По законам военного времени

Чужой плевок стекает по щеке все ниже и ниже, а ему еще хватает сил скалиться, или это просто свело мышцы чрезмерно сжатых челюстей. Плюнуть бы в ответ, да во рту пересохло – неужели на этот час представление окончено? Ан, нет… уже такие знакомые печати, и от удара перехватывает в горле. Это даже хорошо, голосовые связки словно прошивает удар тока, хотя били огнем. Ни звука. Так-то ублюдки! Обмякшие руки конвульсивно дергаются, заставляя цепи греметь о каменную стену – печать подавления чакры тут же, бьется рядом с левым виском, он даже может почувствовать кожей как она нагревается, блокируя его тщетные, интуитивные попытки воззвать к собственным резервам. Печать он может и не сложит, а вот эстетическую красоту обоих своих средних пальцев продемонстрирует – и тут же получит новый удар куда-то под ребра, где в мерном ритме отбивает марш сердце. Так и должно быть, но, сука, как же болят ожоги! А ноздри щекочет острый запах опаленной плоти – степень прожарки экстра-рэр. Осталось добавить веточку розмарина и можно подавать к столу. Он внимательно слушает все вопросы, в ответ, выплевывая какую-то чушь, которую даже шутками с натяжкой не назовешь. Попробуй тут что-нибудь придумать остроумное, когда почти вся выдержка уходит на блокировку болевых ощущений. До чего глупая роль – признается он себе единожды, но тут же откинет эти мысли прочь. Если им надоест играть с ним, то звуковики могут отправиться в соседнюю камеру, где содержат Темари. И потому Канкуро скалится, провоцирует и выпячивает грудь колесом, словно предлагая оставить на нетронутых участках кожи еще пару ожогов. Кажется, он разучился дышать… Хрип, глухой, царапающий горло вырывается и вместе со струйкой крови окрашивает губы в алый цвет. Как будто итак мало цветов на полуобнаженном теле, черт возьми, да он же просто висящая на цепях палитра. Замутненным взором Канкуро обводит пустую камеру – а, где все? Нормально же разговаривали. Почти достигли консенсуса – кукловод уж точно. Парень вяло напрягает мускулы, проверяя на крепость штыри цепей, и со вздохом понимает, что те слишком сильно вбиты в стену. Ему придется постараться, чтобы вытащить себя и сестру из этой глубокой промежности, куда легкой рукой засунул их Гаара. Маленький засранец, со своей неручной зверюшкой в душе – по позвоночнику прошелся холодок, действующий почти отрезвляюще на гаснущее сознание. Шаркающие шаги тюремщиков проезжаются по оголенным нервам наждачкой, а их тихий разговор заставляет напрячь слух. Если бы у него еще не отдавался в ушах стук собственного сердца, было бы замечательно, а так угадываются, лишь обрывки слов. - …замышляет что-то… Он согласно гремит в ответ цепями, не обращая внимания на предупреждающий удар куная по решетке. Пусть теряются в догадках – я весь такой таинственный - хмыкает парень и сплевывает сгусток крови на пол. Вот ведь, стоило подождать какого-нибудь посетителя и отомстить за то оскорбление, нанесенное священной персоне кукловода. - …с девчонки не убудет… Канкуро вскидывает голову, рассматривая силуэты, движущиеся по ту сторону решетки – какого черта они задумали? Звенит связка ключей, царапая замок соседней камеры, звенят нервы узника, натянутые словно тонкие, стальные нити. Треньк… некстати подкинутые байки о неудачных миссиях и поруганных куноичи всплывают из мутного болотца памяти. Треньк…образ безоружной Темари, которой нечего противопоставить тюремщику. Треньк… и это скрип открываемой двери. Не в его камеру. - …люблю помоложе… - Нет, - шепот, вначале недоверчивый, и удивленный, - нет-нет, - Меня! Меня пытайте!! – Нет, нет! – голос прорезался, но как-то неуверенно, связки все еще дрожат, - НетнетНЕТ! – а это уже какой то бешенный рев. И только на секунду Канкуро затыкается, как где-то тихо, болезненно, так, что сердце, едва не пробив грудную клетку насквозь, вскрикивает она. Слепящей вспышкой ярости взрывается в его глазах пространство, - Я убью вас всех гребанные @^&#@!! Во рту резкий, металлический привкус крови. Запястья пережимают стальные браслеты так, что руки начинают белеть от отсутствия притока крови. Но, он сжимает кулаки, бьется в бессильной ярости пытаясь вырвать свои оковы из стены. Или вместе со стеной – неважно. Орет так, словно горит заживо, обещает низвергнуть небо на головы тюремщиков, но все одно сливается в единый звериный крик. - Да заткнись ты, выродок!! – Кен нервной крысой мечется рядом с дверью, - не то я зайду, и глазницы тебе выжгу!! - Заходи, - рычит Канкуро и, ухватив цепи ладонями, начинает наматывать их на руки. Один виток, два… упирается ногами в стену и бросается вперед, - заходи, сучье отродье… Собственный голос как гарант тонкого баланса на грани безумия – еще один рывок, и злобный полу-стон, это левая рука едва-едва не выскользнула из предплечья. И внезапно он перестал ощущать пальцы. Кукловод без активных пальцев, какая ирония… третий рывок, со стены начинает сыпаться каменная крошка, а штыри ходят ходуном. - Ичиро, заканчивай, помоги мне здесь, - дверь в камеру с грохотом распахивается и в тот же момент цепи не выдерживают четвертого рывка, с хрустом вылетая из ослабленных замков. Канкуро буквально бросает вперед на вбежавшего тюремщика, и не успевает тот сложить печать, как получает свой первый и единственный удар. Особый, с оттяжкой, слегка сверху-вниз и прямо в нос – без чакры все немного сложнее, и поэтому Канкуро торопится, делая все неаккуратно, грязно и быстро. Но, свою долю удовольствия от хруста костей под кулаком, и видения как эти самые кости вошли острыми осколками в чужой мозг он получает. Подожди… я сейчас… Не вписывается в первый поворот, прикладываясь плечом к косяку, и по воле дурацкого случая, ставя себе почти вывернутый сустав из предплечья на место. Боль вспышкой озаряет сознания, так неожиданно, что он едва его не теряет. И вот уже в следующий миг, не помня как преодолел пару шагов пути, кукловод оказывается на пороге соседней камеры. Красный, широкий пояс скомканной тряпкой стелется по грязному полу. Распахнутое, сбитое косодэ, как белый флаг поражения. И слезы в ее зеленых глазах… - Мр-р-разь, - раскатное «р» громом отражается от всех стен, и тонет в свисте летящей вперед цепи, которая аккуратно, без лишнего шума, врезается в висок насильника. Тот дергается в сторону, теряя по пути левый глаз, который словно шарик на ниточке выпрыгивает прочь из глазницы. Подонку не повезло, он не умер сразу – Канкуро резким движением откидывает Ичиро от Темари, вжимая того в стену. Цепь змеей оборачивается одним витком вокруг шеи шиноби Звука – тот хрипит, бьется, цепляется руками то за спадающие штаны, то за плечи Канкуро. Кукловод же молча, с особым садизмом выдавливает из своего противника жизнь по капле, и вскоре тот грузным мешком опадает на пол. Он, хрипло хохотнув, плюет на труп у своих ног, и, подхватив связку ключей разворачивается к Темари. Триумфа победы как не бывало. Непослушные, дрожащие пальцы вскрывают замок оков лишь со второй попытки, и прежде чем руки девушки опадают вниз, Канкуро сам оказывается на коленях, порывисто прижимая сестру к себе. - Прости, прости меня, – сбивчивые, сиплые слова. В груди, словно кто-то выжег дыру размером с пустыню Суны. Его бьет нервная дрожь, хочется разнести всю тюрьму на кусочки, чтобы даже остова не осталось. Неловко, неуклюже парень гладит сестру по голове, сам чуть не срываясь на протяжный вой, - больше никогда… никто… я обещаю. Глупые, невнятные клятвы – кому они нужны больше ей или ему? Коридорное эхо приносит обрывки чужого разговора – кукловод резко отстраняется, все еще ощущая на груди тепло ее тела, и с тревогой выглядывается в бледное личико девушки. Миссия, они все еще находятся на миссии, и Канкуро будет, что сказать тому кто ее придумал. - Я сам…       Дайме важно вышагивает по коридору в окружении двоих охранников, иногда брезгливо прижимая к носу кружевной, белый платок. Будь его воля он не спускался бы в нижние отсеки и вовсе, но уж больно любопытно посмотреть на двух поверженный пустынных сиблингов. Жаль, конечно, что они пойманы не полным комплектом, но потеря сразу двоих кровных родственников должна пробить в защите джинчурики ощутимый урон. - Они, надеюсь, полностью обезврежены, - в меланхоличном голосе правителя страны Ветра мелькает тень страха. - Не волнуйтесь, наша охрана…, о, а вот и она, - из сумрака коридора выступили двое шиноби Звука. Они почтительно склонили голову, и, потоптавшись на месте, замерли, - Кен. Ичиро. Как там арестанты? Тишина разлилась по коридору. Дайме нахмурился и тоже остановился. - Вы оглохли, идиоты? Не видите кто перед вами? Тот, которого звали Ичиро вздрогнул, и начал медленно поднимать голову, взирая на гостей пустой глазницей, вокруг которой влажно поблескивала еще не свернувшаяся кровь. - Что происходит? - Добро пожаловать на наше маленькое, ночное представление. Под аккомпанемент хриплого, надрывного смеха вспыхнули голубые, натянутые нити чакры, и мертвецы, растянув губы в неестественном, жутком оскале, бросились вперед.

***

Темари возвращается за полночь. Тихо открывается дверь и куноичи проскальзывает в номер, стараясь не разбудить брата. Тот, впрочем, и так не спит. Канкуро полулежит на кровати в традиционном банном юкато украшенным глупой синей полоской, и сквозь прищуренные веки наблюдает за сестрой. Ревность гниющим, трупным запахом окутывает сознание, оставляя после себя только лишь сожаления, жалость к самому себе, да нездоровую порцию иронии. Ну, спасибо, что вернулась на ночь в их номер, а не осталась ночевать под гостеприимной крышей дома Нара. Канкуро закидывает руку за голову и зевает. Сейчас, без своего черного балахона и извечной нарисованной маски на лице, он сам на себя не похож. Больше на отца, но никак не на капитана карательных отрядов Суны. - Если завтра мне опять подсунут в качестве компании Яманако, я взвою, - недовольно бурчит он, желая поделиться собственными бедами, - лучше бы сразу вызвали на допрос, чем ощущать ее ковыряния в своей голове. И как ты выносишь это каждый раз? Парень рывком встает с кровати, подходя к окну, наблюдая, как по небу быстро плывут серые, почти невидимые облака, что иногда перекрывают свет яркой луны. А вот звезд почти не видно – странное зрелище, над пустыней их всегда невообразимое количество. И все такие близкие, словно можно коснуться пальцами. - Может быть, уйдем домой пораньше?