Трансильвания: Воцарение Ночи

Хотите верьте, хотите — нет. В нашу больницу, действительно, не попадает никто ни по доброй воле, ни случайно. Это какая-то недобрая, больная карма. Везет же… С шумом совершив выдох в десять счетов, я медленно приподнялся вверх, силясь подавить нарастающее в теле раздражение, и практически навис над ней. Но она не согнулась под весом моего авторитета, не задрожала и даже не опустила глаз. Холодно, но со сталью в голосе я практически прорычал. — Разве Вы не поставили подпись добровольно, Мисс Уилсон? О чем я Вас предупреждал, когда мы с Вами беседовали по телефону? Что Вы должны работать беспрекословно, выполнять поручения без колебаний и лишних вопросов и стараться держать рот на замке в течение рабочего дня. Вам было дано поручение? Извольте его исполнять по выданной Вам инструкции. Можете быть свободны, Мисс Уилсон. Если посмеете ослушаться и подняться на четвертый этаж, посетить хотя бы одну из палат с прочерками, будете немедленно уволены… Разумеется, если, конечно, останетесь живы. Она сжала руки в кулаки, не желая сдвигаться с места, игнорируя мой взгляд, которым я пытался задать ей вопрос, какого дьявола она все еще в моем кабинете. Не дождавшись абсолютно ни единого телодвижения, я холодно произнес. — Можете быть свободны, Мисс Уилсон. Окинув меня взглядом змеи с холодным прищуром, девица медленно прошествовала к выходу и хлопнула дверью со всей дури. Чего-чего, а этого в ней было много. Даже долго знать ее было не нужно, чтобы убедиться, что она — ПОЧТИ ЧТО МОЯ ПАЦИЕНТКА. Я был уверен, не сомневаясь в этом ни секунды, что не смотря на все мои увещевания, она пойдет на четвертый этаж. И непременно сделает это ночью, когда Коулман будет спать, а больница опустеет. Не имея ни малейшего представления, что она себе там напридумала о том, что кроется там, наверху, она подвергнет свою жизнь риску быть погребенной под обломками на ладан дышащих руин, оставшихся от палат, от темных и длинных, неуютных коридоров, куда никто даже не поднимается больше двадцати лет после пожара. Четвертый этаж больницы по до сих пор невыясненным причинам был окутан нездоровой мистикой. Здание отреставрировали, как могли, после трагедии. Первые три этажа. Четвертый и крышу никто не трогал. Держится и ладно. Пусть себе держится. Причины пожара до сих пор никому не известны. По официальным данным проводка подвела… Нет. Сегодня нельзя идти домой. Сегодня придется остаться в больнице и, поборов себя, подняться на четвертый этаж, пока истеричная девка не повторила участь безумца Уингфилда. К ночи, проснувшись, я понял, что уснул, сидя за рабочим столом. Шлейф бед, тянущийся за больницей, бессонные ночи, его сопровождающие, измотали меня так, что я отключался практически на каждом шагу. Вспомнив о настырной чудачке Уилсон, я протер глаза, встал из-за стола и вышел из кабинета, направившись к лестнице… Облезшая штукатурка. Этаж, затянутый паутиной. Использованные шприцы на полу. В угол небрежно откинута маленькая кукла с черными глазами-пуговицами. Дверь в шестьдесят шестую палату была приоткрыта чуть больше, чем в остальных, и я устремился туда. Зрелище, открывшееся моим глазам, заставило вздрогнуть. На полу валялся поднос, с тарелки, находившейся на котором, стекало тонкой струйкой картофельное пюре, украшенное жареной рыбой с тимьяном. Лора лежала на полу среди пыли, паутины и мусора, устремив свой неподвижный и остекленевший взгляд в сторону необитаемой койки, что-то бормоча себе под нос на непонятном мне языке. Ее тело сотрясалось в миоклонических судорогах, халат был расстегнут, а плечи, горло, руки, живот и ноги «украшали» кровавые насечки. Окровавленный скальпель валялся рядом. Она сотворила над собой физическое надругательство, а потом впала в состояние анафилактического шока. А ведь разговаривая с ней на собеседовании, я счел ее почти что здоровой, не углядев в ней нездоровую долю признаков «своего контингента». Схватив девушку на руки, я ринулся к лестнице и побежал вниз. Ее голова так и осталась повернутой на бок, словно всматривавшейся в глубину незнамо чего. Я не знал, что она могла увидеть на пустой койке, и что ее так потрясло, но я знал, как реагировать. Подозвав своих коллег, я дал распоряжение вколоть «Эпинефрин»… Когда судороги прекратились, ее тело обмякло на койке, глаза закрылись, дыхание выровнялось, и Мисс Уилсон погрузилась в сон. Я убрал прядь волос с ее потного лба. Как жаль. Мы могли быть коллегами, но все снова окончилось, как по сценарию. Нам нужны люди всегда. Потому что наши коллеги становятся нашими пациентами в короткое время. Достаточно одного лишь похода на четвертый этаж. Я оставил на тумбочке пару ампул с «Галоперидолом», назначив доктору Максвеллу вкалывать ей препарат, подавляющий галлюцинации, утром и вечером. Для надежности Максвелл кожаными ремнями привязал ее к койке. Причиняя такой ущерб себе самой, даже неизвестно, что она способна учинить по отношению к другим. Я погасил свет в палате и уже был готов захлопнуть дверь, когда Лора пришла в себя. Но когда я подошел к ней, я увидел, что пришло в себя лишь движение мышц ее тела. Ее разум же был уже где-то далеко. С улыбкой на лице, она сказала вслух: — Я совсем не готовилась к пафосным речам, поэтому давайте просто зайдем, Ваше Величество. Затем она снова закрыла глаза и погрузилась в сон. Ее губы по-прежнему улыбались, а по щеке скатилась вниз почти незаметная, по краю рассудка прошедшая и расщепившая его на внешний мир и аутомир, прозрачная слеза. Стало тихо. Бесконечно и бескрайне тихо... P.S. Дорогие мои читатели. Охотно верю, что этим дополнительным отрывком, написанным сегодняшним вечером, могла разбить Ваши хрупкие и нежные сердца, поэтому Ваша воля его прочесть и забыть, как страшный сон, если Ваша душа лелеет надежду в сказку и чудеса. Вы также можете воспринимать этот отрывок, как всего лишь одну из альтернативных концовок или как эпилог. На все воля Ваша. Но много лет этот вариант развития событий сидел в моей голове, и сегодня вырвался на свободу, а я не смогла его не выпустить. Навеки Ваша, Лорелея Роксенбер