Цемент

— Каждое воскресенье. — Да ладно? — Серьёзно. Всю субботу родители напоминали о воскресной службе. Мама гладила выходные вещи, а отец требовал, чтобы мы с Томми были дома в девять вечера. Это вообще была обычная практика для католиков в нашем районе. — Так и представляю тебя в отглаженном костюмчике. Джоэль улыбнулся, отчего морщинки в уголках глаз стали ещё заметней: «Ну да, у меня был дурацкий галстук-бабочка, а Томми вынужден был носить большие ему туфли». Элли хихикнула. Этот короткий звонкий смешок эхом разнесся по помещению. — Бабушка настояла, чтобы у каждого члена семьи была собственная Библия. Моя лежала на столе и я ей не особо интересовался. Меня куда больше завлекали комиксы из утренних газет, — Джоэль откинулся на спинку скамьи, — Я вообще смысла в том, чтобы читать истории про Вифлеемскую звезду не видел. Может быть, боялся рехнуться. Прямо как наша соседка. Миссис Томпсон, кажется. Та работала в церкви, разносила брошюрки с призывами обратить свой взор на Господа. На двери у неё была приколочена дощечка со словами из Писания, — мужчина прокашлялся и чуть на распев произнёс: «А если вы друг друга грызёте и поедаете, то смотрите, как бы вы не уничтожили друг друга». Я думал, что это звучит забавно, а отец говорил, что это по-настоящему верные слова. — Так же говорил Чарли. — Кто? Через пыльные витражи просачивался солнечный свет. За десятилетия цементный раствор, скрепляющий части витража, ослаб и некоторые стёкла выпали. Конечно, сильная детская фантазия могла бы воспроизвести разрушающие порывы ветра и то, как яркие осколки разлетались по полу, перемешивались, хрустели под ногами и в конце-концов превращались в мелкую крошку. Но Элли никогда не была в церкви. Для неё существовали лишь заплесневелые каменные стены. — Чарли — это повар из моего интерната. Тот ещё любитель цитировать Библию. Верил, наверное, что это спасёт его душу, — девочка опустила глаза, — Повесился в том году. Элли не могла знать о духовности, обитавшей за спинками скамей. О той чистой и незапятнанной будничными проблемами вере, что молча наблюдала из-под сводов арок за терзаниями людских душ. Не могла она знать и сотнях зажжённых свечей под сводами храма на Рождество. Потому что это было когда-то в совсем другом мире, когда естественная смерть наступала от старости, а детям не приходилось умирать в боях. — Нас не учили быть сильными, малыш.