Ice

FIRE AND ICE Some say the world will end in fire, Some say in ice. From what I've tasted of desire I hold with those who favor fire. But if it had to perish twice, I think I know enough of hate To say that for destruction ice Is also great And would suffice.

POV Томас В просторной комнате не было света. Два больших окна были завешены вязанными покрывалами, перекинутыми через массивный деревянный карниз. На подоконниках лежали свернутые полотенца, надежно защищающие от сквозняков.  В большом камине был разведен огонь. Яркие языки пламени танцевали, отбрасывая причудливые тени на стены. Прямо перед камином стоял бабушкин стул, на котором она любила сидеть, обмотавшись теплыми вещами, в такие морозные вечера, когда от холода переламывались провода, и город оставался без электричества. Возле нее на разноцветном ковре сидели мы. — Бабушка, расскажи про Вспышку! — взмолился я, пытаясь различить в темноте ее карие глаза. Несмотря на свой возраст, она выглядела молодо и свежо. На ногтях у нее был любимый ярко-красный лак, а светлые волосы заплетены в причудливую косу. Услышав вопрос, она как-то заметно напряглись, раздраженно уточняя: — Тебе охота слушать ее снова? - она была прямолинейной и грубой, но её слова никогда не задевали меня. Казалось, что она делает это нарочно, чтобы люди не заметили её большого мягкого сердца.  Насупившись, я кивнул. — А твоему другу? — тонкий палец указывал на Ньюта, сидевшего все это время в тени. У него были светлые волосы, отливающие чем-то золотым в свете огня, и большие темно-шоколадные глаза. — Я не против, — вяло отозвался блондин. — Раз Уинстон согласен, придется рассказать, — заключила женщина. — Его зовут Ньют, — перебил я. На это заявление она только отмахнулись: — Кому какая разница? — и заметив, как я хмурю брови и открываю рот для очередного замечания, добавила: — Будешь перебивать, останешься без истории. Я украдкой глянул на своего друга, после чего снова кивнул.  — Вот и славно, — бабушка выудила из кармана пачку сигарет — большую редкость в нашем городе, вытащила одну и, щелкнув зажигалкой, мгновенно подожгла кончик. Выдохнув, она пустила струйку светлого дыма, и комната тут же запомнилась удушающим запахом табака. Я только поморщился, а Ньют зашелся рваным кашлем. — Неженка, — хмыкнула она, даже не думая тушить сигарету. Мне она напоминала ту причудливую гусеницу из сказки про Алису. Несколько секунд в комнате стояла полная тишина, прерываемая лишь трещанием тлеющих досок, но выпустив последнее облачко дыма, она затушила сигарету о край пепельницы, стоящей на камине. — Когда-то давным-давно, когда мир только-только начало покидать солнечное тепло, жила девушка. Она встретила юношу, влюбилась в него без памяти, а тот полюбил другую и бросил ее. Она замерзла, но не умерла, а превратилась в хряска. Вот и вся сказка, - её голос был тихим и отчего-то ужасно печальным, она неотрывно смотрела куда-то перед собой. Выслушав ее историю, я невольно вспомнил, как недавно пересказал ее маме. Она назвала это полнейшей глупостью и настоятельно порекомендовала перестать слушать уличных мальчишек. Я не стал рассказывать правду. — Мама сказала, что это неправда! — Больше слушай свою мать, — пренебрежительно бросила она, — между прочим, благодаря ее инициативе ты слушаешь истории про неразделенную любовь и до сих пор веришь, что детей приносит полярная сова.  Я задумался над значением слов «инициатива» и «неразделенная». Если первое слово было совсем непонятным, то ко второму прилагалось «любовь». Если люди нравятся друг другу, то это называют любовью. Тогда как она может быть «неразделенной»? Ее не могут разделить? Я хотел задать этот интересующий меня вопрос бабушке, но в разговор вдруг вступил Ньют: — Детей не приносит полярная сова. Бабушка несколько секунд смотрела на его серьезное лицо, после чего зашлась хриплым смехом. — Ну хоть чему-то вас в вашем приюте учат, — при упоминании этого места Ньют вдруг вздрогнул, вмиг растеряв весь свой серьезный настрой. Между тонкими пальцами вновь появилась сигарета, и уже знакомый сизый дым окутал комнату. — Конечно, Вспышка не появилась из-за чьего-то разбитого сердца, но и этот факт имеет место быть. Думаю, я расскажу вам, когда придет время, — на секунду она замолчала, делая очередную затяжку. Мы молчали, боясь сделать лишнее движение, тем самым разрушив создавшуюся атмосферу.  — Сильные эмоции вроде гнева, ярости, радости будут греть ваши сердца, не давая им заледенеть. Но грусть, печаль, разочарование или апатия приведут к противоположному эффекту, — слова бабушки были сложными, отчасти непонятными, но мы не решались перебивать ее. — Остерегайтесь любви. Она согреет даже самое безнадежно оледеневшее сердце, но стоит человеку разочароваться в ней, как он превратится в ледышку в считанные дни, — она снова затянулась, — я не говорю про любовь к родственникам и семье. Эта любовь, напротив, обеспечит вас иммунитетом. Но родственники не живут вечно, поэтому когда вам исполнится пятнадцать, вам подберут пару.  Я часто слышал об этом, когда бабушка с мамой вечерами сидели на кухне, обсуждая, какую девушку могут поставить со мной в пару. Мне никогда не нравилась подобная система. Пускай никого не заставляли любить выбранного человека, но отказавшись от этого, ты рушишь уже сложившийся принцип жизни. Как можно найти того, кого действительно любишь, если ему уже подобрали кого-то? В комнату неожиданно зашла мама, держа в руках старенький отцовский фонарь. Одну из немногих вещей, что он оставил после себя. Бабушка всегда говорила, что «твоего отца давно загрызли хряски», но мне почему-то хотелось верить, что он жив, и когда-нибудь мы еще встретимся.  — Уже поздно, скоро начнет темнеть, — у нее был очень мелодичный голос, который я готов был слушать часами, — Ньюту не нужно уходить? Я хотел выкроить нам еще полчаса, но блондин поднялся с пола, отряхивая свитер от налетевшей с камина золы.  — Мне действительно пора. Спасибо за историю. Бабушка кивнула ему, улыбаясь. Пускай она отзывалась о нем не очень лестно, в глубине души он нравился ей, и она давно привыкла к его присутствию в нашем доме. — Я провожу тебя, — и я тоже поднялся, проходя в коридор под удивленные взгляды. — Не стоит, Томми, — меня забавляло, как Ньют звал меня. В этом было что-то приятное, одновременно теплое и какое-то личное. Из всех Томасов, живших в нашем городе, он называл так только меня. Бабушку смеялась, называя это «девчачьей кличкой». Я молча натянул куртку, завязывая один шарф вокруг шеи, а вторым оборачивая лицо, чтобы нос оказался в тепле. У Ньюта не было ни одного шарфа, и он смотрел на меня чуть жалостливо, посильнее кутаясь в свою не очень теплую куртку, которая, к тому же, была ему велика. Я молча снял шарф, обмотанный вокруг шеи, и протянул ему.  — Ты что! Надень обратно! — он сделал шаг назад, упираясь в массивный шкаф, в котором бабушка хранила все наши вещи. Всё так же не говоря ни слова, я закутал его лицо в свой шарф. Ньют улыбался, рукой проводя по его ворсистой поверхности. — Спасибо, — тихо сказал он, когда мы вышли из дома.  Очутившись вдали от тепла камина, я тут же почувствовал всю беспощадность холода. Нос нещадно щипало, и даже шерстяной шарф не мог помочь. Через несколько минут на улице пальцы перестали слушаться, и я ускорил шаг, начиная жалеть, что в этот день вообще вышел из дома. С другой стороны, смотря, как Ньют морщится, пытаясь согреть кончик носа, я чувствовал свою ответственность за него. Он был несколько старше, ему уже исполнилось шесть, но выглядел намного младше, что всегда было темой обсуждения среди других детей и некоторых взрослых.  Тишину, в которой мы находились, прервал громкий мальчишеский смех. Он шел откуда-то издалека, но был действительно громким, и я подумал, что глупо вот так тратить теплое дыхание. Не обращая на это никакого внимания, я сделал несколько шагов, вдруг понимая, что Ньют остался стоять на месте.  — Ньют? — тихо позвал я, наблюдая, как он подбегает ко мне, хватая за руку и волоча куда-то в противоположную сторону. Мы притаились за углом одного из домов.  — От кого мы прячемся? — Ньют зло шикнул, и мне пришлось замолчать. Мы снова стояли в тишине, тщательно вслушиваясь в звуки вокруг. Я слышал, как стучит собственное сердце, и кровь бьет по вискам. Видел, как вздымается грудь Ньюта при каждом рваном вдохе, и как в воздухе появляется облачко пара при выдохе.  Послышался хруст снега под тяжестью чьих-то шагов. Я еще сильнее прижался к кирпичной стене, пальцем проводя по выемке между кирпичами. С каждой секундой шаги становились громче, а голоса отчетливее. Это были трое или четверо мальчишек. Кажется, они не были намного старше.  — Четверо, — прошептал Ньют, отходя дальше от края стены. Через считанные секунды перед нами прошло четверо ребят. Я не дышал, пока они находились в поле моего зрения. — Пошли, — сказал блондин, тут же рванув вперед. Мне не оставалось ничего, кроме как последовать за ним. Мы вышли на дорогу и продолжили путь к приюту, будто ничего не было. Ньют не замолкал, рассказывая какие-то истории, но я не слушал его, понимая, что он просто не хочет затрагивать эту тему.  Когда впереди появилось серое здание приюта, небо окрасилось в темно-синий цвет. Остановившись у ворот, Ньют резко развернулся, на одном дыхании выпалив: — Можно мне обнять тебя?  Просьба не казалась мне странной или какой-то неправильной, но Ньют смотрел на меня умоляюще. Кажется, для него это было важно. — Коне… — не успел конец фразы вылететь изо рта, как Ньют набросился на меня, заключая в крепкие объятия. От неожиданности я охнул, заваливаясь назад, но в последний момент всё же удерживая равновесие. Шарф соскользнул с носа, и в легкие ворвался ледяной воздух. Светлые волосы, торчащие из-под шапки, щекотали щеку, но я не жаловался, лишь обнял Ньюта в ответ. И хотя мама всегда обнимала меня на прощанье, эти объятия были чем-то другим. Я чувствовал смущение от мысли, что нас могут увидеть, и поэтому кровь прилила, обжигая лицо. Будто почувствовав мое беспокойство, Ньют так же резко отпрянул и, коротко попрощавшись, быстрым шагом направился ко входу. Когда массивная деревянная дверь захлопнулась за ним, я продолжил стоять, не в силах пошевелиться, все еще ощущая тонкий аромат, исходящий от Ньюта, и легкое покалывание на щеке от его золотистых волос.