допустить непоправимого. Как бы ни было тяжело. Сон закончился внезапно, Райнхарда словно выбросило волной на берег – мгновение назад он ещё был на борту «Брунгильды» и командовал флотом, а секунду спустя уже открыл глаза у себя в спальне. Вот интересно, что там могло быть дальше? Кажется, во сне он опять столкнулся с Яном Вэньли. Если попробовать снова уснуть, может, получится досмотреть до конца? Райнхард переворачивается на другой бок и закрывает глаза, но уснуть снова всё же не удаётся, в чем он сам же и виноват – ведь, вместо того чтобы расслабиться, он вспоминает приснившееся и начинает сравнивать с реальными ситуациями из их предыдущих встреч. Анализ получился довольно интересный, Райнхард даже подумал о том, что нужно будет обязательно поделиться потом с Кирхайсом. Только вот попытка запомнить в деталях импровизированный разбор стратегии и тактики окончательно прогнала все остатки сна. Судя по тому, что за окном уже рассвело, но в доме ещё тихо, время довольно раннее. Снова перевернувшись, Райнхард смотрит на часы, – и точно, те показывают 5:48. Наверное, даже Фрида и фрау Марта ещё не встали. Кирхайс наверняка поставил свой будильник на семь, так что в запасе есть ещё больше часа, – и, если действовать осмотрительно и не поднимать лишнего шума, времени вполне должно хватить. Для чего? Да для того, чтобы попробовать самому привести себя в порядок, а заодно и убрать наконец-то ставшую уже ненавистной кровать. Вчера первая попытка избавиться от опеки вполне удалась, только вот с дверью не слишком аккуратно вышло. Но Кирхайс отчасти виноват сам, нечего было подставляться. Вставать сегодня намного проще, чем вчера, – правда, пришлось-таки постоять с минуту, пережидая, пока комната не прекратит вращаться. Зато ноги уже почти не дрожали. Маршрут Райнхард несколько изменил – всё же дверь в комнату лучше закрыть, чтобы Кирхайс не услышал и не проснулся. Но, хоть дом и старый, петли во всех комнатах хорошо смазаны, и самая рискованная часть плана проходит, так сказать, как по маслу. Дальше уже можно не прислушиваться к каждому шороху, но осторожность всё равно не помешает. Добравшись до основной цели, Райнхард для начала садится на край ванны. Силы нужно беречь, и небольшой отдых совсем не помешает... а ещё перед ним встаёт один вопрос, который нужно обязательно решить: как защитить от воды повязку на левой кисти? Мочить её точно нежелательно, а вот найти что-нибудь подходящее, чем можно ее замотать, оказывается не самой простой задачей. В шкафчике за зеркалом ничего не находится, но есть ещё один, под умывальником. Правда, для этого нужно наклониться, что с учетом вчерашнего опыта может стать проблематичным. Но, прикинув расстояния, Райнхард приходит к выводу, что это вполне осуществимо, ведь дверца в шкафчике, насколько он помнит, открывается очень легко. Дальше всё действительно идёт согласно продуманной схеме: сначала, сидя на бортике ванны, взяться здоровой рукой за умывальник и, уже опираясь на неё, наклониться, затем подцепить носком тапочка дверцу и открыть... К счастью, затраченные усилия не напрасны – на верхней полке действительно обнаруживается плотный пластиковый пакет. Вытащить его с помощью покалеченной руки тоже удаётся довольно быстро – большой и указательный пальцы всё же как-то действуют. Раздеться самостоятельно не так уж и сложно, а вот над тем, чтобы закрепить пакет одной рукой, приходится повозиться, но и эта проблема наконец преодолена – узел получился вполне крепкий, пакет надёжно закрывает повязку. Наконец-то он может осуществить то, о чем мечтает уже несколько дней – нормально вымыться. Было бы неплохо залезть в ванну, но для начала и душ вполне подойдёт. Какое же это всё же блаженство – стоять под тугими, бьющими в лицо струями воды... а чуть резковатый, травяной запах геля, на который он раньше практически не обращал внимания, сейчас кажется просто восхитительным. Вот только долго понежиться под водой не удаётся – то ли от пара, то ли ещё почему-то голова снова начинает кружиться, и Райнхард с сожалением вынужден выйти из душевой кабинки. Да, наверное, дело в температуре воды. Нужно только немного отдышаться. Когда он уже начинает чувствовать холод, обнаруживается, что полотенце и халат висят возле двери. В принципе, до них совсем близко, не больше двух шагов, но кафель под мокрыми ногами и не совсем твёрдая походка – не лучшее сочетание. Впрочем, Райнхарду снова везёт, он не поскальзывается и через минуту опять устраивается на бортике ванны. Вытираться одной рукой неудобно, но можно, а надеть халат и вовсе легко. Дальнейшие процедуры вообще отработаны за неделю до вполне приемлемого уровня. Так что половина задуманного уже осуществлена. Выйдя из ванной, Райнхард для начала решает немного отдохнуть, но садиться на кровать ему не хочется, и он устраивается в кресле. Десяти минут полного покоя вполне хватает для восстановления сил. Правда, вставать из кресла не слишком удобно, но, справившись и с этим, можно приступать к следующей части плана. И вот здесь подстерегают нешуточные проблемы, причём с такой стороны, о которой Райнхард даже не задумывался. Наиболее сложной задачей оказывается надеть носки, ведь для этого, во-первых, нужно наклониться, что совершенно не устраивает его рёбра и голову, – а во-вторых, резинка явно рассчитана на то, чтобы ее растягивали двумя руками. Промучившись довольно долго, он таки справляется с обоими носками, но после этого ему снова требуется отдых. Ощущения, словно на турнике перезанимался... Отдышавшись и переждав, пока сердце не перестанет колотиться как сумасшедшее, он продолжает... так и тянет назвать это сражением, хотя противник – не столько одежда, сколько собственное непокорное тело. Впрочем, сражения он привык выигрывать. Естественно, получается намного медленнее, чем обычно, но всё же через несколько минут он уже одет в домашние брюки, рубашку и жилет. Вот теперь Райнхард чувствует себя намного лучше. Ему кажется, что, вымывшись и отделавшись от ненавистной пижамы, он избавился и от неимоверной тяжести, все эти дни давившей на него. И, хотя он уже довольно сильно устал, но отказываться от завершения своего плана не намерен, тем более что времени до того, как встанет Кирхайс, остаётся всё меньше. Вначале нужно расправить простыню, для этого приходится снова наклониться. Но, если прижать левую руку к всё ещё ноющим рёбрам, то неприятных ощущений к уже имеющимся добавляется не так уж много. С подушками всё и вовсе просто – их нужно всего лишь встряхнуть, взяв за край. А вот с покрывалом возникают сложности. Оно довольно тяжёлое, стёганое, – и к тому же там имеется резинка, скрытая оборкой, которую нужно натянуть с внешнего края кровати. Делать всё это одной рукой очень неудобно, но он практически заканчивает свою борьбу с этим монстром, когда дверь в комнату распахивается и на пороге возникает Кирхайс. Первой фразой друга становится: «Лорд Райнхард, что вы делаете?». Чего в этих словах больше, недоумения или волнения, понять трудно. Сон к Зигфриду пришел только после полуночи, рваный и неглубокий, да и снилось к тому же что-то очень нехорошее. К счастью, сюжеты не запоминались, но чувство тревоги только нарастало, и если прошлой ночью Кирхайс всего лишь дважды вставал проверить состояние Райнхарда, то сегодня только тренированная сила воли удерживала его от того, чтобы не делать это каждый час. В итоге он снова только пару раз позволил себе заглянуть в соседнюю спальню и удостовериться, что друг мирно спит. Нет, нужно взять себя в руки, а то так недалеко и до откровенной паранойи. Ну вот с чего он взял, что с Райнхардом обязательно должно произойти что-то плохое? Доктор же совершенно ясно сказал, что всё хорошо заживает, выздоровление идет полным ходом. Так что нечего себя накручивать. Всё, что сейчас нужно, – чётко выполнять все рекомендации доктора, а панику не подпускать и близко. К утру беспокойство несколько отступило, видимо, самоуспокоение помогло, и он даже смог более-менее нормально уснуть. Вот только сон не продлился долго – в семь часов раздался звонок будильника. Несмотря на полную разбитость и ощутимую головную боль, пришлось-таки вставать. Контрастный душ, как всегда, помог окончательно проснуться, но покрасневшие глаза явно выдавали, сколько Зигфрид проспал на самом деле, поэтому пришлось достать специальные капли, которыми он пользовался, когда приходилось подолгу работать за компьютером. Подождать минут пять, один взгляд в зеркало, – в целом картинка вполне сносная, значит, теперь можно идти к Райнхарду. Только вот, вне зависимости от того, верит ли он в богов, те сегодня точно от него отвернулись – ведь первое, что он видит, выйдя в коридор, это закрытая дверь в комнату Райнхарда. Хорошо ещё, что комнаты смежные, так что придумать себе очередную страшилку он не успевает. Лишь застывает на мгновение, но тут же одергивает себя. Волноваться пока не о чем. Закрытая дверь, скорее всего, говорит только о том, что Райнхард уже встал и решил его не беспокоить. Случись что серьезное, Кирхайс обязательно услышал бы... конечно, проверить все равно надо. Защёлка, к счастью, открыта, и дверь поддаётся, стоит только слегка нажать на ручку. Но вот открывшееся при этом зрелище приводит его в полное замешательство: полностью одетый, – и, судя по тому, что волосы кажутся влажными, ещё и побывавший как минимум в душе Райнхард застилает покрывалом кровать. Первой приходит мысль, что он ещё спит, и Зигфрид пару раз смаргивает, но картинка не исчезает. Зато Райнхард поворачивается к нему. На лице друга сияет довольная улыбка. Нужно срочно что-то сказать, но в голове совершенно пусто, поэтому слова, которые он произносит, звучат неимоверно глупо: –Лорд Райнхард, что вы делаете? Друг оглядывается на почти аккуратно заправленную кровать и немного удивлённо произносит: –Ты же видишь – убираю постель. Кирхайс всё еще не слишком контролирует себя, поэтому следующий вопрос тоже вызывает у Лоэнграмма недоумение. –Зачем? –Я уже вполне нормально себя чувствую, и дальше лежать не собираюсь. Сказано довольно резко, с явным расчётом на возражения, которые будут тут же отметены, но Зигфрид только тяжело вздыхает и наконец-то подходит к другу. При ближайшем рассмотрении волосы Райнхарда оказываются действительно мокрыми, а в комнате не то чтобы холодно, но температура точно снова понизилась. Нет, нужно все-таки сегодня же заняться обогревателем. –Вы были в душе? – вопрос скорее риторический, но с чего-то же нужно начать нормальный разговор. –Да, – в глазах читается вызов, но Зигфрид сейчас не собирается спорить. –Нужно досушить волосы, а то здесь прохладно. Я возьму фен. Спокойный, без намёка на недовольство голос действует именно так, как надо. Райнхард на мгновение задумывается, проводит рукой по золотистым прядям и отвечает уже без прежнего упрямства, но тоже вполне твёрдо: –Нет, я сам, – короткий взгляд в сторону кровати. Уголки губ заметно приподнимаются, образуя легкую улыбку. Всё же Лоэнграмм явно горд своими сегодняшними успехами. – А ты пока верни кресло и стол на место. Ну да, последний штрих, еще напоминающий о том, что хочется поскорее забыть. Хорошо еще, что друг сам не стал двигать тяжёлую мебель. Хотя нет, наверное, на подобное его безрассудства всё же не хватило бы. Пяти минут обоим хватает, чтобы справиться со своей частью работы. Вернувшийся из ванной Райнхард выглядит довольно уставшим, и Зигфрид задумывается над тем, как бы уговорить его немного полежать хотя бы после завтрака, но пока это может ещё подождать, а дальше будет видно. –Лорд Райнхард, садитесь, – кивок в сторону кровати, – займёмся вашей рукой. Лоэнграмм молча игнорирует приглашение, вместо этого придвигает стул поближе, так, чтобы тот оказался напротив кровати, – и садится. Зигфрид про себя усмехается очередной ребяческой выходке друга, но тоже воздерживается от комментариев – уж это точно никому не мешает, а уговоры нужны будут для более серьёзных вопросов. Проверив ещё раз по оставленной доктором бумажке последовательность своих действий, Кирхайс разматывает повязку и, осмотрев на всякий случай практически зажившую ладонь, начинает упражнения. Райнхард внимательно наблюдает за всеми его действиями, при этом похоже, что пытается всячески помогать, но пальцы всё еще не слушаются его. Зато в серых глазах мелькает ставшее уже таким знакомым выражение тщательно скрываемой боли. Зигфрид тут же прекращает сгибать руку и спрашивает: –Сильно болит? – количество сгибаний, конечно же, нужно выдержать, но он может постараться делать это осторожнее, во всяком случае сегодня. –Нет, всё нормально, – в голосе снова звучат нотки упрямства и решимости, и в то же время слышится благодарность. Свободная рука тянется к челке Зигфрида, пальцы касаются волос и привычно взъерошивают их. Оба на мгновение замирают, а потом так же синхронно улыбаются. Как только Зигфрид заканчивает со всеми положенными процедурами, Райнхард заявляет, что больше не намерен есть в спальне, и после небольшого спора они приходят к выводу, что пока это вполне можно делать в кабинете. Активно проведенное утро существенно влияет на аппетит Лоэнграмма – он без всяких уговоров съедает всё принесенное Фридой, в этот раз не оставляя без внимания даже не слишком любимый чай. Вот только к концу трапезы Райнхард всё чаще зевает. Вначале он еще пытается как-то противостоять накатывающей дрёме, но силы в этой борьбе оказываются неравны, и через полчаса он уже спит, откинувшись на спинку кресла. Кирхайс, сперва хотевший предложить другу пойти и нормально лечь, все-таки решает, что кресло широкое, вполне удобное... и лучше позволить Райнхарду отдохнуть так, чем затевать спор, который может привести к прямо противоположному результату. Поэтому Зигфрид как можно тише выходит и через минуту возвращается с пледом, которым аккуратно укрывает спящего, после чего садится за стол и открывает ноутбук. Поиск инструкции для их модели системы климатконтроля занимает некоторое время, всё же такими ископаемыми агрегатами уже мало кто пользуется, но навыки в розыске информации и здесь помогают Зигфриду найти нужное. Прочитав довольно длинное и, как ему кажется, излишне подробное руководство, он приходит к выводу, что настроить систему будет даже проще, чем он думал. Только идти куда-то ему сейчас вовсе не хочется, он бы с удовольствием остался здесь, охраняя сон Райнхарда. Но починить капризный обогреватель всё же надо: весна в этом году затянулась, и ночью, а особенно под утро, в доме становится слишком холодно. Как он и предполагал, на то, чтобы перепрограммировать систему, ушло не больше часа, в течение которого фрау Марта взяла на себя функции бесплатного шпиона и дважды, проходя мимо, сообщала очень важную информацию, – что Райнхард всё ещё спит. Заменив парочку подозрительных схем и отрегулировав настройки, Кирхайс задал температуру чуть выше, чем требовалось, и решил сходить наверх, проверить, как получилось. Вот только просто подняться на второй этаж не вышло. Стоило ему подойти к лестнице, как наверху послышались шаги. Зигфрид тут же остановился и поднял голову. От увиденного спина моментально покрылась холодным потом и стало трудно дышать. На верхней ступеньке лестницы застыл Райнхард, который явно задумал спуститься вниз. Только, судя по тому, что голова у него опущена и дыхание, – даже на таком расстоянии слышно, – слишком глубокое... похоже, он пережидает очередной приступ головокружения. Первой мыслью Зигфрида было крикнуть: «Стой», – но, к счастью, он вовремя сообразил, что Райнхард не ожидает этого и вполне может потерять равновесие. О том, что будет дальше, лучше не думать, потому что потолки в доме – четыре с лишним метра, и он стоит слишком далеко, чтобы успеть… Нет, лучше тихо стоять и ждать, и надеяться, что всё обойдётся. Если бы Кирхайс верил в помощь богов, то, наверное сейчас молился бы, – а так он может только прижиматься к стене и, сцепив зубы, повторять про себя: «Райнхард, ну пожалуйста, не надо, не делай этого». Один, второй, третий... на начале четвёртой фразы друг наконец поднимает голову. При этом его несколько ведёт в сторону, и он опирается рукой о стену. Зигфрид замирает и перестаёт дышать, но Райнхард, всё так же опираясь о стенку, разворачивается и делает шаг в противоположном от лестницы направлении. Оцепенение проходит сразу же. Кирхайс взлетает по ступенькам за считанные секунды. Райнхард находится всего в паре метров от лестницы, он стоит, тяжело привалившись спиной к стене и снова склонив голову. Но, стоит появиться Зигфриду, как друг тут же пытается выпрямиться и даже сделать шаг навстречу. Кирхайс молча берёт его под руку. Лоэнграмм, так же молча и не сопротивляясь, позволяет отвести себя в кабинет, до которого чуть-чуть ближе, чем до спальни. Усадив друга в одно из кресел, Зигфрид тут же буквально падает во второе. Говорить он ещё не может, и Райнхард, кажется, это понимает, потому щёки его постепенно покрываются румянцем, а в глазах чётко читается раскаяние. Минут через пять, наконец отдышавшись и чуть-чуть расслабившись, Зигфрид тихо, но при этом твердо произносит: –Райнхард, пожалуйста, пообещай мне, что больше не подойдешь один к лестнице, пока не начнешь нормально ходить. Обещаешь? Он снова обращается к другу на «ты», но оба, похоже, этого не замечают. Райнхард только ещё ниже опускает взгляд и так же тихо отвечает: –Да, обещаю. *** Через день после пикантного происшествия в театре Его величество решил устроить небольшое увеселительное мероприятие на лоне природы – придворные и первые лица Рейха были приглашены на прогулку в огромный парк, раскинувшийся вокруг императорского дворца. Получив утром официальное приглашение, Клаус фон Лихтенладе недовольно вздохнул: его день был уже расписан буквально по минутам, но отказываться от приглашения кайзера было бы весьма опрометчиво, тем более сейчас. Поэтому, вызвав секретаря и поручив ему отменить все предстоящие встречи, господин госсекретарь отправился в Нойе Сан-Суси. Первый день мая, к счастью, выдался довольно солнечным, хотя и несколько ветреным, так что прогулка обещала быть вполне приятной. И точно: приехав одним из первых, Клаус застал Его величество в прекрасном расположении духа. Они даже успели обсудить погоду и перспективы скорой высадки столь дорогих сердцу кайзера роз. Несколько уместных, выдержанных и ненавязчивых комплиментов в адрес графини фон Грюнвальд вызвали как приятную улыбку у самой графини, так и явственное одобрение Фридриха. Последнее было добрым знаком, и Клаус не мог отрицать, что иногда и от такого бессмысленного времяпрепровождения бывает толк. Далее везение его не оставило. Удалось подкараулить в одной из беседок баронессу Матильду фон Виммер. Некогда они с этой рыжеволосой красавицей были близки, но их роман давно закончился. Зато остались совместные, нужно сказать, весьма прибыльные предприятия. А ее крайне ревнивый муж – барон Август, – к счастью, абсолютно ничего не смыслил в коммерции. Разбирательства с бароном на сегодняшний день в планы Клауса точно не входили, но обсудить кое-что касательно дальнейшего вложения средств стоило. Поэтому, завидев скучающую в одиночестве Матильду, маркиз тут же направился к ней. Обсудив с баронессой дела, которые шли в последнее время вполне успешно, они перешли к последним новостям, и Клаус уже понадеялся было получить набор свежайших сплетен, ведь баронесса умудрялась сохранять прекрасные отношения с обеими принцессами, – но, к его огромному разочарованию, на горизонте показался барон Виммер, и Матильда вынуждена была срочно покинуть беседку. Оставшись в одиночестве, маркиз подумывал над тем, к какой из групп придворных, чинно прогуливающихся по аллеям, стоило бы присоединиться, когда его внимание привлек громкий женский крик. Посмотрев в ту сторону, Клаус заметил на ближайшей из тропинок графиню фон Адельман, как всегда в окружении небольшой толпы поклонников. Как оказалось, ничего фатального не произошло, всего лишь шляпка графини каким-то образом оказалась заброшена порывом ветра на ближайшую ветку. Виноват ли в этом действительно ветер или это очередная уловка графини, направленная на удержание внимания нового обожателя, Клауса интересовало не слишком. –Наша Генриетта так неоригинальна: в прошлом сезоне её шляпку уже доставали барон Флегель и граф Виттельсбах. Клаус слегка морщится: маркиз Литтенхайм имеет такую отвратительную привычку – незаметно подкрадываться, подобно коту. Но, обернувшись, Лихтенладе изображает радушную улыбку. –Ну, сейчас бедняге Флегелю точно не до дамских шляпок. –Как, вы ещё не в курсе? – Вильгельм притворяется удивлённым, но радость от того, что он снова узнал важные новости раньше, чем господин госсекретарь, читается невооружённым глазом. –О чём вы? – кажется, он действительно что-то пропустил, но это и неудивительно – ведь выслушать утренний доклад и просмотреть бумаги не хватило времени. Досадно, но если бы там было нечто действительно важное, ему бы сообщили. –Вчера вечером Флегеля выпустили, – собеседник говорит небрежно, но заметно, что это, казалось бы, незначительное событие его очень огорчило. –Даже так? – Клаус копирует небрежную интонацию. – И каковы причины? –За недоказанностью обвинений. – Литтенхайм уже в открытую морщится. – Надеюсь, для Брауншвейга им обвинений хватит. –Я в этом уверен, – Лихтенладе опускается на полукруглую скамью. Разговор вполне может затянуться, и вести его стоя не так удобно. К счастью, место вполне удачное – можно не опасаться лишних ушей. – Вчера я беседовал с Его величеством, и, судя по всему, он настроен серьёзно. –Хотелось бы, чтобы это было именно так, – Вильгельм садится напротив собеседника. – Да, кстати, говорят, что Флегель после освобождения сразу же поехал к принцессе. Уточнять, к какой именно из принцесс, не нужно. Оба прекрасно понимают, что речь идёт о супруге Брауншвейга. –И что Её высочество? – а доносчики у Литтенхайма действительно отменные, нужно будет обязательно попробовать их перекупить – информация никогда не бывает лишней. –Она никого не принимает, – Вильгельм поправляет и без того идеально выглядящий кружевной манжет, – племянник мужа тоже не стал исключением. –Ну, зная настойчивость этого молодого человека, я думаю, что он добьется благосклонности принцессы, – тут скорее стоит говорить о наглости барона, но в приличном обществе не принято называть вещи своими именами. –Да, барон амбициозен и прекрасно понимает, что возможная опала дядюшки мало повлияет на положение Её высочества. Кайзер всегда благоволил к старшей дочери, – разумеется, Литтенхайму всегда казалось, что тесть уделяет больше внимания принцессе Амалии. –Флегеля у Брауншвейгов терпели исключительно из-за заступничества герцога, сам же он не представляет для клана никакого интереса, – не только Вильгельм осведомлён о происходящем в стане противника, у Клауса агентурная сеть работает ничуть не хуже. – К тому же, как поговаривают, старая герцогиня Августина пообещала, что больше не пустит его и на порог, да к тому же вычеркнула его из своего завещания. –Хм, старая ведь… – с этим определением Клаус полностью согласен. Августина фон Брауншвейг – вдова предыдущего герцога, приходившегося дядей теперешнему, была именно что ведьмой, но при этом до сих пор сохраняла влияние на многочисленную родню мужа, – прошу прощения, герцогиня Августина никогда его не любила, а для остальных это станет весомым аргументом. –Несомненно, – Клаус рефлекторно оборачивается на послышавшийся громкий смех. Та же компания всё ещё занята извлечением из ветвей несчастной шляпки графини Адельман, – как и то, что герцогиня Августина не пойдёт на открытый конфликт с кайзером, – чуть понизив голос, он добавляет: – Она слишком умна для этого, а другого достойного претендента у Брауншвейгов на сегодняшний день нет. –Вы в этом уверены? – Литтенхайм спрашивает вполне серьёзно. –Да. К тому же, по приказу Его величества я принял меры – все верные Брауншвейгу части будут блокированы в течении ближайшего времени, – хорошо, что основные силы герцога сосредоточены на принадлежавших ему планетах, не хватало ещё неприятностей на Одине. –Это разумно, – Вильгельм поправляет брошь, скалывающую шейный платок, и Клаусу кажется, что собеседнику хочется ослабить узел. – Кстати, дочери Брауншвейга уже шестнадцать, вполне подходящий возраст для замужества. –Да, но Его величество вряд ли одобрит её брак с кем-то, кто его не устроит, а представители дома Брауншвейгов его на сегодняшний день точно не устраивают. Кстати, вопрос о браке старшей из внучек нужно будет как-нибудь обсудить с кайзером. Слишком он серьёзен, чтобы оставлять его нерешенным. –Вы как всегда правы. И вот ещё, – Вильгельм придвигается чуть ближе, – вы не в курсе, наложен ли арест на предприятия герцога? Естественно, его в первую очередь волнует возможность отхватить себе кусок побольше. Не слишком ли рано Литтенхайм принимается делить владения соперника? Хотя, может, он и прав, если сейчас не обозначить свой интерес, то вскорости может оказаться поздно – претендентов наверняка найдётся предостаточно. –Да, активы арестованы, но только то, что принадлежит лично герцогу. Ничего из собственности его супруги и приданого дочери не тронуто, – что ещё раз доказывает серьёзность намерений кайзера. –Я так понимаю, что у вас имеется полный список этих активов? – а это уже совсем откровенно, но почему бы и нет? –Естественно, приезжайте завтра ко мне… – что там, с учетом сегодняшних изменений в расписании, на завтра запланировано? – Скажем, к полудню. Я думаю, нам найдётся, что обсудить.