Hey, Jeff!

У Стайлза проблемы с доверием. Он привык сомневаться в людях, так уж у него заведено. Он не берет ничего на слово, смотрит в упор, всем своим видом показывает, что лгать ему лучше не стоит. У него плохо получается выглядеть уверенно, поэтому он часто прячет руки в карманы или складывает их на груди. Стайлз еще с детства запомнил горький вкус разочарования. В людях, особенно. Он был довольно умным ребенком и всегда замечал, когда взрослые что-то от него утаивают. Даже Джон. Когда у Клавдии случались приступы, и она быстрым мелким шагом уходила из палаты, разбудив при этом Стайлза, отец говорил ему, что все будет хорошо, а сам бежал за ней. Потом оказалось, что мама была больна. Стайлз никогда не спрашивал, почему от него это скрыли, ибо только стоило увидеть заплаканное лицо отца, и язык тут же присыхал к нёбу. Но осадок, песок не высказанных слов, прикрытый приторной ложью, навсегда остался в его сердце. После маминой смерти, несколько лет подряд — период панических атак и глотания слез по ночам. Каждый день Стайлз боролся с самим собой, стараясь навсегда похоронить зудящее в груди чувство, которому не мог найти объяснения. Ему снились кошмары — он стоял на берегу соленого моря, а затем вдруг оказывался в самой его середине. Его тянуло вниз, он медленно тонул, уходя в тяжелую, иссиня-черную глубину, и не мог пошевелиться. Стайлз просыпался, хрипло крича, и Джон всегда был рядом, держал его в своих руках, пока он не успокаивался окончательно. В шестнадцать, казалось бы, ему стало легче. Он все чаще отвлекался на Лидию, едва ли не забивая ради нее на уроки, и при этом каким-то образом умудряясь оставаться отличником. Скотт продолжал быть слегка недалеким, каждые выходные приходил к нему порубиться в видеоигры и рассказывал об интересных случаях в больнице. А потом случилась вся эта херня с оборотнями, и Стайлз был готов сам завыть от душащего его разочарования. Ему хотелось — и не хотелось одновременно — спокойной жизни, без вечной нервотрепки, но, несмотря ни на что, он продолжал оставаться самим собой — беззаботным, саркастичным Стилински. Ради Скотта, ради Лидии, ради собственного отца, только чтобы они о нем не волновались. Потом — канима, еще чуть позже — стая Альф, Девкалион и дарак, Ногицуне, Благодетель, берсерки. Мир вокруг него безостановочно гудел и вибрировал терпкой опасностью, не давая вдохнуть полной грудью. Ребра ныли слишком часто, повсюду мерещились враги и трупы друзей; их кровь почему-то всегда была на его руках. Стайлз чуть ли не каждый день смотрел на перекошенное ухмылкой лицо смерти и только каким-то чудом ему удавалось увернуться от ее длинных, костлявых пальцев. После всего, что произошло, Стайлз с трудом доверял самому себе. Когда его руки в очередной раз начинали трястись, он старался незаметно убрать их за спину или чем-нибудь занять. Он всегда слишком активно жестикулировал, когда слов начинало не хватать, но теперь это было настолько наигранно, что Стайлз боялся, что Скотт или Лидия, кто-нибудь — поймет. Он с трудом прогонял своих демонов, пытаясь сохранить стаю — свою семью — в безопасности. Поэтому, когда внезапно объявился Тео, Стайлз точно знал, что не станет — не сможет — ему доверять. Он изменился. Неплохо так изменился с их последней встречи в конце четвертого класса. Столько лет прошло, а они ни разу не пересеклись, не обмолвились и словом. Стайлзу казалось подозрительным то, как быстро Тео захотел приехать, едва услышав имя Скотта, и тут же стал проситься в их стаю. Стайлз косился на него всякий раз, как тот начинал говорить, иногда обрубал все его идеи еще в корне, даже если они были разумными. Вокруг Рейкена он видел только черные грозовые тучи. Честно говоря, Тео и раньше почему-то очень неуклюже вписывался в их со Скоттом «дуэт лучших друзей». — Я вернулся в Бикон Хилз не только ради Скотта. Я вернулся и ради тебя. Стайлз мысленно усмехается, но лицо его сохраняет неизменное выражение. Они молча смотрят друг на друга; воздух между ними, кажется, наэлектризован, и его можно сжать в руках, превратив в шаровую молнию, если понадобится. Тео, как ни в чем не бывало, улыбается. — Не веришь мне? — Нет, — незамедлительно отвечает Стайлз. Руки снова начинают трястись, ладони потеют, но сердце держит ровный ритм. Он же не лжет. Улыбка слегка блекнет, оставаясь теперь только в самых уголках рта. — Почему? Стайлзу хочется выложить ему все, что он успел на него накопать, но он только флегматично сжимает губы и пытается зацепиться за что-нибудь взглядом, лишь бы не смотреть на парня. Тео делает шаг вперед, и Стилински почти на автомате дергается, готовый отступить. — Я же не убью тебя, Стайлз. В данной ситуации фраза звучит глупо. Он понимает, почему Скотт верит Рейкену. Скотт слишком доверчив: ему достаточно лишь очаровательной улыбки и заветного: «Верь мне». Стайлз бы и сам на это повелся, но жизнь научила его не разбрасываться своим доверием. — Хей, — зовет его Тео, и Стайлзу приходится поднять голову на звук голоса. Выдержать взгляд. — Я все еще тот парень из четвертого класса. Надеялся, что и ты тоже. Настроения язвить у Стайлза нет; в горле чувствуется едкая желчь, и он едва удерживает себя от того, чтобы сморщиться. Слишком много воды с того времени утекло. Стайлз давно перестал быть самим собой. «Ты опоздал». *** Стайлз чувствует длинные когти, рвущие рукава его толстовки, пытается вырваться, но загоняет сам себя в угол. Иллюзия — расплывчатое, забытое и крайне болезненное воспоминание — испаряется, ее место занимает чертова химера. Он уверен, что через несколько мгновений будет мертв. Возможно, от него не останется и жалкой тушки в рваной луже крови. Единственное, на что он надеется, — умереть быстро. Тео появляется словно из ниоткуда; мощным ударом руки посылает химеру в противоположную Стайлзу сторону. Стайлз поднимается с земли, не успев до конца осознать, когда успел упасть, но отряхивает почему-то руки. Словно в замедленной съемке наблюдает, как Тео вырывает оборотню глотку. — Ты никому об этом не расскажешь. Руки Тео покрыты кровью. Его глаза перестают светиться, возвращаясь к привычному голубому, когтей на пальцах больше нет. — Почему? — хрипло спрашивает Стайлз, переводя взгляд от мертвого подростка к живому и не зная, чего ему хочется сейчас больше: обессиленно упасть обратно на землю или как можно скорее уйти отсюда. Тео незаметно подходит ближе, Стайлз не отшатывается и не выставляет вперед руки, когда между ними остается каких-то два шага. Он, в какой-то степени, даже рад, что его одеколон немного перебивает тошнотворный запах крови. — Потому что я не рассказал о Доноване. И Стайлзу все равно, откуда он узнал. Стайлзу все равно, что сейчас они стоят непростительно близко и буквально дышат друг другу в лицо. Он смотрит на труп химеры и пытается сглотнуть вставший в горле ком. Тео медленно поднимает руку и отворачивает его лицо от кровавого месива, заставляя посмотреть на себя. Снова по-ребячески улыбается, будто ничего не было. В его, казалось бы, кристально чистых глазах пляшут самые настоящие бесы. Тео убил другого оборотня, чтобы защитить его. Рисковал своей жизнью. «Я же не убью тебя, Стайлз». Сожалеет ли Стайлз, что не доверял ему? Нет. Он не доверяет ему до сих пор.