Во имя науки

– Пейте, пейте, Лендер. Мне тут ваших истерик не нужно. Пейте. И вот... Самарский неторопливо подошел к столу, покопался в ящиках, вытащил миску с крекерами и поставил на столик перед Ликой. Сам он устроился рядом, подкатив к "зоне отдыха" рабочее кресло, и теперь разглядывал свою студентку со смесью задумчивости и снисходительности. Дышал он как-то шумно и с усилием, словно страдал от насморка. Пиджак его висел на спинке кресла; верхние пуговицы рубашки доктор расстегнул, рукава – закатал по локти. Жарко ему, что ли? Кофе нещадно горчил, а крекеры были обсыпаны солью так щедро, что Лика сгрызла всего три штуки, и те – от нервов. Доктор ясно дал понять, что говорить с ней не станет, пока она не выхлебает чашку кофе и не съест хоть что-то. "Расположить к себе хочет, – с мрачным удовольствием от того, что разгадала чужую задумку, подумала Лика. – Думает, напоит, накормит, комфорт обеспечит – и я вся его. У сытого и расслабленного человека и критичность мышления падает, и восприимчивость резко повышается, и внушаемость... Да щас! Нашел кого провести пытаться!". Лика демонстративно допила остаток жидкости, оставив на донышке только катышки черной мути, и поставила чашку на столик. Затем откинулась в кресле, скрестив ноги, и медленно выдохнула. Самарский склонил голову и, подпирая подбородок ладонью с морщинистыми пальцами, растянул рот в улыбке. – Вот так-то лучше. Ну, что думаете, Лендер? "Лягушка, – подумала Лика невпопад. – Вон лицо все потное, отекшее, мешки под глазами – точно жаба какая-то". – Я думаю, что вы меня похитили, – сказала она вслух, чуть смущенно поерзав и тут же застыв. – И это – незаконно. – Не констатируйте очевидное, – "лягушка" сморщила нос. – Вы, помнится, мнили себя исследователем? Так вот – отучитесь раз и навсегда лить воду. У Лики от такой наглости дыхание перехватило. Нет, ну что он о себе возомнил?! Да как будто это не его люди притащили ее сюда, обругав и облапав где только можно, как будто не его люди черт знает куда уволокли Дэна и неизвестно что с ним вытворяют!.. Как будто не он... Лика вдруг прищурилась. "Лягушка" едва заметно ухмылялась в ответ на ее молчаливое возмущение – и все стало понятно. – Нарочно нападаете! – скрыть торжество Лика и не пыталась. – Не хотите потерять положение "сверху", вот и давите своим... профессорским авторитетом! Прицелились ударить по важному, смутить и потом свое же положение укрепить, да? Не выйдет – я вам не дура. – Разумеется. – Доктор засмеялся, сложив на груди руки и покачивая головой. – Вы далеко не дура, Лендер. В противном случае вы бы здесь не сидели. Сами понимаете, при желании мы могли забрать только вашего... друга. – Думаете, я не обратилась бы в полицию? – Не исключено. Но бессмысленно. Городские улицы не находятся под круглосуточным наблюдением, Лендер, а при малой освещенности у вас не было никаких шансов запомнить хоть какие-то характеристики нашего флаера. На сленге полиции – стандартный "висяк". – Доктор усмехнулся. – А уж закати вы им такую же истерику... И все-таки эта насмешка, которая сквозила в каждом слове и жесте доктора, которую он ссыпал ненавязчиво, как соль из щепоти – она уязвляла, и Лика смогла только смущенно улыбнуться в ответ. И тут же разозлилась: ну и чего это ты подстраиваешься, идиотка! Не видишь что ли, что он вытворяет! Ставит тебя в низкую позицию, а ты еще и подыгрываешь! Лика заморгала. Глаза за день устали так, что не проходило ощущение, будто в лицо ей швырнули горсть песка, а от выпитого кофе ужасно клонило в сон, хоть и крепкий он был, и без сахара. Перед глазами маячила схема параллельной трансакции – точно как в ее конспектах по социальной психологии; кружочки окрасились красным и почему-то запрыгали, как щенки скачут, привлекая внимание хозяина. "Да вижу я, вижу! – отмахнулась Лика раздраженно. – А делать-то что?" Самарский смотрел на нее благосклонно – так пожилые дядюшки в старых книжках смотрят на глупых девиц. Лика вымученно улыбнулась. – Так что вы от меня хотите, Игнатий Борисович? – вышло достаточно кокетливо, так, словно они с доктором все давно поняли и согласовали, и Лика временно выдохнула. – Заполучить ваш интеллектуальный потенциал. И ваши исследовательские способности. – Доктор ответил короткой улыбкой, но глаза остались устало прищуренными и внимательными. Насмешка исчезла. – Хочу предложить вам сотрудничество, Лендер. Исключительно научное. Сотрудничество, значит. Лика склонила голову набок. Вопросы толкались, копошились. Где Дэн, что за сотрудничество, а обязательно ли было похищать, почему раньше не сказали, а что, если я откажусь, а что... Но Лика фыркнула неожиданно даже для самой себя: – Погодите, Игнатий Борисович, а как же Збышек? Вот он-то с вами точно... посотрудничал бы. – Кобальски? – Самарский едва заметно закатил глаза и, не слишком усердно скрывая иронию, ответил: – Являясь одним из основателей этой лаборатории, я отвечаю за физическое и психическое благополучие наших испытуемых. И, к сожалению, не в наших правилах накачивать сотрудников транквилизаторами, прежде чем допускать до работы. Они смотрели друг на друга, одинаково понимающе улыбаясь. "Ну, практически идиллия! – с отвращением подумала Лика. – Профессор и его студентка, затевающие великие дела!" Самарские тяжело вздохнул и поднялся на ноги. Взял со спинки пиджак, натянул словно нехотя. – Я вам кое-что покажу, Лендер. Идемте. Чтобы вы знали, на что соглашаетесь. * Их было много. Около полусотни – так показалось Лике, мельком оценившей список текстовых документов в папке "досье" в планшете Самарского. – Пятьдесят четыре, – словно услышал ее мысли Самарский. – Теперь – пятьдесят четыре. Пятьдесят четвертым стал Дэн. Лика пожалела, что не успела разглядеть, создан ли в планшете доктора документ с его именем. Они шли по темным, где-то подсвеченным тусклыми лампами коридорам, с одного этажа на другой, из одного здания в другое. Гравиевые дорожки, которые соединяли невысокие невзрачные домики, подсвечивались изнутри голубоватым. – Светляки, – пояснил Самарский. – Дневные насекомые, на самом деле. Какая-то насмешка эволюции. Днем охотятся на более мелких насекомых, а ночью начинают светиться и закапываются в камни, чтобы самим не стать добычей. Они заходили в мастерские, расположенные в тех же домиках на первом этаже, и в нос ударял запах масляных красок, или горелого дерева, или сырой глины. Где-то на столах от сквозняка из вентиляции приподнимались, словно дышали ворохи исписанных, измалеванных листков. Где-то на лакированных корпусах музыкальных инструментов играли пятна света, падающего из незатемненных окон. На фасаде последнего дома неуклюжий зеленый слон, весь рябой из-за шероховатости облицовки, задирал вверх хобот. Полевая лаборатория исследования психологии кибернетических организмов. Так назвал это место Самарский и посоветовал не удивляться незрелым шуточкам по поводу аббревиатуры. Лика составила в уме "плипко" и пожала плечами. Не смешно. Это все – ни капли не смешно. Лабораторию это место напоминало только в своем сердце – отделе диагностики и тестирования. Отдел располагался в круглом двухэтажном здании и имел пропускную систему – полоску для сканирования пропуска и сканер сетчатки. Доктор не повел Лику внутрь, только пояснил, что там находится медицинское оборудование, изоляторы и отдельная химическая лаборатория. Никакой исторической справки Лика не получила. Кто, зачем, когда создал этот извращенный летний лагерь, это подобие интерната так и осталось неизвестным. Вопросы она не задавала – и так с трудом успевала переваривать впечатления. По пути Самарский рассказывал о тех, кто здесь "обитает". Слова "содержится" он старательно избегал, но Лике упорно казалось, что оно подходит гораздо лучше. Рассказывал когда по памяти, когда – сверяясь с текстом в документах. Марии восемь лет, увлечена рисованием, больше всего любит пейзажи. Мэлу семь, играет на скрипке, ест по три килограмма яблок в сутки. Джеку тоже восемь – не проявляет интереса ни к чему. Анастас – семь, лепка из глины, высокие интеллектуальные показатели, страсть к шоколаду. Константин – восемь, развитый эмоциональный интеллект, впечатляют показатели интеллекта вербального, поглощает художественную литературу запоем и также запоем – сладкий кофе со сливками. Марта, Джон, Петр, Витт, Хло, Лиза. Восемь, семь, снова восемь, иногда – пять или четыре, один раз – три года. Три года – это Сэл, и она недавно впервые сказала "я". – И я смею рассчитывать, – Самарский открыл перед Ликой дверь и вежливо кивнул, – что про нашего Дэна мы тоже сможем что-нибудь сказать. – Да-а, – неопределенно протянула Лика, радуясь, что можно скользнуть внутрь и спрятать язвительную усмешку, которая вылезла на лицо. – Про нашего Дэна можно сказать много интересного. В документе Самарского это выглядело бы как "Дэн, восемь лет, любит сгущенку, навигаторские головоломки и водить за нос психологов". Что ж, в одном можно не сомневаться: о последнем Самарский и его сотрудники вскоре узнают.