Незаброшенный лагерь

      Что ж, вот и закончилась моя история… Я могу не помнить свою вторую, третью, пятую, десятую смену, но первую… первую смену я запомнил навсегда. В мельчайших подробностях, каждое мгновенье. С того момента, как впервые очутился в четырнадцатом домике и до того, как сел в чертов автобус и заснул. Эта неделя навсегда разделила мою жизнь на «до» и «после»       Я провел в этом лагере, по моим подсчетам, уже больше полугода. Хотя сложно рассуждать о времени, когда оно перестает существовать, так как здесь навечно повисло на небосклоне палящее солнце, в полях зеленелась трава и поспевала рожь, а деревья никогда не сбрасывали вечнозеленую листву. Это было воистину бесконечное лето.       Матвея и Жмура я больше никогда не видел. Стоит полагать, что они всё-таки сумели выбраться отсюда. Вот только как? Я провел множество бессонных ночей, пытаясь найти ответ на этот вопрос. Бесполезно. Выход есть… но я его не нашел…       Подумать только: прошло больше полугода… Многое изменилось, но еще большее осталось неизменным. Никогда, например, не меняется пионерский состав или характер местных обитателей. Каждый раз, из смены в смену они возвращаются прежними.       Никакого разнообразия нет и в пионерских буднях. Я успел уже запомнить расписание всех мероприятий: сразу по прибытию дают маршрутный лист и отправляют за подписями, вечером третьего дня дискотека, на пятый день посиделки у костра. Еда в столовой тоже не менялась: холодная картошка-пюре, котлеты, непроваренные макароны, иногда добавляют горошек (вроде бы на третий день), на пятый день обычно балуют вершиной мастерства местных поваров: котлетой по-киевски.       Как я верно подметил еще в свою первую смену, окружающий меня мир выглядел, как большая сцена, на которой актеры изо дня в день разыгрывают один и тот же спектакль. И если что-то во время спектакля идет не по плану, действие всё-равно продолжается с минимальными изменениями. Даже когда Колян в очередной раз кого-нибудь изнасилует, все упорно делают вид, что ничего не произошло.       Хотя, говоря о Коляне, было бы черной неблагодарностью не упомянуть о том, что он изменился. Даже наши с ним отношения мало-помалу налаживались. По крайней мере, мы больше не убиваем друг друга в первые минуты появления на новом витке.       Конечно, первое время он много беспределил. Больше, чем когда-либо. Но… смену на десятую ему это надоело. Тогда он впервые не стал меня убивать, лишь вырубил меня ударом в ухо, когда я по привычке полез разбираться, кому же будет принадлежать эта смена. Когда я очнулся, мы с ним перетерли все вопросы и договорились впредь обходиться без насилия… друг к другу. Я согласился закрывать глаза на его беспредел, а он пообещал впредь бесчинствовать поменьше и непременно ставить меня в известность :)       Надо признать, слово свое он всегда держал. Если пообещает пырнуть меня ножом – так берется за нож и доводит дело до конца. Ну да я не в обиде, благо, мы можем это себе позволить. Впрочем, следует признать, что с ним стало проще найти общий язык. То ли он начал исправляться, то ли я опускаюсь до его уровня…       Хотя нет, я, вроде, в своем уме. Да, для меня, конечно, вечное заключение не прошло бесследно. Например, ко мне пришло осознание, что обитатели этого лагеря – просто куклы. Хотя, я уже говорил об этом. Да…       Так, о чем я еще не сказал? Черт. Надо записать это всё, всё до малейшей детали. Хотя, кто это будет читать? Не исключено (даже очень вероятно), что на новом витке этот мой дневник пропадет. Хотя, если ты, мой таинственный читатель, читаешь это, значит, каким-то образом мой дневник покинул лагерь. Или ты один из этих пионеров. ПРИВЕТ, КУКЛА!       Так, так, так, что еще сказать? Пальцы отчего-то дрожат. Черт, уже искусал себе всю губу от волнения. Впрочем, зачем я это пишу? Да, это можно оставить за кадром.       Думаете, я не пытался найти выход? Пытался. Но ни одна попытка не увенчалась успехом. Я пытался пойти по стопам Матвея: решил соблазнить Мику. Фу. Эта бирюзововолосая сука такая тупая. Еле выдержал неделю с ней. Так и подмывало пробить её пустую голову камнем. Каково было облегчение, когда мы наконец сели в автобус и уехали из этого лагеря. И как обидно было вернуться сюда снова на следующее утро.       Конечно, первое время я строил отношения со Славей. Все было хорошо в этот раз, но… что-то не то. Каждый раз, когда близость с ней становилась слишком уж близкой, в голове отчего-то, будто стоп-кран, явственно вставала картина её холодеющего тела, лежащего в луже своей крови. Сколько я не пытался избавиться от тяготевшего меня воспоминания, но так и не смог. Чувство какой-то неестественности постоянно преследовало меня. Будто это была не та Славя, которую я знал. Это была… кукла…       Надоело. Славя мне надоела где-то на третий раз. Ради разнообразия я стал встречаться с Леной, но она до такой степени накалила мне мозги своими закидонами, что я зарекся не подходить к ней и за версту. Вам, читатели мои, это может показаться грубым или неправильным, но вы, поверьте, не пережили того, что пережил я. Вы не прожили полгода в стенах одного и того же лагеря, окруженные людьми, которые из раза в раз говорят одними и теми же заученными фразами. Я уже знаю абсолютно весь разговор наперед, еще до того, как он начнется…       После Лены была Алиса. Воздержусь от комментариев. Она горячая, оставила после себя приятное впечатление и, пожалуй, была самым неоднозначным и неординарным обитателем этого лагеря. Я даже сказал бы, что она является самой живой по сравнению с остальными, но… кукла.       Ну и, наконец, Улянка. Тоже, пожалуй, воздержусь от комментариев. Ибо если этот дневник попадется в руки какого-нибудь прокурора, то мне вполне светит 134 и 135 статья УК РФ. А с такими, как я, разговор в тюрьме короткий. Хотя, я и так в тюрьме. Оценили каламбурчик? Ха-ха. Ха-ха. Смешно.       Пожалуй, только это мне и остается: смеяться над шутками, которые рассказываю сам себе в голове. Вы, наверное, покрутите пальцем у виска и обзовете меня сумасшедшим. Нет, уверяю вас, сумасшедший, проведя полгода в этом аду, был бы в гораздо более удручающем состоянии. Я еще держусь.       Что ж, если вы еще не набираете телефон неотложки, я, пожалуй, скажу пару слов в свое оправдание. Да, пожалуй, этот дневник и есть одно большое оправдание. Моя исповедь.       Как я уже говорил выше, я много времени провел в размышлениях и попытках выбраться отсюда. И с каждым разом все больше убеждался, что выхода отсюда нет. Но единственное, чего я ни разу не пробовал, и чего я ни разу не позволял себе – это самоубийство…       Эта идея пришла мне на прошлом витке. Я тщательно все взвесил, подумал, и пришел к выводу, что больше, по сути, мне ничего и не остается. Позавчера утром я, как всегда, проснулся в пустом (не считая Коляна) автобусе с уже укрепившейся в моем мозгу мыслью о предстоящем суициде. Нет, плохое слово. Оно мне не нравится.       Я не знаю, может, это ни к чему и не приведет, и я вновь окажусь у ворот лагеря на новом витке. Но всё-таки существует призрачный шанс, если и не исправить все, то хотя бы прекратить…       Но, как ни странно, мысль о самоубийстве пугала меня. Я не знаю, что ждет меня дальше. Но и просто исчезать как-то боязно. Поэтому я взял у Ольги Дмитриевны толстую тетрадь, ручку и уже третий день пишу этот дневник. Мою исповедь.       Петля висит и сухо скрипит под потолком, нетерпеливо покачиваясь из стороны в сторону. Смотрит на меня уже второй день. Ждет. Сейчас, только допишу и всё…       Руки дрожат. Черт. Дыхание сперло. Всё-таки мысль о самоубийстве пугает меня. Но я знаю, что это необходимо.       Я обязан попытаться прекратить всё это. Так продолжаться не может. Что бы я ни говорил, как бы я себя не утешал, но я чувствую, как слетаю с катушек. В голове все чаще рождаются мысли о насилии, желание кого-нибудь ударить.       Вот буквально вчера из-за, казалось бы, безобидной шутки Ульянки (она подложила мне под котлету жирную гусеницу) я так сильно разозлился, что начал жестоко избивать её. Боже, самому страшно вспоминать. От рыдающей Ульянки меня оттащил (кто бы мог подумать!) Колян. После этого случая я заперся в своем домике и полтора суток пишу этот дневник без остановки. Пальцы болят. Устал.       Так продолжаться не может. Еще немного, и я поменяюсь с Коляном местами. Жить становится невыносимо. Пока во мне еще осталось что-то человеческое, что-то, что некогда было Вячеславом Нахимовым, я обязан сохранить это.       Я чувствую, что обязан поведать эту историю хоть кому-то. Поэтому написал этот дневник, где в точности описал все события, случившиеся со мной в мою первую смену. Я должен был выговориться… Мне легче…       Петля всё так же безмолвно и требовательно покачивается под потолком... Я ежусь от внезапно появившегося холода, и вновь берусь за карандаш. Ладно, хватит уже оттягивать неизбежное… Стоит признать, что моя история подходит к концу. Пришло время попрощаться с тобой, мой незримый читатель. Ты оказался свидетелем этих невероятных событий, которые мне довелось пережить… Ты знаешь правду. Ты знаешь эту историю такой, какая она была…       Что ж… Осталось только как-нибудь красиво закончить…       У каждой истории есть начало и конец.       У каждой истории есть своя канва, синопсис, содержание, ключевые моменты, прологи и эпилоги.       И нет такой книги, в которой при каждом новом прочтении не открывались бы вещи, на которые раньше не обращал внимания.       У каждой истории есть начало и конец.       Почти у каждой…

Июнь 2015 – Февраль 2016