Я ради тебя... /Трансгены

Усталость буквально вымывала все силы, несмотря на то, что Лериан упорно думал о том, что все происходит лишь в собственном разуме. Не помогало. Паника от того, что он потерялся в чужом разуме – переросла в апатию. И если бы не уроки старого императора, он бы уже сдался. Но, похоже, этот миг наступит скоро. Очень скоро... И тогда останется только наблюдать за тем, как собственный разум растворяется в бездонной и бесконечной равнине, которая когда-то была разумом Эртаиса. Уверенности в том, что парень еще жив ментально – оставалось все меньше. Не хотелось больше бороться с этой бесконечностью. Не было ни сил ни желания. Только упорное стремление достичь хоть какой-нибудь цели вело его в этом сером каменистом мареве, где терялся горизонт, сливаясь с серым и бесконечным небом... Споткнувшись в очередной раз, Аллериан упал на колени, ссадив себе все ладони. Да так и остался сидеть, не в силах больше подняться. Сколько уже времени прошло там, в реальности – он не представлял. Все измерялось только шагами. А теперь?.. Чем измерять время теперь?.. Да и надо ли его измерять, когда это уже не имеет смысла?.. Эртаис оказался гораздо сильнее, и теперь Лериан осознал это. Теперь только понял, почему так нерешительно поддался уговорам братьев мальчишки. Он боялся заблудиться. Он боялся... И этот страх был сильнее его. И не понять теперь, где именно он плутает. В себе, или... - Прости, малыш... – Аллериан так и не смог вновь подняться на ноги. Сил не осталось. – Прости... Я не могу дойти... У меня просто не хватает сил. Кое-как умостившись на камнях, он закрыл глаза, помня и последний урок... Как уходить безболезненно, когда больше нет сил бороться. Разум заполнился шелестом трав и едва слышимым щебетом птиц. Далеко. Все так далеко, и так близко. Только руку протяни... В глаза лился мягкий свет, камни словно исчезли, сменившись мягкой подстилкой из трав, а издалека раздавалось тихое журчание воды. Именно так и должны уходить императоры. Совершенно. Спокойно. Решительно. - Ты ведь меня искал, так?.. Голос... Такой знакомый и чужой. Лериан слышал его всего лишь единожды. Да и то, произносящий слова на непонятном языке. А сейчас этот же голос спрашивал его. О чем?.. О поиске? Лериан не помнил, чтобы он кого-то искал. Хотя в памяти всплыл отрывок воспоминания. Он шел сюда. Шел, чтобы найти... Эртаис! Звуки словно приблизились, усилились, ощущения стали стабильнее, пока, наконец Аллериан не осознал, что это не его мысли, а он действительно дошел. Добрался до самого сосредоточия разума мальчика. А открыв глаза, увидел, что находится на поляне. Странной. Необычной. Трава была насыщенно-зеленого цвета и стелилась тонкими и длинными стеблями. Небольшой холмик, на котором он находился, возвышался под сенью раскидистого кустарника, полого спускаясь к самой воде, что тонкой журчащей лентой вилась по прозрачному песчаному дну. А возле самого ручья сидел мальчик. На вид он был совсем еще ребенком. Но схожесть с внешним обликом оставалась. - Эрти?.. Мальчик так и не повернулся к нему. Тихонько что-то напевал, болтая ладошкой в воде, позволяя капелькам скатываться на прозрачную гладь. - Эртаис!.. Аллериан не мог поверить своим глазам, когда увидел, как в следующий раз, когда мальчик приподнял руку, то вслед за водой с его пальцев сползает кожа, и кусками отваливается плоть. Это было... жутко. Как и то, что весь облик парня стал оплывать, разрушаясь, словно перед ним сидела не ментальная копия ребенка, а труп месячной давности... Кое-как справившись с усталостью, император приблизился к мальчишке, и тот поднял голову... на милом личике звездочками сияли пронзительно голубые глаза. - Малыш... Эрти... – Аллериан осторожно притронулся к его плечу, ощутив вполне материальный облик. – Ты меня помнишь? Я – император миори. Ты оказался у меня, лишенный памяти. И... - Я тебя помню, - мальчик улыбнулся, смотря на него серьезно и внимательно. – Ты тот, кто уничтожил мою душу. - Эрти, нет! – Лериан мотнул головой. – Я не причинял тебе вреда. Никогда. - Ты ломал мою волю, - так же спокойно продолжил Эртаис, - ты заставлял меня поддаться и впустить в сердце гнев. - Малыш... – император терялся в догадках, не понимая, почему мальчик решил, будто он был причиной его ухода в себя. – Я старался... - Уничтожить меня! Лериан отшатнулся. Перед ним, вместо парня змеилось склизкое чудище, и он не знал ему названия. Он не знал такой расы... А это существо, шипя и извиваясь, оставляя за собой слизистый след, медленно приближалось к нему, щерясь острыми осколками выщербленных зубов. Хотелось убраться как можно дальше от этого существа, что, казалось, и живым не было... Но император поборол себя. «Если мы принимаем внешнюю оболочку... – говорил старый император, - то принимаем и душу, какой бы она ни была. И пусть тысячи тварей копошатся в ней, но назвав ниррэ своим, нельзя отпускать его. Нельзя ломать и отталкивать того, кто предан тебе...» И перебарывая отвращение и ужас, Аллериан раскрыл объятия, крепко прижав к себе это склизкое существо, ощущая зловонное дыхание на своем лице, десятки отростков-щупалец, обвивающих его тело, жжение ядовитой слизи, которая, казалось, прожигала кожу насквозь... - Ниррэ... – шептал он, не выпуская создание из своих рук. – Ты – мой ниррэ, Эрти. И я не отпущу тебя, сколько бы тьмы ни было в твоей душе. Вот он я... Излей на меня свою ярость... Но останься... Останься, потому что ты нужен мне. Мы – принадлежим друг другу... И я никому и никогда не отдам тебя... Никогда, слышишь?.. Острые обломки зубов впились в его глотку... И это было последнее ощущение перед тем, как Лериан почувствовал, что в его руках находится человеческое тело. Эрти. Мальчик, ради которого он преступил закон и свои принципы, разделяя свою душу с тем, кто безразличен империи, но нужен ему. Лично ему. - Эртаис... – Лериан осторожно прикоснулся к длинным черным волосам мальчика, осторожно расчесывая их пальцами. – Ты прекрасен, мой мальчик... И не стоит прятаться в самом сокровенном уголке собственной души. Не стоит... – говорить. Не останавливаться. Разбудить, получить отклик, ощутить тоненькую нить доверия... Бездумно перебирая шелковистые пряди волос, Лериан медленно заплетал их в сложную косу а потом, оторвав длинную полосу от остатков своего балахона, попытался силой мысли превратить ее в ленту. И ему удалось. Алый шелк зазмеился по ладони, легко вплетаясь в эбеновые пряди. Лериан не помнил всех слов, что произнес, но в них он нес только любовь к Эрти, к мальчику с искореженной душой, что попал к нему в замок бездумной тенью. И ему удавалось. Мир вокруг из маленькой полянки начал разрастаться в нечто большее, ширясь, обретая краски, звуки… И если раньше рядом с ним сидел безучастный мальчик, то теперь Лериан улавливал отклик на свои слова. Душа Эрти тянулась к нему, открывалась, позволяя проникнуть в нее... Слиться... Болезненный толчок в грудь ознаменовал пробуждение. А билось собственное сердце, которое больше не нуждалось в искусственной стимуляции. Аллериан попытался, было, подняться, но не смог. Все тело болело, словно это он, физически, преодолевал все расстояния. Купол с легким шипением откинулся и император с трудом повернул голову, на расстоянии вытянутой руки увидев второй купол, который тоже медленно поднимался над кушеткой. И, пока еще Эрти не успел открыть глаза, Лериан, преодолевая слабость, протянул руку, осторожно сжав тонкие пальчики. И улыбнулся, когда его руку сжали в ответ. Но долго наслаждаться гармонией единения им не дали. Приборы зафиксировали пробуждение, и уже спустя всего лишь пару минут, вокруг обеих кушеток суетились лекари, вводя стимуляторы и проверяя все жизненные показатели. Но, когда их захотели разделить, Лериан, еще слабым после сна голосом, приказал, чтобы их не разлучали. Он знал, что так надо. Что нельзя оставлять Эртаиса в одиночестве, пока тот не поверит ему, окончательно решив остаться здесь, а не закрыться вновь в своей бесконечной каменной пустоши. Странно... Лежать в объятиях того, кто изначально был тебе дорог, и понимать, что совершил глупость. Не потому что пришел, и не потому что пытался подстроиться под него, лишь бы быть рядом. Не было того растворения, которого я ожидал. Миори словно приковал себя ко мне. Покорно и отчаянно. Чтобы вытащить из того состояния, в котором я был, и где мне было... Хорошо. Добровольное рабство того, кто был повелителем моего сердца. Будь я чуть менее человечен, стань я таким, каким меня хотели видеть, и мне было бы все равно. Ведь получить часть души того, кого желал – было целью. Но я хотел другого. Для меня было важно счастье этого миори. Счастье, а не потребность во мне. Не получалось забыться и раствориться в единении. Наоборот, было больно и страшно. Потому что мне отдали во владение эту душу, склонились перед неизбежным, покорились перед выбором, который сделал я. Будь это на физическом уровне, я бы получил покорное тело. На духовном же это выглядело иначе: прекрасный цветок души миори, ради которого я готов был на все – умирал. Медленно увядал, темнея и иссыхая. И всеми силами пытался сокрыть от меня то, что пошел против своей воли на такое единение. Но я ощущал горечь его эмоций, и покорность своей судьбе. Виной всему было то, что рассказали ему мои братья. Нет, они ни словом не солгали, сообщая моему возлюбленному о том, что потеря разума может обернуться смертью для десятка, а то и сотни планет. Но они не знали того, что я руковожу собой. Пусть не полностью, но уравновешиваю свои инстинкты... На Санните, пока нас обучали, пользовались разными методами. И я очень хорошо помнил, когда каждому из нас подарили мелких неразумных зверенышей, которых мы приучали к себе. Именно тогда, смотря в глаза своего питомца я узнал что такое счастье и потребность в тебе... А потом нас лишили наших зверенышей, приказав так же приручить взрослых особей. И я видел настороженность, опаску и покорность своей судьбе в глазах своего питомца. Очень долго видел. Не смотря на всю любовь и ласку, которую я дарил своему питомцу, я ощущал , что он ПОЗВОЛЯЛ мне быть рядом... Вот и сейчас я ощущал своего миори, как того зверя, который позволил прикасаться к себе, готов был защитить от любой напасти... но не ощущал безмерного счастья от того, что я рядом. И, как раньше ему пришлось ломать мои внутренние блоки, чтобы заставить вновь оказаться в реальном мире, так теперь мне придется отвоевывать каждый кусочек его души, чтобы он не опасался быть рядом со мной. И, даже не то, чтобы не опасался, а чтобы прикосновения его не были столь настороженными. Чтобы он не ожидал от меня чего-то неизведанного и страшного, что я смогу сотворить. Осторожно, чтобы не разбудить миори, я коснулся нитей его души, и те, словно щупальца актинии, мгновенно отстранились. А спящий вздрогнул. Мне было жаль, что так получилось. Видимо что-то, увиденное в моей душе, заставляло его бояться. И я мог бы проникнуть в его память, но не хотел это делать насильно. Осторожно выбравшись из-под руки, лежащей на моей груди, я впервые посмотрел на своего миори, чей мир стал моим миром. Он был красив. Очень красив. Но даже во сне его лица касалась печаль. Пока еще незаметная... но если я не сделаю того, что должен, она станет его спутником, пока не выжжет душу дотла, оставив лишь красивую оболочку. А я не хотел этого. Можно было просто уйти. Сейчас. Пока он спит. Оставить его в одиночестве. И вскоре та связь, которой он обрек себя на мучения – растает, освободив его... И я бы так и сделал, будь это только моя прихоть – привязать его к себе. И я так и сделаю, если его жизни будет угрожать опасность. Но пока есть время, я постараюсь помочь ему раскрыться. И буду надеяться на то, что со временем болезненная пытка единения перерастет в ту связь, которая должна была воссоздаться между нами изначально. Соскользнув с кровати, я ощутил ломоту в мышцах, не свойственную моему телу. Поэтому и решил позаниматься, пока миори спит. Разбудить его я не боялся. Тело, даже без ежедневной нагрузки, было достаточно послушным и пластичным, а значит, звукового эффекта не предвидится. Нас учили двигаться бесшумно... Но я забыл то, что миори связан со мной. И очнулся только на пятой минуте тренировки, от его пристального взгляда. Он не шевелился, наблюдая за мной исподтишка, словно боялся спугнуть. И я не хотел тревожить его. Возможно, так нам быстрее удастся восстановить доверие друг с другом. Просто постарался, чтобы движения были плавными, текучими, больше похожими на танец, в котором я пытался рассказать ему о своей беспредельной привязанности и любви. О том, как он нужен мне, как я нуждаюсь в нем... Когда же делать вид, что не замечаю взгляда, стало невозможным, я подошел к кровати, опустившись на пол и осторожно, не желая спугнуть, потянулся к его руке. Секундная заминка была почти незаметна. Но она была. И от этого становилось горько. Я просто не знал, как перебороть настороженность этого миори. Но он все-таки сжал мои пальцы. - Мой господин... – слова давались с трудом, потому что хотелось произнести совсем другие, и только скованность поведения миори, сдерживала меня. – Я не прошу от вас любви, я не прошу даже замечать меня, если такова ваша воля. Просто позвольте быть рядом с вами. Ухаживать, защищать, развлекать в меру моих возможностей. Я клянусь, что никогда в жизни не попрошу внимания к себе, если вам так противно. Уже то, что вы вынудили себя связать свою душу со мной и вытащили меня из состояния безмыслия – делает меня вашим слугой. И я готов выполнять любую просьбу или веление – как приказ. Только очень прошу, позвольте мне быть рядом, чтобы попробовать заслужить ваше одобрение и возможно – благосклонность. - Эрт, - он улыбнулся, и от этой светлой, но печальной улыбки защемило сердце. – Я знаю, что между нами происходит. Не хуже тебя знаю, - прохладные пальцы осторожно прошлись по моему лицу, словно изучая его. – И я попытаюсь сделать все, что в моих силах. Я сделаю все, постараюсь переступить через себя и свою холодность, чтобы тебе не было больно находиться рядом... Но если не смогу... - Я прошу только тридцать дней, мой господин, - он удивленно посмотрел на меня, а потом усмехнулся, и столько родного и близкого было в этой улыбке, что дыхание на миг прервалось, а я был счастлив уже даже тем, что могу видеть своего миори истинным, без масок и притворств. - Полгода, малыш. Половину цикла Эхмины. Неспешно, спокойно, привыкая друг к другу... Ведь ты сможешь разорвать эту связь без ущерба для себя, если у нас ничего не получится? - Не знаю, мой господин, - я прильнул к его ладони, ловя мимолетную, но такую желанную ласку. – Но обещаю, что смогу это сделать так, чтобы не задело вас. - Значит, я правильно установил время, - он кивнул. – Полгода сблизят нас достаточно. И если по прошествии такого времени я все еще не смогу принять тебя, это будет уже другой разговор. А сейчас, помоги-ка мне подняться. Хочу увидеть, наконец, что Девран сотворил с империей, пока я отдыхал. И не уходи никуда, если у тебя нет важных дел, хорошо? А то боюсь, без тебя мне будет одиноко... Лериан пытался. Честно пытался открыться, чтобы Эртаису, мальчику, который по чьей-то прихоти оказался его частью, было легче... но не мог. Все что он испытывал к парню, можно было выразить одним словом: забота. И Лериан ловил себя на мысли о том, что делает это так, будто Эрт – лишь домашний питомец. Мальчик не вызывал отторжения, но и особой радости Лериан не испытывал тоже. Хорошо еще, что они понимали друг друга, поэтому Эрт не воспринял то, что его собираются повсюду за собой таскать – как откровенное приятие, а согласился с тем, что так им проще будет привыкнуть друг к другу. Мыться в одной ванне оказалось не так уж и сложно. А точнее, Лериан воспринимал мальчишку как и раньше, совершенно не стесняясь его, но и не желая никаких интимных контактов. Взаимное приведение друг друга в порядок, расчесывание волос и одевание тоже воспринималось как что-то обыденное. Не было той приятной расслабленности, какая бывала, если его касались руки Деврана... но и напряжения не было. И не тянуло прижаться, ласкаясь, ожидая капли тепла... Тогда как мальчик тянулся к нему всем своим телом и душой. Лериан буквально ощущал, как тот тает от блаженства, стоит улыбнуться, или прикоснуться к нему... И это было больно. Больно именно тем, что он сам не мог ответить тем же. Но старался. Если их свяжет не любовь, то это должна быть хотя бы привязанность и доверие. Чтобы не только мальчик ощущал себя с ним спокойно и расслабленно, а и он, Лериан, мог бы ощущать, что находится в надежных руках. Когда они вышли из покоев, расторопный паж, оказавшийся почему-то у двери, тут же кинулся сообщать всем, что правитель вновь на ногах. Поэтому Лериан и не удивился, когда увидел Деврана, стремительно идущего навстречу. Брат пылал яростью и негодованием, намереваясь высказать все, что думает. Лериан ощущал бурю эмоций, кипевшую в душе младшего императора... Но побеседовать так, как они привыкли, не позволил Эртаис. Он встал между ними, и Лериан ощутил прохладу, если не сказать – ледяную холодность мальчика. Девран как-то сразу сник, опустил глаза, и больше не порывался поговорить. И это было неприятно. И непривычно. А значит, следовало сразу же объяснить Эрти, что значит брат, а что – все остальные. - Девран, Эрти... предлагаю пройти в малый зал, - Лериан отослал стражу, которая решила их сопровождать и, только оказавшись в защищенном помещении, усадив Эртаиса рядом с собой, начал внушение. - Эрти, это мой брат. И ему позволено вести себя со мной так, как он пожелает... - Ага, и если будет желание, то и накрутить этому мелкому поганцу хвост, - проворчал Девран, однако так и не пытаясь приблизиться. – Потому что он, вместо того чтобы заниматься делами империи – прохлаждался... - Девран, - Лериану пришлось усилием воли подавить улыбку, потому что ситуация напоминала ту, что постоянно происходила в учебном помещении, когда молодые миори не могли поделить его между собой. – Эрти – мой ниррэ, и он защищает меня так, как привык. Постарайтесь понять, что вы оба мне дороги. И если я обнимаю одного, это не значит, что хуже отношусь к другому... - И если я на него злюсь, то имею на это полное право! – наконец не выдержал Девран. – Потому что в мои обязанности не входит увещевание всех этих выскочек из элиты, которых по какой-то своей прихоти приблизил Лер! - Хочешь, я избавлю тебя от них? Лериан замер, подавившись своими же словами. Как-то не вязалось невинное личико с эмоциями Эртаиса: внутри сидел холодный и расчетливый убийца, который мысленно уже расчленил всех, кто мешает ему, Лериану, спокойно править. И, пришлось признаться самому себе, что именно это пугало в трансгене больше всего. Хладнокровность и приятие чужой жизни как разменной монеты. Простите, я кусок потеряла