we are the world

В глазах начинает рябить почти сразу же, когда Хёсоб оказывается в зале и оценивает каждого враждебным взглядом, а затем лениво семенит к кожаному дивану. Его ждёт Донхун, и Хёсобу немного стыдно признаться, что согласился он на эту светскую вечеринку отнюдь не из-за него. Хёсоб вообще не фанат таких мероприятий — ничего хорошего нет в наблюдении животных с толстыми кошельками и худенькими подружками, такими худенькими, что кажется, будто руки этих толстосумов могут их запросто сломать. Это какой-то флэшмоб, или что, но все здесь в чёрных строгих костюмах и белых рубашках. Наверное, нет никого, кто бы нарушил общепринятый стиль, хотя Хёсоб знает, что кое-кто всё-таки есть. Этот кое-кто — именно тот, ради кого он решился появиться на этом скучном вечере, где даже сматериться нормально нельзя, а о том, чтобы сидеть расслабленно, и речи не идёт. Пока Донхун пытается втянуть Хёсоба в разговор, он только отнекивается, а потом появляется официант (или как это правильно называется?) и предлагает вино самых разных мировых брендов и коньяк самых разных годов выдержки. Хёсоб отнекивается во второй раз — ждёт. А потом появляется Хэсоль. Его не смущает даже опоздание. Не то чтобы он непунктуальный, просто везде свои правила диктует он, и ему всё равно, прислушиваются ли к ним, или нет. Дерзкий, свободный, ему не к чему нормы и стиль — Хэсоль приходит в ярко-красном костюме, с выбеленными волосами, вальяжно шагает к Хёсобу, привлекая все взгляды на себя. Никто уже не обращает внимания на своих подружек — они теряются рядом с Хэсолем, а Хэсолю не нужны деньги и пустые обещания, поэтому он для толстосумов — недоступная мечта. Хэсолю действительно не нужны деньги, ему нужны стеклянные глаза и тяжёлые фразы Шин Хёсоба. — Они меня бесят, — говорит Хёсоб. Я согласился пойти только ради тебя умалчивает — какой бы сильной не была привязанность, баловать Хэсоля нельзя, слишком уж много между ними, чтобы поддаваться на уловки и проиграть их сражение. А сражение у них тяжёлое, но уже как смысл жизни — что будет, если две сильные личности сойдутся? (Будет страсть, думает Хэсоль) (Будут очень большие проблемы, думает Хёсоб) (И почему-то он прав) — Ты ожидал чего-то другого? — спрашивает Хэсоль, удивлённым взглядом оценив Хёсоба. — В смысле, ожидал чего-то другого от свиней, при виде балерины которые представляют то, что у неё под пачкой, а не лебедя? — Я ожидал, что у них тут будет годный виски, а они предлагают только вино, — Хёсоб шутит, чтобы не задохнуться. От голоса Хэсоля вдруг прекращает дышать, обязательно нужно затаить дыхание, чтобы вслушаться — это так глубоко и сильно, что Хёсоб вдруг сходит с ума по человеку, чего он обещал себе никогда не делать. Разве плохо это — любить кого-то настолько сильно? Хотя назвать это любовью Хёсобу тяжёло. Это сильнее любви, возможно, и они свято верят в то самое чувство, названия которому пока не придумали. Это должно быть что-то красивое, вроде того, что больше всего подходит Хэсолю — «эпатаж», хотя звучать должно прохладно, как «свобода». Где ещё свобода соприкасается с эпатажем? Внутри Ким Хэсоля. И, наверное, совсем немного — внутри Хёсоба, хотя он полностью в клетке, свободы нет. Всё отчасти становится на свои места. Толстосумы ломают хрупких подружек, Хэсоль тонет в глазах Хёсоба, Хёсоб прислушивается в голосу Хэсоля, они оба наслаждаются тонким, хрупким миром друг друга, опасаясь его разбить, поэтому ведут себя с ним осторожно, только вот железные кандалы на руках Хёсоба уже врезаются в кожу, и пути назад нет. Хёсоб думает, что хватит, на деле же Хэсоля ему не хватит никогда. (и можно ли назвать это обожанием?)