Мой гений за соседней партой

В маленькой съёмной квартирке Зальцбурга, в семье обычного учителя музыкальной школы, раздался дверной звонок. Вольфганг, который до этого играл со своей сестрёнкой Наннерль, прислушался. Звонок был долгий и протяжный. «Это либо папа, у которого случилось что-то плохое, либо кто-то чужой», — заметил мальчик про себя. Послышался звук, который обычно раздавался, когда мама впускала отца. «Значит, точно что-то плохое», — с грустью подумал Вольфганг. Леопольд Моцарт вошёл в квартиру, слегка пошатываясь: он очень устал. С тех пор, как директором музыкальной школы стал этот гад Коллоредо, несчастному учителю не только урезали зарплату, но и разрешили бесплатное обучение лишь для одного ребёнка Моцарта. Так что сегодня он вновь не испытывал никакой радости от своих обычных уроков. «Молодёжь стала совсем буйной, — думал он. — Они совсем разучились ценить те короткие моменты, когда музыка становится для тебя чем-то большим, чем глупое сочетание звуков». — Ничего не изменилось? — сочувственно спросила Анна Мария Моцарт, зажигая свет в тускловатой кухне, куда направился её муж. — Ничего, — ответил Леопольд, садясь за стол и кладя голову на локти. — Они согласны бесплатно обучать только одного. — Но разве это так плохо? — мягко возразила Анна Мария. «Она удивительна, — часто думал Моцарт-старший, глядя на неё, — она во всём видит только хорошее. Почти как Амадей». Вспомнив сына, мужчина погрустнел ещё сильнее. — Это плохо, ведь я обещал обучение обоим детям. Но… эта школа не настолько хороша, как считают. Многие говорят, что лучшее обучение в Вене, и я поддерживаю это, но там… — Слишком дорого, — закончила за мужа Анна. — Да, — со вздохом согласился Леопольд. — Я думаю, что нужно отправить одного на обучение в Вену, а другому придётся учиться здесь, но зато бесплатно. — И кого ты хочешь отправить? — с замиранием сердца спросила Анна Мария. — Вольфганга. — Но… Он ещё совсем малыш… — Малыш? Кто сказал, что я отправлю его одного, когда ему даже одиннадцати не исполнилось? Я не убийца. Но… давай признаем, что он более одарён, чем Наннерль, а ведь ей будет в июле четырнадцать. — Я не буду говорить так про своих детей, — твёрдо ответила Анна Мария. Она любила своих малышей вне зависимости от того, кто из них был более одарён в музыкальном плане. Да и отец говорил так только для вида. Он тоже любил их больше всего на свете. К тому же, Ненни для своего возраста была просто замечательной и очень послушной девочкой. Она была больше сведущей в теории музыки, чем в практике. Вольфганг Амадей же был совсем другим. Он плоховато разбирался в композиторах, но зато прекрасно различал сами произведения. В свои десять лет он был необыкновенно одарённым ребёнком, и Леопольд должен был помочь своему сыну раскрыться. Тем более, Наннерль заявила год назад, что не хочет делать музыку своей главной целью. — Прости, папа, — примирительно произнесла она, когда увидела лёгкую пелену гнева в глазах отца. — Я люблю музыку, но ты, как никто, должен понимать, что музыканты в наше время не способны на успешную жизнь. Я не говорю так про Вольфганга, — ласково произнесла она, глянув на брата, который тайком следил за разговором, спрятавшись за дверью. — Я говорю о себе. Я останусь в нашей школе, но как только закончу её, то займусь собственной мечтой. Я хочу быть врачом. «Ну как можно думать о ней, как о ребёнке? Она совсем взрослая», — с восхищением подумал Леопольд. Такая благородная цель не могла не сменить гнев на милость. Отец поцеловал Ненни в щёку и пообещал, что не только не будет мешать её мечте, но ещё и сделает всё возможное, чтобы она исполнилась. И теперь, когда он уже одной ногой был уволен, Леопольд с горечью думал о будущем. После школы, которая была обычной гимназией, имеющей уклон на музыку и искусство, Наннерль планировала поступать в медицинский колледж, попутно преподавая музыку в начальных классах, чтобы оплачивать обучение и не валить все заботы на родителей. Такая целеустремлённость восхищала отца. И он понимал, что если скинет все трудности на Марианну, то будет чувствовать себя настоящим подонком. — И что же ты решил? — вновь подала голос Анна Мария, прервав мысли мужа: она волновалась. Леопольд поднял голову и глубоко вдохнул. — Вольфганг! — позвал он. — Подойди! И Ненни — тоже! — Идём, папа! — почти хором ответили дети и вошли в кухню. Они уже давно стояли за дверью и подслушивали. Глядя на своих прекрасных малышей, Анна Мария не могла не чувствовать бесконечное счастье. Она родила двух маленьких ангелочков, которых любила всем своим сердцем. Марианна Моцарт, или просто Наннерль, как её звали дома, была похожа на принцессу, и, как считал Вольфганг, у неё даже имя было подходящее. Но также она была острой на язык, яркой, подвижной и юркой. К слову, как и Амадей. Кстати, о нём. Сказать, что Вольфганг Амадей Моцарт был для мамы маленьким солнышком, значит не сказать ничего. Он был удивительно красив для мальчика своего возраста; Наннерль всегда смеялась, когда Вольфганг краснел, ведь так мило смотрелся яркий румянец на его бледных щёчках. Амадей был удивительно чутким и радостным ребёнком. «Действительно, ангелок, — думал иногда Леопольд, — редко когда ребёнок может быть настолько искренним и позитивным». — Что ты хотел, папа? Что-то насчёт твоей работы? — громко спросил Вольфганг и едва не получил подзатыльник от Ненни, которая тут же прошипела: «Спалишься, дурак!». — Ты удивительно просвещен о теме разговора, Вольфганг, — насмешливо произнес Леопольд, глядя на Наннерль, кидающую на брата недовольные взгляды. Тут он вновь посерьезнел: — Скажи, тебе нравится обучение в нашей школе? Тебе нравится, как я тебя учу? — Очень нравится, папа, — тут же отозвался Амадей, но отец лишь устало усмехнулся, покачав головой. — Говори честно, малыш, — ласково попросила Анна Мария. — Папа не обидится. — Ну… — запнулся Вольфганг. — Мне нравится, как ты учишь, папа, но… Я знаю всю твою программу, а учителя других предметов меня недолюбливают. Я не переношу нашего математика, — честно признался мальчик. — Ты учишь хорошо, но… — он снова запнулся и покраснел. Ненни улыбнулась и приобняла брата за плечи. — Тогда… — отец на минуту задумался. — Я решил! — объявил он, поднимаясь. — Вольфганг, на дворе апрель. Ты доучишься этот год. Со следующего ты уходишь на домашнее обучение, а Наннерль начинает обучаться бесплатно, согласно моему контракту с герром Колоредо. Так пробудет некоторое время, потом Ненни поступит в колледж, а ты должен будешь… — Но, папа, хоть Вольфганг одарён в музыке, ему нужно и обычное образование, — мудро заметила Ненни, прервав отца. — Он знает всю музыкальную программу, но ему необходимы и простые основы. — Я обучу его, — заявил Леопольд. — Буду просить своих друзей, буду ночами не спать, но следующие четыре года Вольфганг отучится дома. — Я в тебя верю, папа! — радостно заявил Амадей, обнимая отца. — Я буду стараться, чтобы поступить в венскую академию! — тут он понял, что окончательно «спалился» и стыдливо склонил голову, на что отец лишь усмехнулся. — Безумцы! — фыркнула Ненни с улыбкой. — Как я вас люблю! — Может быть, летом съездим в Италию на пару деньков? — спросила Анна Мария, странно вклиниваясь в разговор. — Я так хочу, чтобы вы все отдохнули… За радостной беседой семья спокойно провела ужин, слушая гневные тирады Леопольда о «нынешней молодежи» и «ползучем гаде Коллоредо», радостное щебетание Вольфганга о том, как он победил Наннерль в прятках, и ласковые речи Анны Марии о том, как она мечтает побывать в Италии и как любит свою семью. И в этих разговорах Леопольд Моцарт видел, что эта старая тесноватая квартира, которую они делили вчетвером, становилась светлой и просторной, ведь её озаряло его маленькое счастье — его семья.

***

В старом шатком домишке в городе Леньяго раздался тяжёлый стук в дверь, и Виктория Сальери, ждавшая уже час, с трудом сдержав вздох, её открыла. На пороге стоял очень уставший мужчина лет сорока с чёрными короткими волосами, крупным острым носом и пронзительными тёмными глазами. — Опять проблемы? — осторожно спросила Виктория, пропуская мужа в дом. Антонио вздохнул. — Антонио опять удрал! — возмущённо прохрипел он, проходя в кухню. — Этот маленький бесёнок меня доканает! Сегодня оставил его на час за главного в лавке, вернулся — его нет. Джулия бесится, следить за всем некому! Ладно хоть эта старая крыса соблаговолила постоять на кассе. Самое главное — я его так и не нашёл! — Он не с тобой? — ужаснулась Виктория. Что бы ни говорил муж, она всегда переживала за сына и старалась защитить его от отцовского гнева. — Уже так поздно, а он один по улицам шатается?! — Ничего, — удовлетворённо произнёс Антонио Сальери, направляясь к буфету: он очень любил запивать свои неудачи. — Набегается и придёт, вот тут я его… — Ты его не тронешь! — не дала ему договорить жена и, не став слушать очередную грубость, снова вышла в прихожую. Как бы она ни любила своего мужа, но сын для неё был маленьким лучиком света в этом мирке, где её запер собственный супруг. Нельзя заставить человека заниматься тем, чем он не хочет. Это золотое правило Виктория пронесла через всё своё детство и юность и только мужу не смогла дать отпор. Антонио был директором сети небольших магазинов, торговавших мясными изделиями. Он был властным, довольно грубым, и редко когда Виктория могла видеть его счастливым. На её памяти такое случилось лишь три раза. Первый: когда они поженились, второй: когда он получил повышение на должности тогдашнего заместителя, и третий: когда родился Антонио Сальери-младший. Но даже родному сыну мужчина радовался не долго. Он рассчитывал, что тот станет его наследником и преемником, но как бы не так. В доме семьи Сальери была комната, куда маленький Антонио часто убегал от отца. Это был музыкальный кабинет его матери; Виктория была прекрасным исполнителем и не только: она играла на флейте и фортепиано. Именно в её музыкальной комнате Антонио чувствовал себя счастливым, твёрдо решив в свои четыре года, что музыка — это то, чему он готов посвятить всю жизнь. С той поры отец всеми силами боролся с пристрастием сына, но с каждым днём уверенность Антонио только возрастала, как и гнев отца. Сейчас сыну было почти пятнадцать, а он по-прежнему вёл себя, по мнению Сальери-старшего, как малое дитя, и иногда сбегал из дома. Виктория уже собиралась вернуться на кухню, когда раздался долгожданный стук. Мадам Сальери тут же поспешила открыть дверь, но на пороге стоял не только её сын, но и ещё какой-то человек. Это был мужчина приятной внешности. Одет он был очень изысканно и выглядел ухоженным и спокойным. Чего не сказать об Антонио, который сейчас стыдливо прятался за его спиной. Глядя на сына, Виктория на минуту забывала обо всех своих проблемах. Антонио был маленьким чудом, которое давало ей силы жить дальше. — Прошу прощения, мадам, — наконец учтиво произнёс незнакомец. — Посчитал своим долгом проводить Вашего сына до дома. — Огромное спасибо! — произнесла Виктория. Антонио был цел и невредим — это главное, теперь только бы сберечь его от отца. Женщина стала оглядываться, высматривая мужа, но в кухне было подозрительно тихо. — Вы торопитесь? — осторожно спросил мужчина. — Я желал бы поговорить с Вами о будущем Антонио и о его мечте стать… — А, вот ты где! — этот поддетый хрипотцой голос Виктория узнала сразу. Сальери-старший очень любил запивать свои неудачи, и это отнюдь не добавляло ему спокойствия. — Маленький чертёнок! Будь уж любезен объяснить, почему ты сбежал и, может, тебе повезёт… — его пошатывало. — Антонио! — выкрикнула мать, закрывая собой сына. — Ты его не тронешь! — Не указывай мне, сука! Нашла ему судьбу… Музыкант, тоже мне! — отец размашисто взмахнул кулаком, и Виктория уже была готова принять удар на себя, пока несчастный мальчишка безуспешно рвался вперёд, пытаясь защитить её в ответ. — Позвольте, — одна секунда — один жест. Мужчина, что привёл Антонио, резко вытянул руку, обхватывая Викторию и её сына, одним движением выводя их за дверь и тут же захлапывая её. Послышался глухой удар. Виктория стояла, всё ещё прижимая Антонио к груди. Мужчина, столь внезапно ставший их спасителем, лишь тихонько махнул рукой, жестом приглашая их следовать за ним. — Мама, пойдём, — Антонио осторожно потянул мать за руку, делая шаг в сторону. Та лишь устало взглянула на свои ноги в домашних туфельках и молча направилась за ними. — Я говорил Вам, герр Гасман, что не нужно было провожать меня, — произнёс Антонио: он стыдился за очередной «концерт», свидетелем которого внезапно стал его учитель. — Наоборот, это замечательно, что я пришёл, — улыбнулся Флориан Гассман. — Я бы не вытерпел, если бы на следующий день Вы пришли в синяках на моё занятие. Они прошли не так уж и много, когда перед ними предстал красивый небольшой особняк с маленьким ухоженным садиком. Гассман прошёл в дом, приглашая Викторию и Антонио за собой. Мальчик не выглядел испуганным или взволнованным. «Он уже был здесь», — сообразила Виктория, проходя в дом, явивший ей большой холл, убранные комнаты и резную лестницу на второй этаж. — Располагайтесь, — улыбнулся Флориан. — Я думаю, что до утра вы пробудете здесь. — Даже не знаю, как Вас благодарить, — тихо сказала Виктория. Сознание всё никак не могло восстановиться: с таким трудом верилось, что они были в безопасности. — Не переживай, мама, — сказал Антонио и ласково обнял её. Виктория обессилено прижалась к сыну. Спустя полчаса все трое сидели в уютной гостиной и пили чай, который заварил герр Гасман. — Я рад, что смог Вам помочь, но всё-таки хотелось бы поговорить о Вашем сыне. — Что-то не так? — тут же спросила Виктория. Это не могло не волновать её, она уже поняла: этот человек и её сын были как-то связаны. — Если бы что-то было не так, я бы не стал вас спасать, — хмыкнул Флориан. Его, похоже, её напряжение слегка забавляло. — Ладно, послушайте. Уже почти пять лет мы видимся с Антонио, и я обучаю его музыке. Он уже выучил основы и усовершенствовал свою игру. Также он довольно неплохо сочиняет самостоятельные произведения, что очень меня радует. Но я чувствую, что этот городок вряд ли позволит ему раскрыться в полной мере. — Я Вас понимаю, — медленно ответила Виктория. — А потому, — продолжил Гассман с улыбкой, выждав небольшую паузу, — через четыре года будет проводиться набор в венскую академию. Думаю, Вы о ней слышали? — Это одна из самых престижных музыкальных академий в Европе, — отозвалась Виктория, поглядывая на сына, который кемарил, откинувшись на спинку диванчика. — Верно. У меня там есть парочка хороших знакомых, которые наверняка захотят видеть Вашего сына в качестве ученика. — Но… разве будет не поздно? Через четыре года года ему уже будет восемнадцать… — недоверие внутри Виктории перемешивалось с небывалой радостью. — Набор проходит от пятнадцати до восемнадцати лет, обучение длится пять лет. Думаю, переживать не стоит, — снова улыбнулся Гассман. — Но, скажите, почему Вы так желаете ему помочь? Мужчина на секунду задумался. — Ваш сын меня восхищает. Я обучал не один десяток детей с разной степенью одарённости, но никогда не видел столько усидчивости, прилежания и терпения. Множество детей пренебрегали своим талантом и бросали учёбу, но Ваш сын не таков. Он все силы вкладывает в это, успевая ходить и в школу, и ко мне на занятия. И раз мне позволено выбирать любимчиков, — Флориан помолчал, явно не желая, чтобы Антонио это услышал, — я хочу, чтобы он был вознаграждён за свой труд. — Он у меня замечательный, — прошептала Виктория. Они просидели довольно долгое время в молчании, а позже, когда уже за окном потемнело, герр Гасман снова заговорил: — Я думаю, вы с сыном вытерпели достаточно. В качестве подарка предлагаю вам поездку на пляжи Венеции. Это будет заслуженный отдых как для Вас, так и для Антонио. — Я думаю, это замечательно, — повторила Виктория, чувствуя, что засыпает. Уже лёжа в кровати, женщина думала о том, что ради мечты Антонио она могла вытерпеть абсолютно всё, что бы ни предложила её жизнь. Она ведь так любила своего мальчика.