***
У Канкуро всегда была эта привычка, защищать, хотя Темари и находила это довольно неуместным и даже вредным. Не потому, что ей было это неприятно, а просто потому что, хей, приятель, неужели правда считаешь, что ей это надо? Что действительно есть необходимость тратить часть своего внимания в бою на нее? Темари вообще была не из тех людей, что проявляли слабость, что были слабыми. И не потому, что «нельзя ни в коем случае», а просто потому, что ей это было совершенно несвойственно. Проигрыш не означал разгром морально и физически, нет, Темари хмурила светлые брови и лишь покрепче сжимала кулаки, не опуская голову, не пряча стыдливо и отчаянно взгляд. Проигрыш это факт, который она принимала. Темари боец, она знает, когда придется отступить и как сделать это вовремя. Трудности ее закаляли, как закаляли боль и лишения, без которых судьба шиноби невозможна. Темари гордая и привыкла справляться самостоятельно. А Канкуро стоило бы обратить внимание на собственную спину, в любой защите есть бреши и его не исключение. Разумеется, это нормально – прикрывать друг друга, но командная работа, их этому учили, но у всего же есть предел! Например, стоило бы немного поберечь свое израненное, истерзанное тело, а? Совсем немного подождать вместо того, чтобы рвать на себе кожу, мышцы и сухожилия, травмировать суставы, возможно лишая себя своего таланта!? Ведь ее раны несравнимы с его, нанесенными с особым садизмом и усугублёнными бешеным срыванием оков, ведь ее не убили бы, ведь их миссия могла бы попросту сорваться, так что не стоило, не стоило, не стоило! - Не стоило, - глухо произносит она вслух уже оседая в оберегающие объятия брата. В нос бьет густой запах железа и паленой плоти, обнажённая кожа импульсивно прижата к жутким ожогам на его груди и Темари морщится, думая о том, сколько боли сейчас сосредоточенно в его теле. Безрассудно, чудовищно, отчаянно так измываться над собой. - Ну зачем? – с тоской спрашивает она и тяжко сглатывает подступивший ком. Собственное положение так быстро забылось, стоило лишь только увидеть воочию то, чем стал Канкуро в этих застенках. Уж она-то явно пострадала меньше, чем ее младший брат, в конце концов, ей стоило как-то это предусмотреть и не допустить, чтобы кукловоду пришлось убивать себя в попытке ее спасти. Не было никакой необходимости вмешиваться, если это влекло за собой такие последствия. Ей было страшно смотреть на него и больно вдвойне от осознания, что это из-за нее он вошел в состояние аффекта и… так пострадал. Словно заведенный, безумный, он гладил ее по голове, будто по целый мир перевернулся, бормотал обещания, Темари же вся словно окаменела, чувствуя, как скатываются теплые капли крови по ее замерзшей спине. Ей нельзя было давать слабину перед лицом его истерики, и она не давала, дрожа под защитой брата, спасенная от насилия и остро жалеющая, что такой ценой. Честное слово, ради его здоровья она бы потерпела, она фактически добровольно позволила все, только бы не видеть и не слышать как родной человек задыхается от отчаяния и боли. Кровь Канкуро была везде, куда бы ни падал ее взгляд, сукровица из ожогов неприятно стягивает ее кожу в местах соприкосновения, шумное рваное дыхание и вытаращенные глаза довершают картину. Зачем, зачем ты так переживешь за меня? Ей почти физически больно за него и она действительно не может понять, почему ему оказалось настолько важным спасти ее сейчас. От злости он даже кажется ей полнейшим дураком и эгоистом, раз счел, что она не сможет пережить этот эпизод, ведь она-то считает, что сможет. Что это не то, ради чего стоило так рвать себе жилы и так сходить с ума. Что они с ним там сделали? Бессмысленно искалечил сам себя, а разве ей грозил реальный вред? Разве она была на краю гибели? Были ли его действия адекватны ситуации? Абсолютно нет, ну так зачем, зачем?? Какая-то бестолковая злость поднималась в ее душе от одних этих мыслей, ей хотелось повернуть время вспять, не дать Канкуро получить еще больше ран по такому нелепому, позорному поводу… Даже ударить его за это. Что ей тот шиноби? Мешок костей. Она бы скрыла все. Проглотила капсулу. Забыла бы этот день, убив чуть позже этого шиноби. А брату не стоило вмешиваться. Это не его дело. Канкуро придал слишком большое значение тому, что его лично не касалось, не было его проблемой. И не должно было стать! А теперь, глядя на него, внутри все переворачивалось, скручивалось пружиной от горьких мыслей – сможет ли он восстановиться? Он не чувствует боли пока, но его кисти влажно блестят от багровой крови, грубые кандалы содрали кожу, повредили сухожилия. Стоило бы поберечь себя, но черт. Он, должно быть, просто сошел с ума. Может, его чем-то обкололи? Темари утыкается лбом в его ключицу и бормочет извинения, ведь это ее вина, что ему пришлось рваться сюда, словно от этого зависит жизнь. Ввела его в заблуждение. И она считала себя сильной? Но в глубине души Темари была бесконечно ему благодарна, той своей частью, что стремилась к теплу и вниманию, что сохранила в себе домашнюю мягкость, столь далекую от натуры куноичи. Именно поэтому, когда он поднялся с колен, чтобы довести миссию до конца, она только согласно кивнула, с жалостью разглядывая чужие раны. Ее только освобожденные руки сейчас разрывались от боли и пульсации крови, разом хлынувшей в сосуды и она едва ли могла сейчас их поднять, не то, что сражаться. Кажется, тебе действительно все придется взять на себя. Пока шаги мертвецов таяли в коридоре, Темари медленно, неловко одевалась дрожащими руками, едва шевеля непослушными пальцами. Бордовый пояс неровно ложился на талию, складывается уродливыми складками, стягивая грязную ткань. Вдали раздаются вопли и хрипы и Темари мрачно, жестоко ухмыляется, наконец, готовая выйти из камеры. Основная угроза Гааре уничтожена, они могут возвращаться. Несмотря ни на что.***
Канкуро перегнал ее ростом лет эдак в двенадцать, за полгода до достопамятного экзамена, и примерно с этого возраста Темари пришлось привыкать к тому, что теперь можно скрыться за его спиной от различных невзгод. От палящего солнца в переходе через пустыню, от особенно злого взгляда Гаары, от несправедливых упреков отца-Казекаге в конце концов. Но больше всего его широкие плечи пригодились в год после провала на Экзамене – от озлобившихся сирот Суны, потерявших родителей из-за политики отца и позволившего убить себя прежде, чем смог бы увидеть ее итоги. Казекаге, за которого даже не отомстить и которого остается только забыть, ведь его место очень быстро занимает сын, уверенной рукой подхвативший власть и убирающий само упоминания о Расе. Редкие синяки от камней почему-то болели сильнее, чем большие, пятнами расползающиеся по телу, заработанные на тренировках. Может, все дело было в искренней обиде, которую она испытывала каждый гребанный раз, когда ей пытались устроить темную ее же товарищи. Ясное дело, что она могла более чем постоять за себя, но почему-то на собственных соотечественников, ненавидящих ее теперь из-за ошибок отца, рука толком не поднималась, не бить же их всерьез стихией, словно врагов? Или тяжелым веером, одним весом с легкостью крушащим кости? Темари ничего не оставалось кроме как уходить в насмешливую оборону, изредка срываясь в яростную атаку. И никто из этих отчаявшихся ребят не хотел задуматься о том, что ведь и она потеряла отца, как еще раньше мать, и даже ее брат-джинчуурики их не устрашал – все знали, что тому дела нет до своей семьи. Зато за все отдувались его старшие сиблинги, переживающие период отчуждения своих сверстников сцепив зубы. Канкуро, вероятно, доставалось посильнее Темари, и той не раз приходилось обрабатывать его синяки и порезы, как и ему время от времени закрывать сестру от летящих в нее камней. Сколько раз они ругались, стоит ли всерьез драться с обидчиками и каждый раз не могли договориться – ну как ей объяснить ему, что нельзя вести себя как Гаара, и что никто не виноват в этом бесконечном круге страха и ненависти. Канкуро не соглашался, но все же шел на уступки, чаще, чем хотелось бы, прикрывая ее даже тогда, когда было совершенно не нужно, и Темари пришлось смириться с тем, что брат перерос ее и стал защитой и опорой их осиротевшего дуэта. Конечно, с ними всегда был Гаара, но он шел своим путем, пусть и умудрившись каким-то противоестественным образом привязать одиноких сиблингов к себе. Они оставались семьей, подменяя друг для друга родителей. Ждали с миссий, готовили и прибирались в пустом доме, подставляли спины для опоры в минуты отдыха, деля невзгоды на двоих. Вместе разрабатывали стратегию вывода Гаары к власти – брат после штурма Конохи вдруг решил, что быть простым оружием для него все-таки мало и захотел всеобщей любви в качестве Каге. Впрочем, он остался верен старой клятве, продолжая любить лишь себя, но можно ли было его винит за это? Нет. Гаара сын своего отца и своего времени. Как и его старшие родственники.***
Вернуться тихо не получается – Темари может идти гораздо более легким шагом, но сейчас, сытая и усталая, чуть пьяная, она не замечает, как чуть громче касаются пола ее ступни, как неловко приваливается к стене, задевая веером стену. Впрочем, уже внутри комнаты она переводит дыхание и приветливо, чуть виновато улыбается – Канкуро вовсе и не думает спать, судя по его расслабленной позе и тому, с какой готовностью он подрывается и идет к окну, ворчливо роняя слова. − Чем тебе не угодила Ино? – Темари снимает перевязь с веером и осторожно устраивает его у стены. Опускает голову и массирует уставшую шею, слушая тихий хруст позвонков, - Не переоценивай ее, она еще только учиться. В твою голову ей путь закрыт, - она вновь смотрит на брата у окна и вздыхает. Сколько лет она уже не видела его вот таким? В домашней одежде, без краски на лице и таким неконфликтным? И когда только они успели испортить отношения, сколько лет назад незаметно для себя превратились в собаку и кошку? Похоже, она стала слишком сентиментальной из-за пары пиал рисовой водки в том баре. Нет. Домой ей совсем не хочется и поэтому она делает пару шагов к окну и встает рядом с братом, глядя в небо в поисках того, что привлекло его внимание. − И лишим тебя возможности развеяться? Нет уж, братец, ты слишком погряз в работе, тебя надо спасать, - в ее голос каким-то образом все же вплелась насмешка, а в голову приходит идея, которая могла появиться только так, при взгляде на ночную, еще не спящую Коноху. Эта деревня слишком беспечна для той, что замерла на пороге войны. Этим нужно успеть воспользоваться. − А знаешь что, - медленно тянет она, глядя на темную улицу, разрезанную светом нескольких цветных фонарей, - может, нам прогуляться сейчас? Без официальных сопровождающих, без копаний в голове и пристального взгляда сотни гражданских? Обойдемся малой кровью – пара выпивох и повар, мечтающий о закрытии, мм? Или найдем место пооживленнее, - эта идея ее вдохновляет, как может вдохновлять только тех, кто едва перешагнул порог номера после приятных посиделок и теплого саке в желудке. Глаза Темари предвкушающе заблестели – почему-то ей представилось, что она делает брату какой-то невероятный подарок. Спасает из рутины пыточных дел мастера. − Пойдем, тебе это нужно. В Суне такого нет, уж поверь мне, - да уж, в Суне военное время и комендантский час. А в таверны ходят только чтобы угрюмо напиваться.***
В местечке, куда она привела брата довольно оживленно – жители Конохи не похожи на мрачных и подавленных суновцев, напротив, везде царит свет маленьких фонарей, взрывы смеха и ароматы жареного мяса и овощей смешиваются между собой в просто умопомрачительные пары. Ее тут знают, так что она с улыбкой приветствует поваров и официанток, и как-то умудряется выторговать столик поукромнее, так легко, словно она местный житель, а не гость из чужой страны. Ей это льстит, но отчего-то хмурый взгляд брата портит это чувство. В итоге они заказывают немного еды и пару крохотных бутылочек саке. − В Суне так не посидишь, - вздыхает она, оглядываясь по сторонам и нервозно сцепив ладони в замок. Им еще только готовят заказ, и она отчаянно ищет тему для разговора. Если Канкуро искал ответы на свой вечный вопрос «почему ты постоянно задерживаешься в Конохе?» то вокруг него их тысячи. В родной деревне перестало быть комфортно уже несколько лет, и мог ли он теперь осуждать ее, находящую душевное тепло в другой деревне? Ей все уже здесь казалось знакомым и родным. И эти улицы, и люди. − Давай постараемся отдохнуть здесь, пока это возможно, - как пакт о перемирии предлагает она, глядя в чистое лицо напротив. Канкуро, кажется, не очень нравятся ее идеи, но он все же соглашается со всеми, с секундными колебаниями и каким-то отчаянием в глазах. Темари отчего-то становиться его жаль, чего не было уже давно – постоянные ссоры сделали свое дело. Взгляд падает на его открытые запястья и она замирает, завороженно разглядывая раздутые, словно кляксы опоясывающие его руки шрамы. В груди холодеет и она с трудом отрывает взгляд, закрывая глаза и старательно отрешаясь от нахлынувших воспоминаний. Ну, к чему это вспоминать…ничего ведь уже не спасти. К счастью, им приносят заказанное и Темари разрушает возникшую неловкость с хрустом разламывая палочки. Как-то так получается, что, в общем-то сытая, она больше налегает на саке, чем на еду, так что постепенно ее все сильнее размаривает. Долгая дорога, сытость и саке – и Темари все чаще закрывает глаза, подпирая голову ладонью. Да-да, наша беседа очень увлекательная, Канкуро, продолжай, я тебя внимательно слушаю.