Юг Англии, за пять месяцев до реального времени.
Это был необычно жаркий июль для насквозь прогнившей от затяжных дождей деревеньки. Деревянные дома, не отличавшиеся новизной, потемнели и осели в сухую почву. Местами покосившиеся заборы поскрипывали при малейшем ветре, пугая неосторожных птиц и утомившихся на солнце местных жителей. Посреди деревни возвышался новый, с ещё белыми от обтачивания досками, костёл. Несмотря на относительную новизну, перила его были уже вытерты до блеска ладонями прихожан, а южная сторона святилища успела выгореть на солнце. В полдень деревенька вымирала. Не было слышно ничего, кроме звона колокольчиков коров на прилежащем к ней поле, да стрёкота кузнечиков в высокой, не сжатой ещё пшенице. - Оливер! – мощный голос пронёсся над черепичными крышами домов, пропадая в ближайшем лесу. Несколько сорок с шумом поднялось с крестов костёла, а затём всё снова затихло. Мальчик, удобно расположившийся под раскидистым клёном, приподнялся на локтях. Лёгкая соломенная шляпа сползла ему на нос, не давая осмотреться. Оливер, опираясь о дерево, осторожно поднялся во весь рост и, сняв головной убор, огляделся. Несомненно, кричал его отец. Значит, его разыскивают в костёле и надо бы поторопиться, ведь отсюда до деревни минут семь пешей ходьбы. Его ещё раз позвали, и мальчик, осторожно ступая босыми ногами, отправился к цивилизации. Осторожно раздвигая руками высокие пшеничные колосья. Мальчик шёл к единственной дороге, ведущей к деревне. По ней можно было пройти самым коротким путём, не боясь исколоть ноги о ветки и высохшие стебли растений. Солнце палило из всех сил, пытаясь выжечь русые волосы мальчика, но те каким-то необъяснимым образом, казалось, становились только темнее. Спустя несколько пойманных бабочек, Оливер, наконец, прибыл в центр деревеньки и направился прямиком к костёлу. На ступенях показался стройный мужчина в тёмной рясе священника, который, только завидев его, крикнул: - Юноша, почему вы отсутствуете во время полуденной молитвы? – мальчик остановился посреди двора, виновато ковыряя босой ногой пыльную землю. Мужчина, заметив это, поубавил свой пыл и добавил уже более спокойно: - Оливер, иди помоги матери по хозяйству. Дверь захлопнулась, а мальчик всё ещё продолжал стоять во дворе, под солнцем. Идти делать что-то на жаре совершенно не хотелось, но ослушаться отца второй раз за день было бы ужасно. Оливер поплёлся за здание, где, судя по квохтанью кур и тихой речи, хозяйничала его мать. Женщина в чёрном платье с ситом в руках густо сыпала домашним птицам зерно. Те лениво клевали, давая возможность более юрким и голодным воробьям схватить пару зёрен прямо у них из-под клюва. Дама, завидев сына, оживилась и ласково попросила: - Оливер, дорогой, ты не мог бы помочь своей сестре развесить одежду на сушку? Она кивнула в сторону натянутых между деревьев верёвок, где, приподнимаясь на цыпочках, бережно развешивала простыни девушка того же возраста, что и мальчик. Тот лишь пробурчал себе под нос «конечно, уже иду», но перечить не стал. Они с сестрой быстро управились с несколькими корзинами свежего белья, оставив всё сушиться на июльской жаре. Сами же дети укрылись в тени деревьев, поглядывая на двор в поисках родителей. Семья Пассов совершенно недавно переехала в это место из некрупного городка чуть северней. И мальчика, как и его сестру, совершенно не радовала такая сельская жизнь, что бы не говорили взрослые. «Чистый воздух, игры на улице, вёселая новая компания», - так говорил их отец, упаковывая полгода назад чемоданы. Выгода. Вот единственное слово, которое Оливер подозревал в теперь уже каждодневной работе по присматриванию за костёлом, конюшней и разной живностью в округе. А детей тут не было, даже школа находилась в получасе езды на велосипеде. В деревне только одни набожные старики остались, и именно поэтому мальчик не понимал цель их переезда. Днями шатаясь по округе, он не нашёл ничего интересней пересохшего пруда с головастиками и гнезда какой-то маленькой птички в кустах дикой малины. Хотя кое-что интересное всё же было. Оторвавшись от городской суеты, он начал замечать в себе перемены. А точнее, он с ужасом понял, что может творить колдовство. Отец не раз рассказывал о страшных колдунах, пожирающих непослушных детей. Но каково было маленькому мальчику, который вдруг понял, что страшный колдун – это он сам. Оливер протянул руку и поднял с земли маленький белый платочек, соскользнувший с верёвки. Он крепко сжал его между ладоней, а затем вдруг подкинул в воздух. Платок взвился ввысь маленькой белой птичкой, отчаянно махающей крылышками. Он проделал это ещё несколько раз, веселя девочку. Его сестра, завидев это, сначала улыбнулась, но затем резко поменялась в лице. Она уже не смотрела на птицу. Нет. Её взгляд был направлен куда-то сквозь белоснежное море колыхающихся на ветру простыней и утомлённых жарой кур. Только теперь, отвлёкшись от своего занятия, Оливер поднял голову. К нему приближался священник, сжимая кулаки так, что руки казались неестественно светлыми, по сравнению с горящим от злости лицом. Побагровевший священник подлетел к мальчику и одним движением схватил его за воротник светлой рубашки. Малец пару раз брыкнулся, но не смог вырваться из железной хватки отца. Тот же, казалось, просто обезумел. Он не реагировал ни на бегающую вокруг сестру мальчика, которая умоляла отпустить его, ни на подошедшую на шум мать. Женщина побелела и схватилась за руку мужа. - Он снова этим занимался! – проревел священник так, что бедная женщина невольно отшатнулась, пропуская рассвирепевшего мужа. – Грешник! Прислужник Дьявола! Мужчина продолжал тянуть своего сына за воротник. Только теперь можно было понять, что он направляется к конюшне, совсем недавно построенному зданию рядом с костёлом. Только конюшня больше напоминала амбар, чем стойло для лошадей. Подойдя к дверям здания, он с силой швырнул мальчика внутрь. Оливер, еле удержавшись на ногах, пробежал по инерции несколько метров, перед тем, как остановиться. Мальчик резко обернулся и с нескрываемой злобой выставил перед собой руку с оттопыренным средним пальцем. Священник уже побелел от гнева, а по его лицу бежали ручейки пота, который застилал глаза. - Это всё из-за твоей матери! – мужчина резко переключился на женщину, всё ещё стоявшую за его спиной и что-то тихо говорившую. – Вот, полюбуйся на ведьмовское отродье! Он указал пальцем на замершего от страха и злобы Оливера. Мальчик не двигался, стараясь смотреть прямо в глаза отцу. Он всем своим видом давал понять, что, если тот тронет мать или сестру, «ведьмовское отродье» сможет постоять за них. И он прекрасно понимал, как тот боялся неведомой силы, называемой «колдовством». Мужчина вдруг выпрямился и сделал глубокий вдох, успокаиваясь. А затем резким движением захлопнул тяжёлую дверь конюшни. Мальчик кинулся ко входу, но было уже поздно: испуганные крики женщин перекрыл грохот задвигаемого засова. Пасс припал к щели в дверях. Он увидел как отец, уже уходя, брезгливо бросил что-то, сжимаемое до этого в ладони. Маленькая белая птичка, беспомощно трепыхая помятыми крыльями, исчезла под подошвой тяжёлого отцовского ботинка.***
К вечеру в конюшне похолодало, и мощные кони жадно хватали свежий воздух, потряхивая роскошными гривами. Оливер лежал на небольшом стоге соломы, устало глядя на потолочные балки. Когда злость ушла, то оставила только пустоту и слабость. Мальчик ненавидел своего отца за его набожность, за вспыльчивость. Ненавидел за то, что из-за него Оливер тоже был очень темпераментным, несдержанным. Он перевернулся на бок, поджимая колени к груди. - Дурак, - обиженно пробурчал он. Непонятно даже, себе или отцу было адресовано это ругательство. Оливер тихо встал со своего лежака, прошёлся по конюшне. Все ставни и дверь были закрыты снаружи. Он разочарованно ударил кулаком в дверь, и сухая древесина гулко отозвалась ему. Один конь удивлённо поднял морду от корыта с водой, и медленно подошёл к парнишке. Он понимающе боднул его большой бархатной мордой в плечо, фыркнул и отстранился, давая себя погладить. Мальчик легко провёл рукой по тёмному бархатному носу коня. Это был его любимчик: гнедой жеребец, который прибыл с ними ещё со старого дома; жеребчика Оливер сам вырастил, если можно так сказать. За три года, которые он провёл у животного, конь стал для мальчика лучшим другом, надёжным помощником и просто тем, кто, казалось, единственный его понимал. Пасс так и стоял, гладя гладкую морду жеребца, пока тот не навострил ушки. Точнее он застриг ушами, тревожно всхрапнул и попятился вглубь конюшни, глядя куда-то позади мальчика. Оливер испуганно оглянулся, и увидел в щели между дверями огромный светящийся глаз. Он излучал яркий свет, паря в полутора метрах над землёй. Мальчик сделал несколько шагов назад, не сводя взгляда с этого, пока не наткнулся спиной на морду коня. Тот подбадривающее толкнул его к «глазу», мол, подойди, бояться нечего. И теперь, когда внезапный страх схлынул, мальчик увидел под дверью худенькие ножки его сестры. Глаз, а точнее сказать фонарь, погас, и из-за двери послышалось тихое: - Оливер? – да, она была напугана не меньше него. «Наверное, от отца сбежала», - подумалось мальчику. - Я тут, - он вплотную прижался к щели, но снаружи было уже слишком темно. – Сможешь залезть с чердака? Спустя пять минут брат с сестрой сидели на балках, болтая в воздухе ногами. Девушка взволнованно рассказала, как злился отец, и что она, ослушавшись его указания не приближаться к конюшне, пришла сюда. Ведь уже холодно, и она принесла своему брату одежду и рюкзак. - Спасибо, Сара, - он накинул на плечи любимую красную ветровку, но пока повременил с кроссовками. Всё-таки было сложно завязывать шнурки, держа равновесие на узкой балке. Прибитой на четырёхметровой высоте. Слава богу, что около конюшни осталось несколько неспиленных деревьев. - И ещё я хотела сказать, - девочка лукаво прищурилась, протягивая какой-то свёрток, - с Днём Рожденья! Она крепко обняла Оливера, пока тот разрывал газетную бумагу. Внутри оказалась глиняная свистулька, выполненная в форме летящей птицы. - Ого! – мальчик не скрывал радости. – Спасибо огромное! А то я даже забыл про него. Сестра понимающе кивнула, мол, в такой суматохе что угодно забудешь. Но на самом деле он не забыл. Оливер, как и любой другой ребёнок, буквально отсчитывал дни до заветного дня, наполненного подарками и поздравлениями. Просто это переезд всё испортил, и отец… Дневные события захлестнули мальчика, не давая сделать вдох. Он с трудом поборол желание заплакать, пожалеть себя. Ведь настоящие мужчины так не поступают, а в присутствии дам и подавно! - Мне теперь одиннадцать. Я уже почти взрослый мужчина! – гордо произнёс мальчик, но сестра только рассмеялась. Сказав, что постарается утром стащить завтрак, девочка вылезла из конюшни и, включив фонарь, быстрым шагом направилась к костёлу. Там свет горел только в одном окне, и то недолго. Значит, все легли спать. Оливер сел у прорези на чердаке, сквозь которую хорошо было видно звёздное небо. Он прислонился спиной к балке и сунул в рот свистульку. По необъятному ночному небу, над всеми проблемами, птицей полетела жалобная мелодия.***
Кроули вздрогнул, мгновенно просыпаясь. Он так и сидел в школьной библиотеке, склонившись над какой-то толстой книгой. Рядом на столе покоилась большая стопка пергаментов и учебников. Видимо, делая сочинение, он случайно задремал. В помещении было довольно темно, а по тому, что библиотекарша услужливо накрыла его пледом, можно было думать, что спит тут он уже давно. Тихо собрав всё своё и не своё тоже, Кроули направился в свою комнату, в голове ещё раз прокручивая события странного сна.