Пол поплыл и ноги задрожали в коленях – Темари подняла резко побледневшее лицо и жадно задышала, силясь восстановить сбитое, словно ударом, дыхание, опираясь о стену. Шок от узнавания оказался слишком сильным, а она, ей-богу, еще не оправилась после болезни, несмотря на все старания ирьенинов, чтобы вот так просто, словно наяву, увидеть его. В таком жутком, оскверненном виде. Нелепо воодушевленный, добродушно настроенный, Канкуро приглашающе распахивает объятия и что-то умиротворяюще говорит, но с каждой секундой словно исчезает из ее поля зрения, отступает на второй-третий план, растворяется во тьме. Взгляд куноичи сосредоточен только лишь на деревянном теле, на искаженном стараниями кукольника трупе любимого человека, и в груди становилось все больнее и жарче. В какой-то момент мастерская и вовсе дрогнула, раскалываясь, идя трещинами – Темари резко зажмуривается, коротко шипит от тихой боли, словно со всего маха ей в глаза швырнули жгучий перец, но это всего лишь рвутся наружу ее невыплаканные слезы. Ей стоило этого ожидать - Гаара все обращает на пользу. А она была дурой, считая, что тело похоронили или даже вернули в Коноху. Хах. Слишком много вдохнула в себя лета и теперь безнадежно испорчена инородной наивностью.
Похоже, она так и не смогла его отпустить, потому что когда Нара на столе шевелится, плавно садится и смотрит ей в глаза, ее всю пронизывает ностальгическая тоска и опасная, желающая несуществующего, нежная боль. Ей так хочется позволить себе обмануться, по-настоящему поверить в этот обман, забыть, что он мертв, но, несмотря на все потрясение, разум цепляется за реальность. Его нет и он мертв. Мертв-мертв-мертв, в сотнях снов она переживала это в малейших подробностях, в сотнях снов он возвращался, чтобы скончаться на ее руках от неожиданного удара в спину или превратится в живого мертвеца, на глазах искажаясь от дыхания смерти…
Но то, как неловко кукла сейчас словно бы рассматривает свои пальцы, кривит губы, гипнотизировало. Она силится сбросить это наваждение, жадно ловя каждый жест. Простые, механические движения куклы, Темари тысячи раз видела, как Канкуро делает это, играя на публику. Легкое шевеление пальцев, и его марионетка выполняет любые, самые прихотливые движения, поражая своей естественностью и мастерством кукловода… Ей нужно посмотреть в сторону, найти Канкуро среди теней и развеять его коварную иллюзию ударом по лицу, но Нара делает почти настоящий вздох, и сердце снова сжимает тоска по призраку. Она слышит голос, окутывающий со всех сторон, и почему-то поддается секундой блажи, старательно прячет от себя знание того, что ее брат умеет чревовещать и что он находится прямо здесь. Что этот голос не похож на голос Шикамару, но слова... Хотела ли она их услышать когда-либо? Глубоко в душе и не всерьёз, боязливо, как насмешку, ведь она куноичи да и какие слова о любви она могла ожидать? Уж точно не сказанные с такой противоестественной нежностью, от которой ей становится не по себе. Закусив губу, она отталкивается от стены, как завороженная глядя на загадочно улыбающуюся марионетку, и быстро шагает к ней, протягивая руки навстречу, ища почти живой, матово-темный, бархатный взгляд карих глаз. Касается прохладной кисти, ведет вверх по предплечью, ощущая ненастоящую, плотную поверхность кожи куклы. Придвигается ближе, и неуверенно касается кончиками пальцев щеки. Определенно точно, это не живая плоть, но отчего же сейчас ей приходится бороться с ощущением, будто на столе сидит живой человек, тогда как глаза ясно видят – всего лишь недоделанная кукла, и где-то во тьме притаился глумящийся над ней подобным образом кукловод. Разочарование отравляет, она кидает лишь один быстрый взгляд в сторону, пытаясь собраться с мыслями, но снова чувствует, как пустеет голова от пугающего, сумасшедшего трепета. Даже не собранная до конца кукла поражает схожестью. Лицо, прическа, а рана на груди, простой порез, заставляет сердце бешено стучать – это действительно его тело выскоблено изнутри, превращено в марионетку, пропитанно составами! Это действительно он. Не его подобие, созданное из древесины на потеху жестокому брату, а оригинал. Разумом она отказывается это признать, ведь прежде считала, что он давно похоронен и никогда больше ей не увидеть его лица, но чувства давили, желали, чтобы это было правдой. Это противоречие замораживало ее в неподвижности, на тонкой грани между «верю» и «не верю». На секунду ей даже становится дурно, и она пошатнулась, падая вперед, вцепилась в прохладные гладкие плечи в поисках опоры. Утыкается лбом в ключицу марионетки, вдыхая запах настоящих, его волос, отдающий застарелой кровью. Сколько прошло мгновений с последних слов, с прозвучавшего признания? Подчиняясь усиливающемуся головокружению, она вдруг верит, что говорит с призраком, удивительной шуткой сознания забывая о Канкуро, оживившего для нее дорогой облик. Теперь здесь были только она и Нара, и улыбка дрожит, когда она решается погрузиться в это безумие и превратить монолог в диалог:
− Почему ты не говорил этого раньше? - не желая осознавать искусственности происходящего, она смотрит лишь на царапину на его груди. Бросить взгляд ниже, значит, разрушить эту еще пока хрупкую иллюзию - увидеть шарниры суставов отсутствующих ног, а выше – заметную полоску и проглядывающий маслянистый шарнир шеи. Все это табу для формирующейся новой реальности, которую генерировало ее подсознание с молчаливого согласия страдающего сознания.
− Я ждал, когда ты поймешь, - она уверена, что слышит его шепот прямо у своего уха, - Ты любила шарады.
− Но для игр не было времени.
− Но таковы правила.
Где происходит этот диалог? В реальности, в этой тесной душной мастерской, где Нара Шикамару двигается исключительно благодаря нитям чакры своего убийцы, или в стремительно ломающемся сознании куноичи? Определённо, этот вопрос сейчас не стоит задавать Темари.
***
Очевидно, она просто не такая сильная, как принято считать. Возможно, к тому моменту запас прочности подошел к концу, и стерпеть новую потерю просто не хватило бы резервов. Поэтому, когда ей предложили сладкую ложь в обмен на мнимую надежду, она с готовностью ринулась в эти сети с головой. Игнорируя доводы рассудка, не желая замечать очевидное, она обманула себя, принимая горячо желаемое за действительное. Это оказалось так просто, за секунды сломаться, позволить себе поверить в нереальное только чтобы избавится от ноющей боли и бесконечной тоски. В глубине души она понимает, что цепляется за свой горячечный бред, но принять его как существующую реальность стало необходимостью ее существования. Признать же ошибочность, значит, уничтожить себя.
***
Но правда не желает исчезнуть так просто – сквозь сладостные покровы новой реальности к ней прорываются воспоминания, отголоски прежней жизни, похороненные глубоко в подсознании, не существующие во время бодрствования. Яркие вспышки молнии, бесконечные потоки дождя, чавкающая под ногами земля и яд, горечью оседающий на языке. Тяжелое хриплое дыхание возле уха и тяжесть умирающего тела за спиной. Запах железа, душащий ее отчаянием, заставляющий захлебываться им, давится слезами и душевной болью. Мертвое тело, беспомощно лежащее на столе в окружении смятых окровавленных салфеток и перекрученных систем. Забрызганная кровью кислородная маска. Но больше всего пугает лицо, осунувшееся, мертвенно-бледное, с запавшими глазами и ужасающими синими венами вокруг. Ее душат слезы и черное отчаяние каждый раз, когда она видит это во сне, переживая заново травмирующее событие. Но знакомый голос вырывает ее из этих кошмаров, родные руки обнимают, отгораживая от бесконечных страданий. Черные волосы щекочут ее щеки, и сквозь собственные слезы она видит любимое лицо, исцеляющее ее каждый раз. Настоящие воспоминания таят, уходят, исчезают под успокаивающим шепотом того, кто для нее всегда жив. Кто выбрал ее в этой войне, кто прочно вошел в жизнь Суны и даже уходит на миссии вместе с ее братом. Нездоровый разум куноичи игнорирует механические звуки, глаза не замечают спаек и проглядывающих на сгибах конечностей шарниров. Не чувствует она и запаха машинного масла, а когда целует губы – ощущает их податливую мягкость. Она даже верит, что скоро у нее будет ребенок и уже выбрала имя – Шикадай, с уважением к традициям его семьи, хотя срок ее беременности и замер на втором месяце. Ей кажется вполне естественным то, что она практически не выходит из дома, а если Казекаге и посылает ее на миссии, то только с братом и супругом. Не смущает и то, что Канкуро словно тень следует за ней и Шикамару, потеряв собственную индивидуальность. Когда она вообще с ним нормально разговаривала? Ночью она прижимается к марионетке, а чувствует живое тепло и дыхание спящего.
И все же, порой ей кажется, что что-то не так. Чувствует какое-то смутное беспокойство, растущее и превращающееся в тревогу каждый раз, когда Шикамару и Канкуро уходят на долгие миссии. Тогда ей никто не может помочь в приступах ночного ужаса, никто не вырывает из кошмаров и, кажется, она близка к тому, чтобы очнуться от выдуманной реальности и осознать настоящее. Ее ребенок никогда не родится, потому что его не существует на самом деле. Тот, кого она читает своим мужем – первая человеческая марионетка ее брата, который так любит играть чужие роли. И она сама – сумасшедшая, запертая в фамильном доме Казекаге. Живущая во лжи, жалкая и обманутая сама собой. Быть может, связанная постыдной связью с родным братом, как ей это узнать? В такой реальности ей не захочется жить и останется только умереть.
И когда-нибудь этим все и закончится.
