Я ради тебя... /Трансгены

Странно знать свою судьбу наперед. Пусть на день, два... или видеть обрывки того, что произойдет с тобой, и быть уверенным, что как ни поверни, все одно будет так, а не иначе. Видимо, я еще не умел пользоваться своим даром сполна, раз не увидел, что произойдет с нами с момента отлета с Санниты. Не смог и предвидеть то, что случится с каждым из нас. Но точно знал, в какую часть галактики должен попасть, на какую планету, и зачем. Хозяин... Как-то странно это слово звучало для меня. Странно и непривычно. Но уверенность в том, что именно здесь, на Эхмине меня ждет мой хозяин, гнало меня сюда. Я знал не только про «здесь» и про то, кто он по внешности. Я даже знал, что этот миори станет мне дорог и близок. Люди на Санните иногда сближались на время, и у них возникало нечто подобное, что должно было возникнуть у меня с моим хозяином. Но когда я задавал вопросы, получал неизменный ответ «привязанность». Но привязываться могут и животные к людям, которые их кормят. А я не ощущал себя животным. Хотя, кто я?.. На Санните я был «объект №5». В недолгом пребывании на захваченном пиратами судне – смазливой шлюшкой. Среди своих – брат. Трансген, странная особь, сотворенная из эмбриона человека с подсаженными в него разными генами, мутировавшими в сверхспособности. Такой как я – нужен для войны. Для убийства. А в обычной жизни места таким нет. И это мне наглядно объяснили еще на Санните. Наверное, неправильно объяснили, раз меня привело сюда. Лерда и Эда, высадили меня здесь последним, на темной стороне, чтобы никто не засек появления незнакомого судна. Как им удалось обойти все щиты имперской планеты, остается только гадать. Но вот он я. Здесь. Как потрепанный долгой дорогой хьёт, в поисках своего хозяина. Сколько часов пути пролегли под моими ногами – не знаю, не считал. Мое тело – совершенно. Когда нет влаги, утолить жажду – оно впитывает ее извне. Когда нет пищи, утолить голод – аккумулирует солнечный свет. Да и любая органика годится для еды. Неприхотливая боевая машина, которая не должна, по сути, испытывать никаких эмоций. Вот только ошиблись в чем-то ученые. Я должен был воздействовать ментально на других, но ощущал их, впитывал эмоции, учился. И не становился их кукловодом, а стал частью того мира, который должен был подмять под себя. Не серой мышкой с заданными параметрами, а полноценной особью. Сравнивая себя с людьми, я понимал, что отличаюсь от них только глубиной всех чувств и эмоций. Что ярче, сильнее, глубже принимаю этот мир, чем эти стеклянные прозрачные сосуды, наполненные столь неприхотливо, что жалость к ним поднималась душащей волной. Создание, обреченное на неполноценное служение чьим-то идеалам. Сколь несправедлива судьба бывает порой. И сколь странна... Мой хозяин... Почему я стремился к нему? Что влекло меня воссоединиться с тем, кого я не знал, уверенный лишь в том, что только под его покровительством обрету тот покой, которого жаждал?.. Ведь есть тысячи путей, и каждый открыт передо мной. Есть тысячи и миллионы, если не миллиарды особей, кому я могу принадлежать. Но предназначение выбрало мне единственного. Да еще на планете империи. Под самым носом того, кого я меньше всего хотел бы видеть. Нет, не потому что я испытывал неприязнь к этому миори. Наоборот. Я не мог понять, почему его ненавидят другие, если он столь хорошо сумел наладить жизнь в империи. А теперь мне всю жизнь находиться под давлением собственных инстинктов, заставляющих поступать противоестественно желаниям? Что они наделали, создавая меня? Зачем калечили и извращали мою суть? Человеческую. Обычную. Создавая механизм, который будет служить чужим низменным прихотям?.. «Остановись здесь и жди...» Так мне приказала интуиция. И я остановился. Посреди жаркой безводной пустыни. Вне оазиса, вне тени. Раскаленный песок жег ступни, заставляя то и дело повышать температуру своего тела, чтобы соотносить ее с внешней, но я терпеливо ждал. Сначала стоя, потом по приказу внутреннего «я» - сел, сгорбившись, склонив голову, упершись взглядом в песок. И вот то, чего я ожидал. Караван. Несколько скрипучих полумеханических развалин, часть из которых везут тягловые животные, а часть едет сама по себе. Меня заметили сразу. Насколько бы не были припыленные мои волосы, цвет их черен. А на фоне белого песка очень заметно. Когда караван остановился, несколько миори кинулись ко мне, лопоча что-то на своем неизвестном наречии. Вспоминать язык не хотелось. Память и так была перегружена блоками, которые снимать пока не собирался. Поэтому, прикинувшись немощным и потерявшим силы, позволил увести себя внутрь одного из фургонов, и даже поместить в некое подобие ванны с влажными от какой-то дряни тряпками. Философское настроение ушло, как и всегда, когда наступало время действовать. Откуда я это знал – было все равно. Главное, что приходилось действовать как по написанному ранее сценарию. И написанному явно мной, где-то там, в подсознании. Легкий ужин и полная свобода до утра. А утром – чужой город и новые лица. Чьи-то руки, ощупывающие мое тело, чьи-то взгляды, осматривающие меня обнаженным, и одобрительные возгласы. Меня продали. Это не было чем-то странным на Эхмине. Рабство существовало здесь с момента заселения планеты, и когда ее сделали императорским оплотом – сразу отменить эту данность оказалось невозможным. Историческая справка: на Эхмине всего одна треть свободных людей и миори, и две трети рабов. Половина всего рабского населения – наложники и наложницы. Остальные – разнорабочие, охрана, носильщики. Эхмина – единственный мир, который жил по странным законам, используя труд живых существ, вместо механического. Это было намного труднее, но казалось престижнее. Так как внешне я не подходил ни на одну работу, и показался достаточно красивым для пребывания в гареме, то там и оказался спустя всего лишь неполные сутки. Помещение большое, странной формы, разделенное на несколько закрытых друг от друга частей, с внутренним двориком. Дабы показать мне, что выходить я не имею права, легкая тонкая цепочка, тянущаяся от браслета на ноге, примыкала к ножке кровати. Одежда, больше напоминающая прозрачную паутинку не скрывала наготы, но и не мешала. А привычка ощущать себя свободно, независимо от того, насколько прикрыто тело въелась еще с тренировок. Камер слежения не было, но проводить даже предварительный комплекс упражнений я не решился, опасаясь, что кто-то заметит в окно, широкое и большое, почти до самого пола. Только в танцевальных движениях несколько размял мышцы, а потом прилег на кровать, утонув в воспоминаниях и пытаясь одновременно стянуть с памяти психологические блоки, чтобы чувствовать себя свободнее. Однако мое одиночество оказалось мнимым, и скоро его нарушили двое. Охрана пришла, чтобы перевести меня в другое помещение. Сопротивляться не было никакого смысла. Я прилетел сюда не для того, чтобы поставить весь город, а то и планету – с ног на голову, а чтобы отыскать своего Хозяина. Того, кому предназначен судьбой. И если перед этим придется сыграть из себя невинное существо, что ж, этому нас тоже учили. Робко переставляя ступни, чтобы случайно не порвать тонкую цепочку, я семенил за охраной, попутно осматриваясь на возможность бегства, если это понадобится. Убивать не хотелось. Это единственное, что я понимал во всем происходящем: не хочу убивать без надобности. Помещение, в котором я оказался, больше напоминало будуар старинного дворца жарких миров, во времена расселения, когда каждая страна человеческого мира выбирала себе новую историческую родину, чтобы возобновить там культуру, утерянную в веках механизации и робототехники. Видимо, человеческие реалии докатили и сюда, на Эхмину, создав подобие восточной культуры султаната. Только я не помню, чтобы первыми поселенцами Эхмины были люди. Закованного в легкие, скорее даже декоративные оковы, меня подвели к пожилому мужчине, разлегшемуся на подушках. Сразу определить, миори он или человек – не получалось. Полукровка?.. Вполне возможно. Ведь генетически обе расы вполне совместимы. Единственное различие в «короне» роговых наростов на голове, да хвосте чешуйчатом. Говорят, что у правящей династии корона выше и больше, а сам император вживил в корону большой кристалл. Только некоторые миори удаляли роговые наросты и хвост, чтобы быть схожими с людьми, а некоторые люди, особенно приближенные к императору, носили подобие корон, чтобы напоминать самим себе миори. Странное влечение. Я его никогда не понимал. Мужчина пошевелился, мигнуло третье веко: непременный атрибут всех миори без исключения, и окинул меня взглядом, что-то сказав страже. По ментальному посылу, исходившему от него, я понял, что меня выбрали сегодняшней игрушкой. Но желания отдаваться кому бы то ни было – не было. Хоть нас и учили любовным играм, особенно мне уделяли внимание, считая, что раз я «объект №5» то должен уметь все делать лучше остальных. Расстегнув свои свободные брюки, он погладил мошонку, показывая, что я могу присоединиться. Но желания играть в игры с незнакомцем не было. Я отрицательно мотнул головой. На окрик мужчины, один из стражников ринулся ко мне, чтобы поставить на колени и приволочь к возжелавшему ласк миори, но я легко вывернулся, ударив двумя пальцами в сочленение плеча и ключицы. Не отключить. Предупредить, что со мной данные игры опасны. Не подействовало. Завыла внутренняя сирена и набежало еще с десяток человек и миори, которые попытались меня скрутить, чтобы заставить подчиниться. Только этого не желал я. Только один миори будет обладать безраздельно всем, что у меня есть. И это – мой будущий хозяин. Никто иной не прикоснется ко мне, пока я жив. И это я собирался продемонстрировать. Танец со стянутыми цепочками руками и ногами был похож на изысканную игру: не порвать, и при этом нанести максимально болезненный удар. Вывести из строя как можно большее количество нападающих, стараясь ни убить, ни причинить непоправимый вред. Миори, заказавший меня, осознав, что я так просто не дамся, уже застегнул штаны и даже отошел в дальний угол, чтобы не быть задетым в потасовке. Вот только не нравилось, как он наблюдает за мной. Без страха. Просто оценивая технику и качество движений, отмечая пластику и силу. А вот это было не очень хорошо. Раскрываться не хотелось. Поэтому я все чаще стал пропускать удары, чтобы показать свою усталость, а потом и вовсе, «не заметил», как ко мне со спины подкрался один из служителей этого здания, всадив между лопаток заряд какого-то вещества. Проанализировав свой организм, я постарался обезвредить снотворное, но строить из себя несокрушимого не было надобности. Поэтому и рухнул, как подкошенный, ожидая пока они решат, что со мной делать. Ждать пришлось недолго. После переругиваний на местном наречии, меня подхватили под локти, и уволокли куда-то в ином направлении, чем то, откуда привели. Заковав меня в более приличные кандалы, бросили в полутемное помещение, с зарешеченным окошком. И, если я правильно понял, собирались оставить меня в покое где-то часов на пять-шесть, а то и больше. Чтобы «одумался». Считаю, что им повезло, что меня решили не наказывать прилюдно. Блоки и границы созданного образа это одно, а вот причинять себе боль - не позволю. Только единственный во всей галактике миори сможет поднять на меня руку. Но я сам себя уничтожу, прежде чем доведу своего хозяина до такого состояния, чтобы он захотел наказать меня. Спокойный отдых был прерван гораздо раньше, чем я думал. Кто-то зашел в комнату, легонько пнув меня под ребра и сухо, отрывисто бросил несколько слов на наречии Эхмины. Подхватив меня на плечо, один из стражников вышел из полутемного помещения на свет. А после меня загрузили в какую-то повозку, судя по плавному покачиванию – носилки, и двинулись в неизвестном направлении. Сколько времени нужно нам, объектам, чтобы оказаться на свободе? Арс, используя свои данные диверсанта, раскидал бы всех в течение минуты. Только вот кровавая баня в его исполнении – всегда жестокое зрелище. Тай ужом бы извернулся, проскользнул бы через все заслоны, отключив скольких смог и растаял бы призраком, тенью. А я?.. Я невидимка. Призрак, туман. Меня должно быть невидно и неслышно. Вот он я здесь, скованный, спеленатый, а через миг должна остаться только груда бесполезного железа. Так учили. Так требовали. Только разум твердил, что с каждым часом я приближаюсь к своей цели. Пусть медленно и окружными путями, но к ней, родимой. И что не пройдет и суток, как я взгляну в глаза того, ради кого оказался здесь. И пусть Тай или Арс оставляют за собой горы трупов, это не мой стиль. И сколько бы ни перекупали меня, сколько бы ни требовали подчинения, все бесполезно. Я дойду. А если не получится – доползу. Есть нечто и важнее жизни. Когда носилки замерли, меня стащили вниз, как мешок, так что пришлось плюхнуться на землю и застонать, делая вид, что еще не совсем пришел в себя. Подгоняемый тычками в спину и бока, побрел вперед, оказавшись в какой-то загаженной комнатушке, где с меня содрали все подобие одежды, облив из ушата холодной водой. И, так и не дав одеться, не расковав, провели дальше по коридору, который закончился толстой металлической дверью. По качеству стали я определил плохой композитный материал, на который, при надобности, будет достаточно нескольких ударов, чтобы снести с петель. Помещение, открывшееся за ним, немного напоминало то, в котором меня содержали до этого, но было гораздо скромнее по размерам. И грязнее. Запах немытых тел и экскрементов резко ударил по чувствительным рецепторам, заставив приглушить обоняние. Мысль о том, что это дом зажиточного человека или миори, немного оглушала разум, потому что верить в подобное не хотелось. Поместив меня в комнатку с не очень чистым полом и скрипучей койкой, застеленной лежалым бельем, приведший меня сюда охранник что-то цвирканул сквозь зубы на старо-эхминском и вышел, закрыв дверь на замок. Оковы так никто и не снял. Избавиться от них самостоятельно не составило бы никакого труда, но я старался не выделяться на фоне людей и миори, чтобы не стать частью какой-нибудь нехорошей проказы, после которой отношение ко мне изменится. Долго прохлаждаться мне никто не дал. Спустя всего лишь несколько минут, в комнатку заглянул упитанный миори и поманил за собой. Я пошел, осторожно ступая босыми ногами по грязному полу. Перед входом в одно из помещений, меня заставили вытереть ноги, и только тогда втолкнули в ярко освещенную комнату, в которой, кроме двух неизвестных миори сидел он... Тонкая корона из рожек, украшенная красивым опалесцирующим камнем терялась в густых коротких волосах, цвета золотистой меди. Раскосые миндалевидные глаза отсвечивали золотом. Тонкие, но вместе с тем красивые благородством черты лица портила кривая неприятная улыбка. - Мое новое приобретение, - мужчина хохотнул. Разговаривал он на чистом межгалактическом, который я знал в совершенстве. Я шагнул вперед, осторожно опустившись на колени перед тем, кто был моим хозяином, к кому я спешил столько времени. И попытался произнести клятву своего служения... Но слова терялись в памяти, не давая произнести их в нужном порядке. И все что я смог выдавить: «Буду рад служить моему господину». И попытался поцеловать его руку. Но стоило мне только попытаться приблизиться, как тяжелый кнут опустился на спину, рассекая кожу. Только огромным усилием воли я подавил вскрик. Не столько от боли, сколько от неожиданности и удивления. Что я сделал не так, что в первый же миг заслужил наказание?.. Попытавшись показать свое удивление взглядом, я смотрел прямо, пока не получил хлесткий удар по щеке. - Зверушка еще смеет смотреть на меня? – стек, что прошелся по моему лицу, теперь гладил кожу на скулах, пройдясь по губам несильным шлепком. Что ж... как-то странно было это все. Но я принял это как данность. Мой хозяин оказался садистом, которому нравится причинять боль. Возможно, поэтому мое тело настолько к ней нечувствительно. Я смотрел пристально, стараясь увидеть в золотисто-медовых глазах хотя бы отсвет того чувства, той эмоции, которая подтверждает связь, но они были пусты. Совершенно. В них плескалась только муть хмеля и похоти. А еще жажды унизить и причинить боль. Приказ, отданный на эхминском, и кнут вновь опустился на спину. Я только чуть шире раздвинул колени, чтобы устоять под ударом, ощущая как по коже неприятно щекоча ее, сползают густые капли крови. Приостановил регенерацию. Возможно, кровь остудит пыл моего хозяина... Но этого не случилось. Он пожирал меня взглядом, не давая опустить голову, стараясь уловить в глазах боль или страх. Но я не ощущал этого. И подавить удивление оказалось гораздо сложнее, чем заставить себя испытать хоть тень тех эмоций, которые взбудоражили бы его замутненный алкоголем разум еще больше. Что больше задело миори, моя стойкость, или отсутствие страха во взгляде, я не знал. Но накинулся он на меня, как зверь на добычу. Стараясь причинить как можно больше боли. Когда надоело бить ногами и пытаться выцарапать мне глаза, он приказал отдать ему кнут, которым охаживал по бокам и плечам, разрывая кожу, и заливая моею кровью пол. Чей-то окрик остановил его, но ненадолго. Резко ответив своему оппоненту, миори продолжил вымещать на мне свою злость и гнев, не смотря на то, что его пытались оттянуть в сторону. Странно. Очень странно. Так не должно быть! Рассудок вопил о том, что все происходящее – не то, что должно было случиться. Но я не мог верить самому себе. Точнее, не знал чему верить. В очередной раз, вырвавшись из чьей-то хватки, взбешенный миори попытался ухватить меня за ошейник, чтобы поднять на ноги, но с воплем отскочил, прижимая к груди порезанную руку. И тут меня настиг запах его крови... Вонь нечеловеческой крови, существа, которое умирало. Незнакомый гнилостный запах, в котором не было и доли той сладости, которую я должен был ощутить. Подняться на ноги удалось не с первого раза. И даже не потому что многие кости были раздроблены. Нет. Внутренние повреждения организм заживлял тут же, оставляя только внешние. Просто я испугался. Впервые за всю свою жизнь испугался своего гнева, который накатывал холодными волнами. Потому что только одному единственному миори было дано поднять на меня руку. И не этому. Что меня удержало от убийства, или точнее кто, я не знал. Видимо тело ослабло, или сработали блоки. Потому что сознание отключилось. И пришел я в себя только в сыром подвале, пропахшем плесенью и давней смертью, прикованный посередине тесной каморки. Оковы и ошейник сменились другими. С шипами вовнутрь. Поэтому если я не хотел пробить себе вены, приходилось стоять на цыпочках, не смыкая глаз. Ежедневно появлялся кто-то из стражи, бормоча что-то на эхминском, и ожидал, пока появится эта тварь, столь странно похожая на того, кто должен был стать моим хозяином. А потом наносил удары, Теперь уже не кнутом, а чем-то другим. Жесткая и резкая боль рвала не кожу, а сами мышцы. А этот недоделок издевался, рассказывая мне про то, что ремни, с вплетенными в них стальными нитями, специально пропитываются слюной паори, мелкого грызуна. И что фермент, содержащийся в ней, необратимо разрушает организм. Так что после первого удара мне осталось совсем мало. Я молчал. Говорить с тем, кто не слышит слов, было бесполезно. Не знаю как действие фермента, он нейтрализовывался почти сразу, попадая в организм. Но меня стали смущать приступы бесконтрольной ярости, которые почти невозможно было подавить. Разум застилало алой пеленой, и я едва сдерживался, чтобы не поступить по примеру Арса, оставив только кровавую кашу от всех, кто обитал в этом доме. На какой из дней окончилась эта пытка, я уже не помнил. Невозможность поглотить солнечный свет (а еды мне не давали), усталость, вечная регенерация, подорвали мои силы, лишив возможности самостоятельно передвигаться. Холодная вода не добавила приятных минут, не смотря на то, что я погрузился в нее полностью. А нахождение этого существа в постоянной близости, едва не сметало все блоки желанием разорвать его глотку хотя бы зубами, раз руками дотянуться нельзя. День или больше я провел в медблоке, где меня накачивали какими-то препаратами, удивляясь скорости восстановления. Внешнего. Никого не интересовало, что стало с моим организмом. И меня это устраивало. Замедлять регенерацию еще хоть на день – означало стать калекой. Итак, уже мозг подавал тревожные сигналы о том, что тело не справляется с простейшими функциями. Зато многие блоки исчезли сами собой, снесенные бессонницей и пытками. Подавление боли – великолепный разблокиратор. Это еще на Санните нас учили. Специально так ставили, понимая, что все мастерство может пригодиться только в критический момент, когда жизнь на волоске висит. А вот сейчас – висела. Или так казалось моему телу. А может, фантазия расшалилась. Но я нашел более двухсот способов убить того, кто подверг меня такому мучению. И язык Эхмины перестал быть для меня загадкой. И многое чего открылось воспаленному разуму, орущему от боли, когда требуется внешне оставаться совершенно равнодушным и спокойным. А потом он вновь появился, когда меня отмытого и приведенного в видимый порядок, скованного по рукам и ногам, держали четыре охранника. - Прежде чем ты все забудешь, гаденыш... – шипел мне в лицо миори, - я хочу, чтобы ты знал свое предназначение. Ты – смерть императора. Если не сработает первый вариант, и ты не убьешь его сразу, то он сдохнет, впустив тебя в свою кровать. Все твое тело пропитано ядом паори. Никто не выдержит его действия. Ты, падаль, продержишься не больше месяца, а следом за тобой погибнет и он. Ты – просто красивая подстилка. От тебя сложно отказаться, сладкий... – он попытался ухватить меня за подбородок, и я не отворачивался, позволив когтистым холодным пальцам сжаться на моей нижней челюсти. – Очень сложно. С каким бы удовольствием я слушал твои стоны и крики, окажись ты, не столь ценен... – он послал мне воздушный поцелуй, кивнув кому-то. – Не знаю, твареныш, будет у тебя время охотиться за мной, или нет, но вот возможности такой я тебе точно не дам. Что-то легло на виски, а потом мозг пронзила жуткая боль, оглушая собой, лишая возможности соображать и воспринимать себя как цельную личность. В панике я возводил все спавшие блоки, стараясь сохранить хоть часть себя, с ужасом понимая, что не успеваю!.. Теряюсь в бездне!.. Бесплодной и пустынной бездне собственного сознания!.. - Нет!.. Пожалуйста, не надо!.. Но крик утонул где-то за стертой и размытой гранью, все глубже и глубже погружая меня в полное безмыслие и покой... Зачем сопротивляться?.. Зачем пытаться выбраться туда, где только боль и ненависть... Ведь здесь именно то, что я искал. Покой... Тишина... Пустота... *** - Лер, снова, - начальник стражи, пройдя через весь кабинет, плюхнулся в кресло, со страданием глядя в глаза своего императора. – И не надоело им еще?.. - Ты пришел пожаловаться, или вновь спрашивать, куда девать мальчишку? – император Аллериан оторвался на мгновение от почты, смерив своего лучшего друга, а по совместительству и личного телохранителя, долгим взглядом. – Я же тебе разрешил самостоятельно решать, что с ними делать. - Этот экземпляр стоит твоего внимания. Ладно, я пошел, ребят погоняю. А ты спустись и посмотри на свое новое приобретение. Авось, понравится. Аллериан только печально выдохнул. Бороться с лизобюдами у собственного трона, было бесполезно. А отказываться от «даров» тем более. Император без гарема считался ущербным. Император, который чтит верность своим принципам – тем более. А благодушие всегда могли счесть за слабость. Поэтому и приходилось скрываться под маской надменности и недалекости, чтобы ослабить внимание к своей персоне. - Йон! – тихо позвал он, и юноша, почти мальчишка, выглянул из будуара, сонно жмурясь на свет. – Ты мне нужен. Постарайся быть готов как можно скорее. - Ага, - мальчик просиял и юркнул назад, в теплую полутьму, но вскоре вернулся. И выглядел на этот раз не столько сонно, сколько... - Хм... – Аллериан не смог сдержать улыбку. Уроки не проходили даром, как и все остальное. Никто бы не поверил, что мальчик, вместо того, чтобы ублажать своего императора, сначала прилежно отвечал на заданные вопросы, рассказывая изученное ранее, а потом преспокойно дрых на императорском ложе, перед этим вдоволь натренировавшись и измучив императора новой техникой нападений. - А что? Скажите еще, что не таким из ваших покоев должен выходить! – Йон обидчиво нахмурился. – Сами же говорили, что... - И не отрицаю!.. – Аллериан расхохотался. – Только если бы не был свидетелем твоих преображений – сам себе завидовал бы. - А что завидовать? – Йон пожал плечами. – Знаете же, что любой из нас готов на все, лишь бы вы были довольны нами... - Йон... Мальчик сразу же резко замолк, уловив недовольство в голосе императора. А потом, лихо покачнувшись, почти всем весом повис на руке императора, смотря на него с немым обожанием в осоловевших глазах. - Я готов идти, куда прикажете, мой император, - мурлыкнул он, немного ослабив хватку. – И надеюсь, что завтра вы вновь примите меня у себя... - Шут... – Аллериан ласково потрепал парня по волосам. – А теперь – молчи, - мальчик только осторожно кивнул, подтверждая, что понял. Так они и вышли, под недоуменные взгляды стражи. Но, перечить императору не смели. Аллериан, не обращая внимания на стражников, грохочущих доспехами где-то позади, шел вниз, в свои покои, куда обычно, на смотр приводили новых рабов и наложников. Это вошло уже в привычку – спускаться вниз и самостоятельно решать, куда отправить следующего несчастного ребенка, подаренного неугомонными извращенцами. Вообще-то никто не знал, что именно творится в гареме императора. Туда попадали единожды, чтобы не выйти уже никогда. Но это общее мнение, которое бытовало в кругу приближенных. Однако, были и те, кто знал, что происходит с юношами и девушками, попадавшими к императору. Каким чутьем Аллериан отбирал тех, кто слаб духом – понять было сложно. Однако эти дети жили отдельно от всего остального гарема и учились премудростям, которые для них и уготовила судьба: пению, танцам, шитью, музыке... а когда достигали определенного возраста – исчезали с планеты, обученные как первоклассные любовники, подаренные то одному, то другому вельможе, как надоевшие игрушки. Тех же, кто оказывался ценен – не видел больше никто. Говорили, что в гареме императора правила очень строги. Говорили, что едва ли не каждый месяц тот, кто когда-то был любимчиком – завершал свою жизнь в темноте подвалов. А потом выносилось только обглоданное грызунами тело. Но никто не знал, что под саваном прятался тот, кто уже был готов к жизни, обучен, и мог сам дальше вершить свою судьбу. Десятки самых лучших учителей занимались с будущими воинами и мастерами своего дела, творя из несчастных мальчишек и девчонок, попавших в гарем – вернейших и преданных слуг императора, на коих и держалась империя. Вот и в этот раз Аллериан решил сам проверить, кого ему привели. И был немного растерян. Юноша. Очень красивый юноша, закованный в кандалы, с ошейником, шипы в котором были обращены вовнутрь, сжавшись в углу, бездумным взглядом смотрел в неизвестность. - Кто это – брезгливость в голосе удавалась уже без труда. – Что за звереныш? - Его нашли таким в пустыне, мой император, - без устали кивал миори, что привел мальчишку. – Он очень красив, хоть и безумен. Я не посмел продать его в бордель. Ведь вы ценитель красоты, император. Возможно, вам будет интересен этот экземпляр. Вы же видите, его кожа чиста, глаза ясны, волосы – шелк. Чем не постельная игрушка? - Вон! Все! - небрежным жестом отправив стражу прочь, император осторожно приблизился к мальчику, присев перед ним. – Привет малыш... – он протянул руку, но парень дернулся прочь, так и не позволив прикоснуться к себе. – Пожалуйста, позволь мне помочь тебе. Не бойся, я не причиню боли. Слышишь?.. Аллериан медленно потянулся к ошейнику, стараясь его расстегнуть так, чтобы не причинить еще большую боль мальчику, скованному, словно дикий зверь. Однако застежка была не из простых, и настолько тугой, что император изрезал себе все пальцы, прежде чем сложный замок поддался, и ошейник можно было снять. Мальчик вздрогнул, словно что-то учуял. И потянул носом, поводя головой, пока слепо не нашарил руку императора, сжав ее в своей, осторожно слизнув кровь из мелких царапин. А потом прижал ладонь мужчины к своей щеке, шепча что-то на незнакомом наречии. - Что ты сказал, малыш?.. – Аллериан склонился чуть ниже... Внезапно мальчишка распахнул глаза, черные, как сама полночь, взглянув на императора вполне осознанно, коснувшись губами его ладони. А потом тусклая пелена безумия вновь заволокла прекрасный взор, оставив лишь бездушное тело. - Что с ним сделали... – осипшим от переживания голосом, тихо произнес Йон, так и не осмелившись подойти к парню. – Он же... Безумен. - Нет, - император покачал головой. – Просто кто-то очень серьезно подчистил ему разум. Но раз проблески сознания есть, то это всего лишь вопрос времени – восстановление его личности. Думаю, среди остальных ему пока делать нечего. И ни один лекарь ничего не сможет здесь сделать. Поэтому, заботу о парне я беру на себя.