Трансильвания: Воцарение Ночи

VII. ВЗГЛЯНУТЬ НА ЖИЗНЬ СОРОК ЛЕТ СПУСТЯ ГЛАВА 25 — ЗВЕЗДЫ ПАДАЮТ С НЕБЕС ПОД ФИНАЛЬНЫЙ АККОРД BELLA NOTTE Ведь для того, кто всегда умел верить, Просто поверить, что все будет снова. 2010 год по меркам мира без магии. Маятник моей жизни пришел в движение. В мире без магии, мире обычных людей, прошло всего лишь четыре года с момента воцарения Анны Вольф, как королевы Трансильвании и нашего мира. У нас же миновало целых сорок лет. Рассказывать, в общем-то, нечего. Две тысячи седьмой год по меркам измерения реального мира надломил меня, заставив всерьез задуматься о том, на какой стороне я желаю быть. Я любила Владислава. Я всегда его любила и всегда буду, но мое психическое состояние с каждым прожитым нами совместным днем все больше давало крен, и я не могла это игнорировать. Мы ссорились все чаще и мирились все реже, а потом, в один прекрасный день, я больше не смогла и не захотела выносить подавляющую тьму, в которую он меня затягивал. Ничего во мне не изменилось. Я не хотела уходить от него. Я не хотела жить без него и сопротивлялась всеми силами, но, видимо, сработали какие-то внутренние рефлексы, и мой мир оказал мне услугу, о которой я не очень-то и просила. Одним прекрасным утром я очнулась для того, чтобы начать новую жизнь. В Соединенных Штатах Америки. С другим лицом, иным родом деятельности и именем, которое мне не принадлежало. За годы, начиная две тысячи восьмым и заканчивая началом две тысячи десятого года, опять же по меркам мира без магии, в котором я росла, я сменила три жизни, три внешности, три оболочки, три имени и троих мужчин, за двумя, из которых побывала замужем, от одного из которых родила ребенка. Нелегкая заносила меня в Канзас под именем Дианы, в вечно пасмурный и дождливый Форкс под именем Соланж, и, наконец, в штат Делавэр, в местечко под названием Голубая Бухта, под именем Элис. Живя в новой оболочке, новыми жизнями, я начинала отвлекаться и вспоминать о графе все реже. В первой жизни — жизни охотницы Дианы, получалось даже вполне себе успешно. Родив сына — Дерека, мы с мужем, Дином, воспитывали малыша настоящим крутым борцом с нечистью. Но мой бывший муж так просто не желал дарить мне долгожданный покой и забвение от него. Однажды, после блуждания по зачарованному лесу в Брокенстоуне, зачищая гнездо вампиров в штате Мэн, мы с Дином попали в засаду. И тут появился Владислав. Прикончив всех своих братьев по крови, он вместе с ними чуть не убил Дина. Пытаясь вернуть мужа к жизни и рыдая над его распростертым телом, я услышала холодный голос в голове. — Это последствия твоего бегства, Лора. Или Диана, или как тебя там еще зовут. Беги, прячься, скрывайся, будь женой хорошего парня. Но все мы знаем, что это не жизнь, а симуляция. Рождена ты была под именем Лоры, а не Дианы. Вся твоя жизнь здесь — фальшивка. Признай это. У нас все было по-дурному, по-сумасшедшему, но зато по-настоящему… Не стерпев обиды, я впервые за всю жизнь, с рассудком, не затуманенным ничьим принуждением, не подавляемым чужой силой воли, кинулась на него с колом. Убить не убила, но, сомневаюсь, что осиновые занозы в сердце терпеть приятно. В промежутке между жизнью вне Владислава номер один и номер три, про вторую даже рассказать, в принципе, нечего, ибо все было до неприличия приторно и ванильно, я снова каким-то чудом оказывалась в шкуре Лоры Уилсон, и мы с ним урывками проводили время вместе. Я обучала своего бывшего хитрым тактикам стратегии рукопашной, фишечкам, которым меня учила Дэнелла Тефенсен в свое время, но все-таки больше не для обучения, как такового, а для мстительных пинков за то, как он посмел поступить с Дином. Не смотря на закипавшую в моем сердце на тот период ярость, было и что-то хорошее. Иногда мы часами играли на фортепьяно в четыре руки, иногда эти часы проводили в постели, и я выплескивала столько энергии, выпуская зверя из себя, сколько не позволяла себе ни с одним из моих трех мужчин моих трех новых оболочек. Мы могли заниматься чем угодно, но я не обещала вернуться за все последние двадцать лет окончательно, по правде говоря, ни разу. Мне нравилось быть во тьме отстраненно. Появляться на короткое время, смотреть ему в глаза, делить ночи любви и огня на двоих — двоих ненасытных, озлобленных на весь мир любовников, но к жизни с ним изо дня в день я была не готова, попробовав, что есть обычные светлые человеческие чувства, и как это прекрасно — без подчинения девушки, как рабыни; без извращений и БДСМ; без зверских пыток во время секса; с нежностью и любовью, в которой тебе боятся причинить боль; в которой носят на руках. В две тысячи восьмом году, по меркам мира человеческого, мой рассудок, клейменный и зараженный им, немного очистился, и я, наконец, увидела, каким рабским было иго самой мучительной и настоящей любви моей жизни. Вновь вернуться в клещи, сдавливавшие мне горло и лишавшие силы воли, кто бы как ни осудил меня за это, я не могла. Мне хотелось жить дальше. Жить, а не существовать через силу, чувствуя скованность по рукам и ногам, за годы утерявшую любые намеки на шарм. Видимо, природное жизнелюбие пробилось через пелену тумана, заволочившего мне мозги. Я хотела узнать, что такое нежная любовь. А с Владиславом мне этого почувствовать было не суждено никогда… Наконец, когда я переступила через вторую жизнь без моей истинной любви, связав свою судьбу с преступным лицом, участвовавшим в экспериментах над людьми и впутавшимся в долги у мафии Якудза, в той самой вышеупомянутой Голубой Бухте штата Делавэр, я встречала Владислава лишь мимолетом. Дважды. Роберт Лайл, мой муж из третьей жизни, хоть и был человеком, но, отнюдь, не робкого десятка. Свыкнувшись с тем, что перед ним стоит наглый и ухмыляющийся вампир секунд за сорок, он коротко пустил ему пулю в лоб, и пока граф приходил в себя, я, под именем Элис, и Роберт скрылись с места происшествия. И все же… Порочный круг не мог и не желал развязываться. Мне будто чего-то в них всех не хватало. То ли, как и говорил Владислав, себя под настоящим именем; то ли потребительского отношения мужчины по отношению к себе, к которому я привыкла, разделяя жизнь с таким, как мой бывший. То ли дело было в том, что его руки, губы, лицо и тело снились каждой ночью, не давая забыться даже с новыми мужьями, которые, словно королеву, носили меня на руках. Ни у кого из моих трех избранников не было желания стегать меня плетью и снимать с моей спины кожу живьем, используя серебряный хлыст. Чувствуя исходящие от них любовь, нежность, заботу, ощущая себя защищенной с ними, я все равно тянулась к своему мрачному гребаному садисту. То сильнее, то слабее, но тяга отказывалась пропадать, чем я ее, как говорилось в одной юмористической программе, только ни пробовала. В своих отношениях Лора Аделла Луиза Уилсон и Владислав Конрад Вильгельм Дракула ходили вновь и вновь по замкнутому кругу. И, если к моменту моей смены оболочки номер три, первых двух избранников я уже не встречала на своем пути, потому что, уходя единожды, они исчезали из моей жизни навсегда, то он… Он отравлял мое существование все эти двадцать лет, что я тщетно пыталась выкинуть его из головы, даже не позволяя мне этого. Грешна перед избранниками, но даже перекинувшись в иные оболочки, сменив тела, как змея кожу, я все равно с ним изменяла своим мужьям и бойфренду… Наверное, я бы даже Господу Богу с ним изменила. Бывают люди, которые становятся твоим крестом и проклятием по жизни. Граф Владислав Дракула стал моим. Быть может, ибо вся моя жизнь на период его появления была отягченной. Сначала издевательства Дэнеллы, когда я ползала перед ней на коленях, умоляя ее о пощаде, будучи безвольной куклой в ее руках, просившей лишь за его жизнь, затем смерть Изиды Шиаддхаль, моей бабушки. Нас с ним связали не просто чувства. Нас с ним связала боль и горечь. Постоянной утери друг друга, моей потери близкого мне человека. Я вцепилась в него, как в спасительный плот, ведь в жизни не было стабильности ни в чем, а он… Владислав был моей константой. Терзая мою плоть и душу, он всегда был рядом; поддерживал; говорил то, что я хотела слышать; давал то, что я хотела брать. А с теми тремя… Все у нас было хорошо, приторно, ванильно, без ужасов бытия и его боли. И как бесследно все это шло, так бесследно и сгинуло. Все равно ведь, как Вы уже поняли, вращаться мне в системе координат и Вселенных было суждено с тем одним, вокруг которого я даже сумела построить целый мир, вырвав силой кусок энергии из Дэнеллы Тефенсен и практически уничтожив себя в тот момент. А когда все те три жизни сгинули насовсем, примерно, по меркам человеческого времени, в две тысячи десятом году, я вернулась. Не обещая 'навсегда', как и ранее, но уже зная, что какой бы проклятой ни была моя жизнь с ним, без него она никакая, и ее нет вообще. Бездарно тикают часики, пока Роберт покупает тебе мороженое, Эдвард играет колыбельную, а Дин катает на колесе обозрения. А тебя флешбэками возвращает в то самое подвальное подземелье, где тот, кто заставил впервые почувствовать себя женщиной, неприглядно насилует тебя, а ты — всего лишь двенадцатилетняя девчонка. И вот парадокс. Среди всего хорошего только подвал и имел значение… Наше временное воссоединение началось кроваво. Как первый раз, после первой брачной ночи, в две тысячи четвертом, мы вырезали целую церковь, так в две тысячи десятом, когда мы сошлись, и мир не выдержал бурного сплетения душ, сталкивавшихся и до этого пророчеством о воцарении Ночи, от которого проснулись замершие некогда землетрясения, смерчи, пожары и наводнения, мы на славу оторвались в местном маленьком театре, еще не зная, какой резонанс это событие впоследствии вызовет. Дэнелла Тефенсен показала мне потом на пальцах, доподлинно, как выглядит куськина мать, разукрасив мне физиономию за нашу дикость и несдержанность, но потом и она на меня плюнула. Все в нашем мире, и она уж особенно, видели, что со мной происходит, когда я с ним, и знали, почему я бегу от него на скорости самой быстрой кошки на земле, пусть и возвращаюсь потом вновь и вновь. С ним я становилась бесконтрольна, потому что его не ограничивали рамки морали и приличий. С ним я становилась дикой неконтролируемой животной тварью, желавшей только крови смертных, да побольше — желательно, чтобы на роспись стен хватило — да его, своего господина, который через нисхождение и растаптывание моей воли заставлял меня чувствовать себя богиней, имевшей право дарить жизнь и забирать ее, когда ей угодно. Парадокс был и еще в том, что сбегая от его безумия и сумасшествия, которым я заражалась от него, я бежала по круговой траектории к нему назад, в его цепкие лапы с когтями. Неумолимо. Я никому, наверное, не смогу высказать, что этот мужчина со мной делал; какие потоки рек из моего сердца неслись к нему, сшибая на своем пути и рай, и ад… Никогда более в жизни я никого так не желала… И не любила. *** Этим утром я проснулась в своей постели, шестьдесят с лишним лет спустя после первого в ней пробуждения, в одиночестве. Анна и Константин, чета Вольф, вполне успешно занимались делами государственной важности, поэтому моему экс-мужу не было необходимости вставать так рано. Всей кожей ощутив тревогу, я подскочила на кровати. Да, сейчас мы были временно вместе, ничего друг другу не обещая, ни в чем не клянясь, но это, по сути, ничего не меняло. Я не желала постоянно пребывать в его тьме, но научиться любить без надрыва и не переживать за его жизнь я так и не сумела. Сейчас его отсутствие я ощущала каждым импульсом в моем теле, ощущала кожей, и внутри меня даже, кажется, все мои органы сдавило мучительной болью от ощущения паничеcкой тревоги и безотчетного страха. Я пока не знала, как работает схема перехода души из оболочки в оболочку. Поставив паузу на третьей оболочке четвертой жизни и вернув себе внешность Лоры Уилсон, я снова оказалась вампиром, пусть Элис Паркер-Лайл и была человеком еще недавно. Накинув на себя бордовый шелковый халат, я выскочила в коридор и кликнула Роберта. Дворецкий, явившись с опозданием на пару минут и страшно извиняясь, после расспросов сказал, что Его Величество он не видел со вчерашнего вечера. После стольких лет в услужении Владислава, наш верный и преданный Роберт все равно не мог называть королем ни Константина Вольфа, ни кого-то другого. При вышеупомянутом он все же обращался к нему по титулу, который тот удачно заполучил, так что теперь у нас в замке было два короля. Официальный и негласный… Не прибегнув к опросу других слуг и друзей, я сразу кинулась к шкафу на вампирской скорости одеваться. Потому как солнце до сих пор оказывало на мое тело разрушающий эффект, я надела полупрозрачное кружевное черное платье до колена, черные туфли на высоком каблуке и темные очки, собрав волосы в тугой и высокий хвост на затылке. Было не до смеха, честно говоря, когда у опушки леса я почувствовала тягучий и вязкий черно-лиловый запах вампирской крови, но все же, летя, как выпущенная из лука стрела, я на долю секунды позволила себе замечтаться и вспомнить, как сразу после обращения, в день первой охоты с Владиславом, бежала на вампирской скорости сквозь глубокий и темный, дремучий лес, любуясь освещающими собой неприветливые деревья светлячками… Словно гончая, взявшая след, я неслась быстрее выстрела, а деревья и дома мелькали перед глазами, сливаясь в неясные смутные серые блики… Почуяв место, где обрывается след, я резко затормозила и чуть не влетела в стену каменного грязно-серого здания где-то на отшибе, стоявшего обособленно от деревень и других построений. Не обнаружив в гладких стенах, обойдя здание по кругу, дверей, я чисто интуитивно коснулась пальцами серой кирпичной кладки в том месте, где она была неровной и, будто бы, вдавленной внутрь, поспешно отскочив, когда стены с протяжным скрежетом начали разъезжаться в разные стороны. В помещении оказалось темно, на удивление, даже для вампирского сверхострого зрения, а пол был стеклянным. Посмотрев себе под ноги, я почти что ужаснулась, увидев шахты и тоннели прямо под собой. Одно неверное движение, и я сверзнусь в пропасть, не успев даже расправить крылья. Каблуки стучали по стеклу, отдаваясь эхом в каменных стенах, а я проклинала свою пагубную страсть и приверженность к дорогим и умопомрачительным туфлям. Где-то впереди забрезжил свет, но, приблизившись вскоре к нему, я поняла, что это поблескивали в практически непроглядной тьме серебряные прутья клетки, способной поместить в себя даже слона в полный рост. Клетка стояла уже на каменном полу, и, окончив путь по стеклянному широкому мосту от дверей до места заточения моего бывшего супруга, я приблизилась к клетке и сжала в руке витиеватый железный замок. Рассыпавшись в труху, то, что было замком, ссыпалось на пол мелкой металлической крошкой из моей руки, и я закатила глаза. — Стареешь, любимый. Как же легко тебя стало поймать, Владислав. — Вся саркастическая ирония, которую я пыталась вложить в эту фразу, реализовала себя в растянутом звуке 'а' его имени, словно там их было, как минимум, четыре. Он не спешил поднимать голову и обращать на меня внимание, лежа в цепях на полу, лицом вниз, без каких-либо движений. Открыв дверь в клетку с лязгом металлических засовов, я поздно сообразила, что кто-то уже стоял за моей спиной. Не успев обернуться и оскалиться, получив по голове чем-то тяжелым, я почувствовала удар сильной ладони в спину, который бесцеремонно втолкнул меня в клетку на пол. Перед глазами моментально возникла белесая пелена, в ушах появилось невнятное гудение, но все-таки, практически ничего не слыша, я расслышала, как дверь нашей тюрьмы закрывается на замок снова. Кто-то оказался со мной рядом, и, силой усадив на пол, спиной к прутьям решетки, похлопал меня по щекам. Открыв глаза и с трудом заставив туман, застлавший обзор, отчалить к чертовой бабушке, я встретилась мутным взглядом с взглядом почти что полыхавших яростью черных, словно море ночью, глаз. Коротко выдохнув от боли, ощущая, как прутья обжигают спину, издав тонкий вскрик, я не без труда совершила над собой усилие и отодвинула свое непослушное тело от клетки по направлению к Владиславу. — Стареешь, любимая. — Издевательски усмехнувшись, он сымитировал мою интонацию. — Ты так вообще попалась, как лохушка. Меня хотя бы заковали в серебряные цепи, а тебя обычным придорожным камнем обезвредили. Дэнелла не учила тебя всегда оглядываться назад, когда находишься на вражеской территории?.. Впрочем, сейчас это уже не имеет никакого значения. Владислав впервые был так зол на меня, что его аж передергивало от бессильной ярости. И это было вполне оправданно, ибо мы с ним снова оказались в идиотской ситуации, когда его могла спасти только я, меня — только он, а спасти нас обоих было некому. Вероятно, тоже припомнив эпизод на цепях в пещере Дэнеллы Тефенсен, выдохнув и сплюнув кровь, так как серебро уже, разъев одежду и кожу, начинало влиять на внутренние органы, мой экс-супруг продолжил. — Ведь, когда ты узнаешь, кто организовал похищение, ты поймешь, что за твои прекрасные зеленые глаза он тебя отсюда живой не выпустят. Ты попала по-крупному, бабочка. На сей раз ловушка была приготовлена для тебя. Не для меня… — Я все поняла. Хватит прессовать. — Я окинула Владислава без пяти минут озлобленным, от отсутствия оправдания своему бездумному поведению, взглядом, потирая ладонью место ушиба на затылке, и в это же мгновение услышала негромкое хлопанье в ладоши. — Браво, Дэвид. Две птицы попались в одну клетку. Я знал, что ты придешь за ним, Лора. Что бы ни случалось в вашей совместной жизни — ссоры, расставания, разлуки, ты, как и всегда, отдашь за него все и прибежишь спасать его никчемную жизнь. Наконец-то, я имею честь увидеть, как работает пророчество. Тьма волочилась за тобой тревожными снами, Лора Уилсон, и, нагнав, превратила тебя саму в свой же худший кошмар. — Послышался в полутьме хриплый, старческий, дребезжавший голос. Через несколько продолжительных минут фигура восьмидесятилетнего старика отделилась от тени. Поднявшись на ноги и обернувшись в сторону оратора, я вся обратилась в слух и зрение. Когда, приблизившись вплотную, он сдавил прутья клетки своими немощными дряблыми старческими руками и прижался лбом к одному из них, я смогла, наконец, детально рассмотреть его лицо. Предварительно окинув его взглядом, я вздрогнула. На меня смотрели глаза из прошлого, которое я сожгла, утопила, уничтожила и стерла из своей жизни. Оно взирало на меня с лица седого, не менее омерзительного, нежели в юности, старика, лет восьмидесяти на вид, с глубоко въевшимися в его лицо морщинами и горбатой спиной, перекашивавшей весь его корпус настолько, что он казался чуть ли не вдвое ниже своего настоящего роста, который за годы не сравнялся не только с мужским, а и даже с моим собственным. В озлобленном горбуне, взиравшем на меня с холодной яростью своих бесцветных глаз, даже в постаревшем на столько лет, я все равно узнала рыжего, конопатого и амбициозного богача из Хартфорда, которого мои родители прочили мне в мужья. Пред мои светлые и зеленые очи предстал Дэвид Теннант собственной персоной… Радуясь произведенному неожиданностью впечатлению, Дэвид коротко улыбнулся. — Это вот он что ли был планом побега? Этот ублюдочный монстр? К нему ты побежала, сломя голову, и от меня, и от собственной матери? Удалась ли твоя жизнь, Лора Уилсон? Или ты получила полное боли и горя убогое существование, поддавшись искушению, которому молило поддаться каждое твое сновидение? — Побежать от тебя было единственным разумным поступком в моей жизни. Посмотри на себя. Ты-то чего добился? — С улыбкой я окинула старика пренебрежительным взглядом. — Я — королева целого мира. Народа вампиров и народа эльфов. И я теперь всегда выгляжу, как семнадцатилетняя. Я вечно молода и красива. Меня обожают, ненавидят и боятся все, кто находится в моем подданстве. А ты?.. Чего добился ты, Дэвид?.. Невесть каким образом постарел и покрылся морщинами, хотя в Хартфорде должно было пройти с момента моего побега всего шесть лет. И твое единственное развлечение в жизни… Я обвела рукой клетку, все еще презрительно усмехаясь. — Это?.. Ловить меня и доказывать, как я ошибалась, отвергнув тебя, как жениха? Срочно найди, чем заняться, пока ты не закончил жизнь столь же убого, сколь ее прожил. — Ты БЫЛА молода и красива. — Коротко отрезал Теннант, подслеповато щурясь. — А сейчас ты — омерзительное мертвое чудовище с лицом девушки, которую я любил. Ты живешь только низменными потребностями: жаждой крови и сладострастия. Тебя интересует, как я постарел? Сара отправила меня сразу после твоего побега следить за тобой, вручив ключи от портала в ваш мир, как Хранителю Баланса Измерений. И я искал тебя по мирам все эти годы… Да, в Хартфорде прошло всего шесть лет, но здесь, в Трансильвании, магическом мире, шестьдесят пять. Я состарился больше, чем на полвека, а ты выглядишь так же, как и в день побега. Разве это справедливо?.. Владислав, даже пребывая в серебряных цепях, не удержался от тихого смешка. — Справедливо или нет, но мужчины меня не интересуют. Поэтому обращать тебя, делая своим любовником, я не собираюсь. Извиняй. Я не удержалась, чтобы не прыснуть со смеху, пока старик зеленел, синел и багровел от злости. Наконец, он все-таки выдавил из себя, процедив сквозь зубы. — Заткнулись оба, пока я не пустил вам по серебряной пуле в лоб, чтобы ускорить процесс вашего подыхания. Ты даже маму свою не пожалела, прогнившая сучка. У нее сердце кровью обливалось после твоего побега!.. — Упс… Я, видимо, знала какую-то другую маму. — Пренебрежительно бросила я. — Моя мама кинула меня в церкви под образа со словами, а вот тут приведу дословные цитаты: 'сатанинская шлюха', 'грешница, которая ежели не покается, будет гореть в пламени ада', 'проклятое отродье', 'исчадие ада'. Она даже сказала, что я — более не дочь ей. Это у Сары Уилсон-то сердце обливалось кровью? Оно у нее вообще есть?.. Эндоскопический осмотр показал отсутствие сердца. Сожалеем. Злобно съязвила я, изобразив самую что ни на есть скорбную мину на лице и сымитировав голосом тон профессионального хирурга после неудавшейся операции. — Как ты смеешь так о ней говорить! Сара Уилсон — святая женщина, всю свою жизнь положившая на алтарь работы организации Хранителей Баланса Измерений. Ей настолько противно было то, что с тобой стало, что она велела мне найти и прикончить чудовище, превратившее ее дочь в монстра, заставившее ее питаться кровью, и бездушную извращенную вампирскую копию Лоры Уилсон в память о человеческой добрейшей души девушке, которую она любила! Но, скрепя сердце и заставив меня поступить правильно, она плакала и даже пыталась отговорить от убийства тебя, говоря, что ошибалась. Что, возможно, тебя еще можно вернуть. Но, увы, нельзя. От тебя осталась одна оболочка. А изнутри ты — бездушная и мертвая тварь, которая еще и плюет в лицо и насмехается над той, кто жизнь посвятила ее воспитанию. Я подалась вперед и прожгла Дэвида Теннанта, покинувшего участок света и ступившего в неосвещенную зону, таким яростным взглядом, от которого стены покрылись инеем, и само пространство вокруг меня стало на несколько градусов холоднее. — Жизнь надо не класть на алтарь работы организации Хранителей Баланса Измерений, а проводить в любви к своим ближним. Пытаясь выслужиться перед этими выродками, убившими мою настоящую мать, она возвела свою работу в культ и из-за этого возненавидела меня. Именно ненависть Сары Уилсон ко мне сделала меня такой и привела к тому, что мы сейчас имеем. Давай. Скажи еще раз мне в глаза, какая я — тварь, как несправедливо отношусь к своей приемной матери. С каких это пор лицемерие всласть, а его отсутствие и признание некоторых вещей такими, какие они есть, сразу становится свидетельством отсутствия души? У меня есть душа, Дэвид. Поверь, она есть. Глубоко и надежно запрятана, но не отсутствует. Я не умею сладко лицемерить, поэтому можешь считать меня извращенной копией человеческой девушки, которая, вроде как, для всех была хорошей, но правда одна. Я любила свою мать и люблю до сих пор, но никогда не прощу ей то, что статус и работа стали для нее важнее семьи. И даже будучи человеком, я терпеть тебя не могла. Какое счастье, это даже до сих пор в силе! Смешно вообще упоминать даже о том, что моя мать послала убить меня за то, какую жизнь я выбрала, а я должна считать невинной жертвой ЕЕ! — Ты — монстр, Лора. Даже на твой след меня вывела кровавая резня в театре, где вы развлекались со своим мертвым любовником, а ведь я думал, что так и умру, не сведя счеты с вами. — Престарелый горбун потряс в воздухе кулаком, и я иронично улыбнулась ему в последний раз. — Кое в чем ты абсолютно не прав, Дэвид. В ином — прав… Я — не просто рядовой монстр. Я — худшая из них. А в остальном… Да. Ты так и умрешь, не сведя счеты с нами. Скандере! Имплицете! Глядя на его недоуменное лицо, применив прямо при нем два магических знака, я посмотрела за спину Дэвида Теннанта. Лежавшая в куче хлама веревка зависла в воздухе на знаке номер один. После того, как я сложила пальцы в знак номер два, она поймала в кольцо шею незадачливого Хранителя Баланса Измерений и тугим узлом затянулась на шее мужчины, не ожидавшего такого подвоха. Когда посиневший и сгорбленный старик уже не смог сопротивляться и упал придушенным на пол к прутьям клетки, я, игнорируя боль и шипение растворяемой серебром кожи, просунула руку сквозь проем решетки и потянулась за ключом на его поясе. Глядя на состояние мужа, я ужасалась от одной мысли о том, где мне взять столько детской крови, чтобы вернуть его к нормальному функционированию организма, почти что уничтоженному серебром… Не без труда открыв клетку с другой от замка стороны и распутав цепи, причинившие графу столько боли, я тащила его до дома практически на себе. Также не без труда разобравшись с вопросом выживания и найдя необходимых доноров крови, до ночи мы прожили нормально. А поутру… *** Первое, что я отметила по факту своего пробуждения, пока еще не разомкнула веки — это яркий солнечный свет. Так как жизнь в замке моего бывшего мужа представлялась мне единственно истинной, и потому я даже в полудреме всегда ощущала себя именно там, мне даже на период, когда я возвращалась в человеческое состояние своих трех новых жизней, пробуждаться от яркого солнца было не по себе, так что, привыкнув к тому, что под закрытыми веками я всегда видела мир в темных: серых и черных тонах, увидеть его внезапно в оранжевых было странно. На наших окнах плотные черные шторы, так какого… Мысленно выругавшись, я села на кровати, потирая кулаками глаза, чтобы смочь открыть их. Пока я еще боролась с опутывавшей меня в кокон дремоты сонливостью, мое тело отметило некоторые вещи, приятные вещи, но от которых мне стало не по себе. Тепло солнечных лучей не обжигало, а приятно ласкало мое тело. Тихое, едва различимое сердцебиение в груди, пульсация крови, бегущей по венам. Мысленно я выругалась снова. Вот что значит — ничего не обещать. Неужто, новая оболочка и новая жизнь?.. На этот раз я этого не просила!.. Приложив руки к вискам, я глубоко выдохнула. Да. Мое тело было снова человеческим, и кто там играл со мной, перекидывая из жизни в жизнь, из одного места в другое, черт меня побери, если б я знала… Только вчера моими стараниями был убит Дэвид Теннант. После нелегкой процедуры возвращения экс-мужа в комфортное для него состояние, я уснула в своей кровати вампиром, в замке на шестнадцатом этаже, а сейчас пробудиться человеком… Бред какой-то… Окончательно пробудившись ото сна, я не нашла ничего лучшего, как осмотреть комнату, в которой оказалась по воле случая. Нет. Это, однозначно, не могла быть новая жизнь. Там все начиналось несколько иначе. Я рождалась в новой семье, воспитывалась в ней. Я взрослела, училась, встречалась, выходила замуж и работала… А сейчас, окинув придирчивым взглядом свое тело, я отметила, что была взрослой, и даже нашла непримечательную родинку на лодыжке, которая была у меня, Лоры Уилсон-Дракула, и которой не было ни у одного моего перерождения… Комната оказалась не очень большой и светлой, с окном через всю стену слева от меня, занавешенным белыми занавесками, входной дверью рядом с окном, двуспальной кроватью в центре, на которой сейчас возлежала я в светлой и полупрозрачной сорочке, шкафом у стены напротив кровати, двумя стульями вокруг прикроватного столика справа от меня и зеркалом, висевшим на противоположной окну стене. Мои размышления и открытия прервал очень хорошо знакомый, дребезжащий голос. — И который же час по-вашему, миссис Теннант? — Больше никого в комнате не было обнаружено, поэтому я соизволила обернуться в сторону открытой двери, на пороге которой возник Дэвид Теннант, но версии гораздо моложе, чем та, которую я прикончила вчера. На вид рыжему крысенышу было лет тридцать пять-сорок, из одежды на нем были лишь белые шорты, а рыжие волосы его груди всколыхивали на уровне моего горла рвотные позывы. Таким, рыжим и омерзительным, я запомнила его на выпускном балу в институте, и с тех пор он практически не изменился, в отличие от того Дэвида, убитого мной вчера. Наши с ним матери: Сара Уилсон и Эми Теннант были подругами со школьной скамьи, и моя мать всегда мечтала удачно выдать меня замуж, а у отца Дэвида было внушительное наследство для сына. Похоже, что сейчас я попала в одну из альтернативных параллельных реальностей, в которой моя мать реализовала свои мечты. И ничего хуже реализованных мечт моей матери о моей идеальной жизни для меня невозможно было придумать. — Опять ты. — Прошипела я. — Всегда я. — Коротко отрезал он. — А кого ты еще ожидала увидеть, Лора? Мы с тобой уже десять лет, как женаты. Не знаю, в каком там полусне, где и с кем ты живешь, вечно вся в себе, но после выпускного бала мы встречались три года, а потом обручились. А теперь, когда ты проснулась, я еще раз тебя спрашиваю, ты помнишь, который час? Похоже, что ты не только напрочь забыла отвести Джека и Лили в школу, но и проспала свою работу. — Что-о-о-о-о? Нет, нет, нет, это какой-то дурной сон. Помешательство! Быть такого не может! Резким движением вскочив с кровати, игнорируя ухмылявшегося в дверях Теннанта, я метнулась к зеркалу. Да, я выглядела немного старше, чем тогда, на выпускном, но, все же, это была я. Я — человек. Как если бы я не сбегала, и ничего из того, что случилось после бала, не было, а я очнулась от того, что происходило в моей голове, только сейчас. Каштановые полувьющиеся волосы небрежно спадали на плечи девушки в светлой сорочке из отражения. Она уже начинала дрожать всем телом, а из изумрудных глаз двумя змейками по ее щекам заструились слезы. Сердце мое предательски сжалось, словно его сдавили железными тисками в чудовищном осознании. Ничего не было. Ничего никогда не было. Он - сон. Он - миф. Полуизвращенная ненормальная сказка, слишком хорошая, чтобы быть реальностью. Мой кукловод, мой Ворон, мой арахнид, опутавший меня своими сетями намертво, мой коллекционер бабочек… Я его придумала в невозможности справляться с окружающим миром, в невозможности подавить тошноту, которую во мне вызывала моя собственная жизнь. Да и правда… Откуда взяться вампирам? Откуда взяться иным мирам?.. Нет ни вампиров, ни магии, ни чудес. Есть лишь судьба, тяжелым приговором ложившаяся на мои плечи. Судьба — быть вместе с Дэвидом Теннантом. Этим тошнотворным, омерзительным и ублюдочным Дэвидом Теннантом… Магия… Что-то шевельнулось во мне, и, подойдя к прикроватному столику, я окинула взглядом расческу, тихо прошептав 'Волатис' и сложив пальцы в знак, позволявший поднимать предметы в воздух… Я сверлила эту расческу, лежавшую на том же самом месте, где и лежала до попыток моих воздействий на нее, не сдвинувшись ни на миллиметр, добрых секунд сорок, затем обернулась зареванным лицом к Теннанту… — Но… Я же… Сбежала… — Прошептала я сдавленным тихим голосом, а в голове завели разговор две вечно скандалившие субстанции. В этот раз меня гнобило, на удивление, подсознание, а не внутреннее 'я'. — А вот так тебе и надо, сучка. — Прошипел голос Владислава в голове. — Нравилось менять жизни и мужиков, как перчатки, когда это был ТВОЙ осознанный выбор, и ты все контролировала? Контролировала чьей женой стать, какую выбрать профессию, родить ребенка или нет. Каково теперь, когда за тебя все решили?.. Живи теперь с этим, как жил Владислав все то время, пока ты изволила совершать вылазки к свету. Расческа не взлетает? Интересно, почему же это?.. Это реальный мир, мир без магии. А в реальном мире расчески лежат на столах, а не висят в воздухе, тупость. Тонюсеньким голосом за меня вступилось внутреннее 'я'. — Отвали от хозяйки со своим упырем. У нас сейчас проблемы поважнее, чем-то, что он, бедняжка, испытывал, когда Лора отдыхала от его гнилой натуры и его тьмы. Мы все трое сейчас в огромной заднице вместо дома. Надо помочь хозяйке вернуться назад, в Трансильванию. — Куда вернуться? Магических миров нет. Она все выдумала. — Съехидничало подсознание, и субстанции резко замолчали. Тем временем Дэвид ответил на реплику, выданную мной какое-то время назад. — Куда ты сбежала?.. Господи, да ты, и правда, не в себе. Ты хоть пьешь 'Литий', прописанный Ноланом или забросила прием психотропных? — Где я? Отвечай сейчас же! — Я стояла, сжав руки в кулаки и из последних сил сдерживаясь, чтобы не накинуться на Теннанта и не разукрасить ему его поганое крысиное рыло под хохлому. — Дома. Там, где и должна быть. В Бриджпорте. Я свяжусь все-таки с Мистером Ноланом. Последние две недели ты вообще какая-то странная и не в себе. Пока психиатрических больниц будем избегать, но в неврологическом отделении тебе полежать под капельницей с транквилизатором, явно, не помешало бы. Больница. Транквилизатор… Я даже взорваться, разразившись нецензурной бранью в ответ на подобное предложение, не успела, как голову мою прострелило пронзительное осознание. Это шанс. Если я, действительно, не в себе, то это единственное верное решение… Пока лекарство будет капать, я, в состоянии дереализации и деперсонализации, снова его увижу. Даже если вся моя жизнь, жизнь мечты, была ложью, вернуться туда есть шанс, пусть и единственный, но есть, и необходимо его использовать… Но не успела я раскрыть рта, чтобы умолять Дэвида отправить меня в неврологическую клинику, в комнату заскочили два маленьких рыжих создания лет по восемь-девять каждое. Девочка и мальчик, два рыжих чертенка с пронзительными зелеными глазами, кинулись ко мне, радостно крича и прыгая со словами. — Мама, мама, мамочка, мы что, сегодня не идем в школу?.. Да. Конца этому маразму, однозначно, не предвиделось. Окинув меня взглядом, достойным добровольного признания в том, что я сумасшедшая, Дэвид Теннант удалился из комнаты. Рыжеволосая девочка, Лили, стало быть, стояла возле меня и смотрела мне в глаза самым искренним взглядом. — По-моему, мамочка сегодня хочет, чтобы вы прогуляли уроки. — Я крепко зажмурилась, затем открыла один глаз. Ничего не изменилось. Я все также стояла посреди светлой маленькой комнаты, а рядом со мной вились дети Дэвида Теннанта. И мои… Тяжело выдохнув, я взяла ребятишек за руки и повела к двери. Все-таки какой-никакой опыт общения с детьми у меня был, пусть и с вампирскими, но, по сути, особой разницы нет. Все дети, не важно, какой нации, религии, цвета кожи хотят одного и того же. Весело играть, вкусно есть, сладко спать и пользоваться повышенным вниманием у родителей. А уж чего они хотят больше: крови или шоколада, особой разницы не имеет. — Идем. — Натянуто улыбнулась я. — Только вам придется показать мне, где находится ваша школа. Выставив детей за дверь и попросив пойти и проследить, чем занимается их папа, а затем доложить мне, я открыла дверцы шкафа. Долго копаться и выбирать, что надеть, было не в моих привычках, поэтому я сняла с вешалки обтягивающую белую блузку и черную юбку-карандаш и наскоро оделась, брезгливо отодвинув вещи Дэвида Теннанта от своих. Окинув себя взглядом в зеркале, пока расчесывала спутавшиеся за ночь волосы, я только улыбнулась, иронически вспоминая годы, проведенные в институте, где я предпочитала одеваться именно так. Чудачка, никем не понятая. Никому не нужная. Кроме единственной девушки, которую однокурсницы считали придурковатой. Елены Шеффер. Мгновенно мне стало стыдно. Я обещала ей звонить часто из Чикаго, но потом… Психиатрическая больница, Владислав, наш мир… Вот только если всего этого, и правда, не было, значит, она не могла и обидеться. Если, как говорит Дэвид Теннант, я тринадцать лет пребывала в Хартфорде, а затем в Бриджпорте, три года с ним встречаясь и десять лет живя в браке, значит, я просто не могла не общаться с лучшей, условно выражаясь, подругой. Набрав по памяти номер Елены на телефоне, обнаруженном на прикроватном столике, я слушала гудки в трубке и молила, чтобы она не сменила номер и не переехала из Хартфорда. — Алло. — Елена. — Выдохнула я с облегчением. — Лора, привет. Ну наконец-то. Я думала, ты так и забыла обо мне. Две недели не звонишь. А уж в гости вы с Дэвидом не приезжали к нам с Диланом целый месяц. Что у вас там такого стряслось? — Раздался взволнованный голос из прошлого в трубке. Моя подруга настойчиво и молчаливо ждала моего ответа, и я, поморщившись и выдохнув, выдала длинную тираду. — Извини. Я… Последнее время все так чертовски сложно. Столько всего навалилось… Я сейчас уже опаздываю… Скажи мне срочно, как друг другу. В какую школу ходят мои дети, адрес, где я и кем работаю, и, самое главное, как я туда добираюсь… Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, только скажи, что у меня есть машина… — Ты что, недавно с Луны свалилась? — Звучно расхохоталась Елена, но мне, честно говоря, не до смеха было. — Можно и так сказать. Со звезды, светившей ярко и освещавшей мне путь, прямо в грязь я свалилась. Пожалуйста, Эли. — С нажимом повторила я. — Хорошо-хорошо, записывай. — Отсмеявшись, посерьезнела она. — Школа Лили и Джека находится на Морано Авеню 20. Ты работаешь в кафе под названием 'Рэйвен' на должности бариста на Хиллингтон Роуд 15. На проходной не забудь представиться, как Лора Теннант. Если все так плохо с памятью, с тебя станется Лорой Уилсон представляться. А ездишь ты на такси. Номер вызова машины записан в твоем мобильном, как 'Бриджпорт Такси'. Удачи. — Спасибо. Не знаю, что бы я без тебя делала. — Я повесила трубку, не попрощавшись, и вышла в холл. Дэвид уже переодел детей из пижам в школьные формы и предложил мне завтрак в виде пшеничных хлопьев с молоком. Отрицательно покачав головой и взяв детей под руки, я вышла из дома, на ходу набирая номер вызова такси. Вызвав машину к дому, номер которого я прочитала на здании, я внезапно увидела высветившийся на дисплее звонок от кого-то под именем 'Любимый'. Закатив глаза, я нажала на кнопку 'Принять вызов'. — Не успел сказать. Ты умчалась стремительно. Не забудь отпроситься сегодня пораньше. Вечером в гости к нам приезжает твоя мать. Удачи. — Дав короткую сводку информации, Дэвид повесил трубку. — Вот Дьявол. Только ее тут и не хватало. Похоже, что последнюю фразу я все-таки произнесла вслух, потому что Джек и Лили начали визжать в полный голос и высоко подпрыгивать с криками. — Бабушка приедет! Бабушка приедет! Коротко бросив таксисту, что мне необходимо высадить детей на Морано Авеню 20, я уставилась в окно на скучные пейзажи домов и супермаркетов, игнорируя режущую сердце боль по дому и тоску по мужу. Если бы мне дали хоть малейший, мизерный шанс вернуться, обнять любимого еще раз и извиниться за подлое бегство в новую, не отягощенную болью и мраком жизнь, я бы больше никогда его не оставила. Свет, которого я искала, ничего мне не дал. Любовь, взаимность и нежность, которые я желала получить от кого-то более мягкого, нежели он, также ничего мне не дали. Верните мне его тьму. Я погрязну в ней навечно. Пропаду, умру, но больше никогда его не оставлю… Владислав… Молю. Найди меня. Верни меня… Дети снова загомонили, увидев мои слезы, но я не позволила им развить тему. Коротко и отрывисто поцеловав рыжих чертенят в лобики, я открыла дверь такси, и они, вприпрыжку, взявшись за руки, полетели в сторону веселой детворы, прогуливавшейся у здания школы. — Хиллингтон Роуд 15. — Сухо бросила я. Извинившись на проходной за опоздание и получив свой бейдж с именем Лоры Теннант, бариста кафе с ироническим названием 'Рэйвен' — Ворон, что опять пробудило во мне тоску по мужу, я ступила за барную стойку кафе к кофе-машине… День тянулся медленно. Повезло еще, что клиентов оказалось немного, потому что премудростям кофейного сомелье пришлось учиться по ходу работы. Если все, действительно, так, как говорят Дэвид и Елена, неужели за тринадцать лет я не приходила в себя, работала и жила на автопилоте?.. Почему я ничего не помню?.. Ближе к концу рабочего дня отзвонился Дэвид, у которого сегодня явно был выходной, сообщив, что детей из школы он забрал, и чтобы я сама уже подъезжала, дескать Сара звонила, что она на пути к нам. Дома, все еще нервная и раздраженная, я сожгла рыбу, а кастрюлю с супом опрокинула на себя, истерически матерясь, потому что ошпарила руки. Не знаю уж, насколько умелой кухаркой я тут была эти тринадцать лет… Сегодня явно не клеилось ничего вообще. Быть может, просто не мой день… Застирывая пятна, оставленные супом на фартуке, я услышала звонок. Пробил час икс. Через две минуты входная дверь отворилась, и на пороге возникла моя приемная мать собственной персоной. Я обмерла. Я не видела эту женщину шестьдесят с лишним лет. Пыталась возненавидеть за то, как она со мной поступала. За то, что била и морально унижала… Но сейчас, увидев ее, вспомнив, как эта женщина часами сидела возле отказывавшейся засыпать меня, читая сказки об эльфах и других волшебных народах, когда я была совсем маленькой, как она практически засыпала, устав от работы в больнице, а я дергала ее за рукав и просила почитать мне еще немного о прекрасной принцессе роз и принце винограда, я не выдержала. Обняв Дэвида, Сара Уилсон повернулась ко мне, и тогда я, сама от себя не ожидая, кинулась к ней на шею, забыв даже снять фартук. — Мам… Мам… — Я лепетала бессвязно, практически плача ей в плечо. Мне так не хватало ее тепла в детстве, что я практически заставила себя относиться к ней плохо и неблагодарно, повзрослев, но сейчас, увидев ее впервые за столько лет, я не сдержала эту маленькую Лору внутри себя, так тянущуюся к любви, заботе и пониманию. Пару раз хлопнув меня ладонью по спине, Сара отстранилась, и лицо ее неприязненно исказилось. — Времена идут, а ты совсем не меняешься, Лора. О, Боги… Дэвид — просто святой мужчина, раз терпит тебя столько лет. Посмотри на себя, а!.. Прямо как в юности. Весь фартук в супе!.. Я отстранилась в ответ, и холод подернул внутри меня все скользким ощущением злобы и неприязни. Она всегда так делала. Каждый раз в порыве чувств с моей стороны, находила, чем одернуть, попрекнуть меня и ударить прямо в сердце. Внешним видом, характером, чем-либо еще. Показать мне, насколько я никчемна. Сказать, что я не заслуживаю того, чтобы даже быть женой какого-то рыжего ушлепка. Тепло испарилось, как и не было. Неприязнь к ней снова стала моей составляющей. Швырнув остатки супа на одну тарелку и пережаренную рыбу в другую, низко склонив голову со словами 'Кушать подано, маман', я развернулась, скинула фартук на пол, не потрудившись даже повесить его на стул, и хлопнула дверью своей комнаты, оставляя Сару наедине с Дэвидом и ее собственной шокированной миной. Конечно, она такого не ожидала от той послушной маме девочки, только закончившей институт, но правда в том, что я ей давно уже не являлась. Я прошла шестьдесят лет кошмаров и ужасов в своем мире. Любовь к мужу, боль и душевные муки, которым подвергала нас с ним Дэнелла Тефенсен, смерть родной бабушки, возвращение всех воспоминаний, террор и гонения Валерия-завоевателя выжгли меня окончательно. Я постепенно становилась неврастеничкой еще до побега из дома. Мои поздравления. Вырвав меня из своей среды, из мира, ставшего родным, неведомая сила решила закончить мое обращение в нестабильную астеническую неврозу окончательно. От природы будучи подозрительной и любившей совать свой нос туда, куда ее совсем не просят, я выдохнула и приоткрыла дверь. Дэвид, ухмыляясь своей омерзительной улыбкой, проводил мать из холла в кухню. Сара обернулась к нему и спросила. — Ну что, ты был убедителен?.. — Да. Она думает, что сходит с ума. Готова была умолять меня запихнуть ее в психушку. Настырная сучка. Все еще надеется увидеть своего ублюдочного клыкастого упыря. Хоть под воздействием транков. — Сбавь тон, придурок. Она может услышать. Попробуй ее запри потом. Пророчество с такой силой толкает их друг к другу, что по отдельности друг без друга они съезжают с катушек. Вот тебе еще одно доказательство. — Сара кинула какую-то газету Дэвиду, и он, окинув взглядом первую полосу, поднял на нее вопросительный взгляд. — Но это ничего не доказывает. Кто угодно может убивать в Хартфорде зеленоглазых шатенок. — Теннант покачал головой. — Это вызов! — Повысила голос Сара. — Она тут четыре дня. Первые три, после обращения в человека, она пребывала в бессознательном состоянии, когда пересекла мир без магии, и всего лишь менее суток она тут, пришедшая в себя. И за эти четыре дня уже убиты сорок три шатенки с зелеными глазами. В одном только Хартфорде. Это не совпадение, Мистер Теннант. Совсем не совпадение. Мне звонил Калеб Йохансон из центра Хранителей Баланса Измерений в Хартфорде. Он сказал, что сегодня вся организация переполошилась и встала с ног на уши. Вампир ворвался в офис, безумный, в крови, усмехающийся и надменный, с еле как живой студенткой лет восемнадцати, практически копией Лоры. Сказал, что все, что сейчас происходит, всецело на их совести. Что он предупреждал их уже неоднократно. Он сказал, что если Хранители Баланса Измерений не выдадут ему мою дочь в течение трех суток, он растерзает каждого жителя Хартфорда. Он обещал не оставить ни одного жителя в городе, а потом взяться за другие города. Штаты. Мир. Он сказал, что пока не отыщет Лору, будет резать народ. Догадайся, чем дело кончилось… Он оторвал бедной девушке голову прямо на глазах Калеба и других офисных крыс, мстительно процедив, что это только начало. — И что мы будем делать? Выдадим ее?.. — Тихо прошептал Теннант. — Нет, конечно. — Сара отпила кофе из коричневой чашки, поданной ей Дэвидом, и поставила ее на стол. — Судьба одного мира ничего не значит по сравнению с судьбой всей сети параллельных и магических. А если пророчество о воцарении Ночи свершится, мы потеряем не только человеческий мир. Но тебе-то зачем так печься. Ладно я. Мне немного жаль оставлять Томаса на съедение психопату. Он еще и не в курсе, кем мы являемся, но… Если он станет жертвой, которая была необходима во имя сохранения в целости и сохранности более важных, магических миров, я и мужа в расход пущу. Лора и Владислав больше никогда не должны встретиться. Здесь она в безопасности. Он ее не отыщет, потому что мы в мире без магии, где его телепатические способности ограничены. Так что пусть сверкает клыками, сколько ему вздумается. У нас с тобой есть ключи от врат в иные миры. Мы можем сбежать когда угодно, куда угодно. В любое место и любое время. Только не забывай о том, что ты мне обязан. Подкрутив колесико времени, это я вернула тебя к жизни, после того, как ты позволил ей задушить тебя, подойдя слишком близко, олух. В своем мире она, как рыба в воде. Она — вампир. Она — ведьма. И она бесконтрольна. Хватило же ума смертному старому маразматику подходить вплотную к ней. Лора — эпицентр тьмы, которая завлекла ее, как я этого ни боялась и ни пыталась очистить ее исповедями в церкви, неоднократными попытками стереть память в Риме. Не смотря на все это, князь ее, как вирус в операционной системе. Он все равно влезает в ее сознание и отыскивает ее во что бы то ни стало. Так что держи ухо востро. Они могут собачиться, сколько угодно, но это ничего не значит. Он прикончит за нее кого угодно. И это взаимно. Сколько бы она ни бегала от его тьмы, я очень хорошо знаю свою дочь. Ощущая внутри себя импульс единственной в ее жизни больной и безумной любви, она ни за что ее не отпустит от себя. Как бы эта любовь ее ни разрушила. Тут случилось непоправимое. Меня заметили. Дэвид угрожающе направился ко мне, а Сара неприязненно отвернулась. — Проклятые заговорщики!.. — Скрывать то, что я все слышала, уже не имело смысла, да и я была слишком взбешена, чтобы получилось убедительно. — Я ничего другого от вас не ожидала, потому что вы оба — подлые, жестокие и лживые. Но Елена… Как вы заставили мою честную и добрую подругу врать мне и уверять в том, что я сошла с ума?.. Папа непричастен к работе Хранителей Баланса Измерений, не так ли? Поэтому он никогда мне не лгал, а говорил открыто, что думает?.. Он всегда слушался тебя, мама, а ты врала ему всю жизнь о том, кто ты и кто я! Врала мне! Наблюдая за мной и поставляя информацию этим скотам, своим коллегам, о грязном подкидыше из магического мира. Поэтому ты терпеть меня не можешь, поэтому, да? Потому что я не родная? Отвечай!.. Я практически накинулась на Сару с кулаками, но Дэвид крепко перехватил меня за талию и оттащил в сторону. — Для Елены Шеффер и всех остальных, кроме нас с Дэвидом, это единственная существовавшая когда-либо жизнь. — Коротко отмахнулась от меня Сара, даже не глядя мне в глаза. — Жизнь альтернативная, параллельная, называй, как хочешь, но для всех здесь живущих ты — жена Дэвида уже десять лет. Для Елены Шеффер никогда не существовало той параллельной реальности, в которой ты сбежала из дома. А насчет моей ненависти, глупая ты девчонка. Я никогда тебя не ненавидела. Когда-нибудь ты повзрослеешь настолько, чтобы понять, что-то, чего ты желаешь, разрушает тебя. Я причиняю тебе так называемую душевную боль, чтобы спасти твою душу и твою психику. Когда-нибудь ты смиришься и скажешь мне спасибо за это. Я терзаю тебя во благо, во имя очищения от тьмы, квинтэссенцией которой является твой ненаглядный. Я следила за тобой все эти шестьдесят лет, дочь, пока остальные Хранители Баланса Измерений не позволяли мне вмешаться. Я видела все. Взлеты и падения. Радости и горести. Слишком много всего было, а каждой своей гибелью твой Владислав толкал тебя в такую пропасть, что каждый раз он возвращался к жизни к все более разломанной фарфоровой кукле. Ты — эльфийка по природе своей. Сама тяга к вампиру противоестественна и противна твоей природе. Ты разве не помнишь историю матери Аланы?.. Весь ее род прокляли за чувства к чудовищу. Да и она сама погрузилась во тьму, став черным пятном на всей истории королевской династии Шиаддхаль. А теперь, Дэвид. Мать подняла глаза на Теннанта. — Привяжи ее, чтобы не вырвалась и не сбежала, раз уж ты — такой идиот и не увидел, что она подслушивает. Я свяжусь с монахами из Ватикана, и ее снова 'очистят' и 'сотрут'. Я больше не дам ей стать грязью под ногами того, кого она своим господином решила называть. — Конечно. — Обхватив меня за талию, Дэвид резко притянул меня к себе, похабно целуя в шею. — Мы сделаем все, чтобы Ворон не поймал голубку. Он не найдет тебя, как бы ты этого ни хотела. Тебе не вернуться назад, а без своей магии, без своих вампирских штучек, без навыков борьбы, подаренных тебе драконом в человеческом обличии и без своего красавца-мужа здесь ты даже бессильна оказать мне сопротивление. И вот ведь какая трагическая оплошность. Дети-то у нас есть, а вот переспать с тобой мне так и не довелось. Но ничего. Сейчас мы это исправим. Рассмеявшись, Теннант влез своей рукой мне под блузку, пока мать ничего не делала, чтобы ему помешать, даже не глядя на нас. Умолять ее было бесполезно. Затащив меня в спальню, Теннант зашвырнул меня на постель, а затем влез на нее сам, привязывая веревками мои руки и ноги к кровати. — Я слышал, что грязная сучка просто обожает мужскую грубость и силу. Я стану твоим новым господином, милая. Парадокс в том, что я желал тебя еще на выпускном, но ты сбежала. Сбежала, оставив меня ни с чем. А сейчас ты попалась. И я не намерен отказываться от такой дичи в ловушке. — Он тебе кишки выпустит. — Прошипела я, тщетно кусаясь и вырываясь. Человеческих женских сил оказалось, действительно, мало против мужской воли психопата, годами желавшего заполучить меня. Разрывая на мне одежду, ощупывая мое тело, Теннант сжимал мою шею рукой, едва позволяя дышать. — Он придет за мной и по стене тебя размажет одним небрежным движением руки. Мой муж терпеть не может, когда трогают то, что ему принадлежит. — А, может, он просто посидит в уголке и похныкает? — Расхохотался Теннант. — В Трансильванском офисе нашей организации местного правителя так «обожают», что поговаривают, что-то, что у него в штанах по размеру скорее недостаток, чем достоинство. Ну-ка скажи мне, Лора, правда или нет, что Мистер Зло во время секса плачет, как девчонка?.. Слухами-то земля полнится. — Я разобью твою тупую башку об этот прикроватный столик и вырву из нее твой бескостный язык. — Прошипела я, яростно извиваясь под Теннантом и плюясь в него. — Я с детства, еще с момента, когда ты сломал мою игрушку и свалил всю вину на меня, после чего Сара отходила меня ремнем, знала, что из тебя ничего, кроме ничтожной твари не вырастет. Закрой свою вонючую помойку, пока я тебя не уничтожила! — Об этом они тоже предупреждали. Истеришь, как сучка, стоит только хоть словом задеть твоего единственного и неповторимого. Закрой глаза. Если так проще, представляй его. Все равно он больше никогда тебя не коснется. Но воображать тебе никто не запрещает, милая. Повезло же поганой мертвечине… Какая грудь, какие ножки… Пользуясь своей грубой мужской силой, Дэвид Теннант все-таки изнасиловал меня… Ближе к ночи мне кое-как удалось справиться с веревками и ускользнуть в душ. Там я, обнаженная и холодная, как лед, свернулась калачиком на полу ванной в истерическом придушенном полукрике, счищая с себя кожу ногтями до крови и желая вырваться из ненавистного теперь мне тела, которого касались поганые руки рыжего крысеныша. Схватив мобильный телефон, накинув сорочку и пеньюар на плечи, я выскочила из дома, зареванная, с трясущимися руками. Вызвав такси, я попросила водителя отвезти меня на самое ближайшее кладбище. Последняя надежда… Дело в том, что да. Фактически я была заблокирована от мужа, благодаря тому, что магии в этом мире не было, да и Хранители Баланса Измерений, наверняка, постарались укрыть меня понадежнее… Но кладбище было сильным энергетическим полем даже в реальном человеческом мире. Души усопших, но не упокоенных, здесь существовали безраздельно. А связаться с, по сути, мертвым любимым через мертвецов и место, которое символизировало смерть, было единственным возможным решением. Либо он явится за мной, либо я умру. Последнее сейчас не казалось мне столь ужасным, каковым виделось в юности. Вернуться домой, к матери и Дэвиду, было намного хуже. Я звала, зажимая в руке давно бездействовавший кулон в форме летучей мыши, некогда оповещавший меня об опасности для того, кто был его владельцем, половину ночи, а потом, обессиленная после насильственных действий надо мной, просто упала и уснула на одной из безымянных могил кладбища, свернувшись калачиком. *** Пробудиться меня заставило холодное прикосновение ледяной ладони к щеке. — Мотылек, ты в порядке?.. — Владислав!.. — После сна я еще не помнила, кто я, как меня зовут, и что я посреди ночи делаю на кладбище, но его лицо… Забыв, что угодно и кого угодно, даже себя, его лицо я буду помнить и через эоны лет. Кинувшись ему на грудь, касаясь губами его шеи, я что-то истерически вопила, трясясь и извиваясь, пока он, наконец, не выдохнул. Тихо, с затаенной агрессией и дрожавшим от ярости голосом. — Суду все ясно. Он прикасался к тебе. Идем. Я прикончу эту гребаную крысиную тварь. — Пойдем лучше домой. — Взмолилась я, касаясь рукой прекрасного лица моего цыгана, заправляя прядь волос ему за ухо. — Сара и Дэвид — Хранители Баланса Измерений, а у них есть свои рычаги влияния и свои способности, не подвластные даже нам. Не надо связываться с ними. Я не хочу тебя потерять… — Я не благоразумный. Я не добрый. И я не прощаю. — Коротко и жестко отрезал мой помрачневший экс-супруг, поднимаясь и протягивая мне руку. — Вставай и иди со мной или жди меня здесь, но я развешаю кишки Дэвида Теннанта на его же люстре… Послушно встав и подав ему руку, я почувствовала, как он обвивает своей меня за талию. В следующий момент мы уже стояли под окнами моего нового временного дома… — А ты-то гадала, почему все твое детство Сара Уилсон читала тебе сказки об эльфах. Ответ лежал на поверхности. Будучи Хранителем Баланса Измерений она знала. Все о тебе, твоей истории и о том, кто ты есть. — Владислав иронично усмехнулся. — Кстати… — Я внезапно решила сменить тему. — Ты, действительно, убил почти пятьдесят девушек?.. Он только поджал губы в ответ. — Не обольщайся, пытаясь отыскать человека в звере. Я убил бы и больше, если бы понадобилось… Как оказалось, сделал я это совсем не зря. Дэвид и Сара все еще спали. Мать в гостиной, а Теннант — в комнате, где я очнулась. Владислав зажег свет, а я похлопала Дэвида по щекам, издевательски крикнув ему на ухо. — Просыпайся, солнышко! Приподняло его с кровати достаточно высоко. Окинув меня ничего не понимающим взглядом, он еще не успел заметить гостя за моей спиной. — Лора… Какого?.. — Того самого. — Я посторонилась, пропуская экс-мужа к кровати Дэвида. Ухватив за рыжие вихры омерзительного крысеныша, Владислав скинул Теннанта на пол с кровати. Граф не торопился и не собирался спешить покончить с врагом. Я знала, что свершение акта убийства ему доставляет невероятное удовольствие, потому Владислав готов продлевать его бесконечно долго. — Добро бы ты изнасиловал какую-нибудь первую попавшуюся девку. Как мизантроп, я бы тебе только рукоплескал. Но ты почему-то решил, что у тебя есть право посягать на мое. Лора - моя. А мнение тех, кто думает иначе, я под плинтусом видел. Неторопливо описав круг по комнате, на вампирской скорости Владислав оказался рядом с Теннантом, и, вжав его в стену, выпустил когти, нанося несколько размашистых ударов по телу визжавшего, как новорожденный, ублюдка. Вскоре на его груди проступило двенадцать рваных, разъезжавшихся и фонтанировавших кровью ран. Взвыв, он сполз по стене, закрыв голову руками и начиная истерически плакать. Мой экс с надменной ухмылкой обернулся ко мне. — Это он утверждал, будто я плачу, как девчонка? Пожав плечами, я подошла к Теннанту и, сняв с ноги туфлю, с удовлетворением отвесила ей смачный удар ему по голове. — В любом случае, быть девчонкой лучше, чем безмозглым простейшим. А он ведь — ходячая бактерия на ножках. Оторви ему голову. Хватит с него тратить наши нервы. Я уже домой хочу. Опостылело. — Куда ты так торопишься, мотылек?.. Я еще не успел наиграться. — Схватив за шкирку орущего, как накрытый умопомрачением, Теннанта, несколько раз предварительно пробив ему грудь когтями, Владислав швырнул его о стену, на которой висело зеркало. Разлетевшись вдребезги, оно осыпало нас колючими осколками, а весь истекавший кровью Дэвид съежился под ним. — Столько раз заявлял права на меня, а так и не представил их визуально, специально для Дэвида. — Я плотоядно усмехнулась, и, подойдя вплотную к бывшему мужу, опустила руки ему на талию. — А тебе лишь бы повод найти, чтобы продемонстрировать наши отношения на публике, эксгибиционистка чертова. — Знаю. — Привстав на пальчики, я улыбнулась, коснулась его губ своими, завела руку в его собранные в хвост черные шелковистые волосы, углубляя поцелуй, а потом обернулась к Дэвиду. — И ты, и мать, и Дэнелла, и весь мир… Вы все бессильны что-либо сделать с этим. Наблюдайте, молча, или горите в аду. Вырвавшись из моих цепких рук, Владислав снова подошел к Теннанту и поднял его высоко над собой. Затем, я не могу точно описать, что произошло, он ничего не делал и не колдовал, а стена, на которой еще недавно висело зеркало, окрасилась в багровый цвет сплошняком. Дэвид же просто исчез. Все, что здесь произошло, заняло, буквально, полторы минуты, не больше. Едва мерзкий крысеныш украсил собой стену этой спальни, в комнату ворвалась Сара. Я только успела открыть рот, а Владислав уже пригвоздил ее к стене, вдыхая ее запах, точно зверь, и удовлетворенно усмехаясь, видя в глазах моей матери безотчетный страх. — Теперь твоя очередь, Сара Уилсон. Я знаю, что ты просто люто ненавидишь меня, а уж сколько раз ты унижала мою жену, включая коленопреклонение перед своим убогим божком… — Выпустив клыки, он неумолимо приближался к ее шее. Необходимо было что-то предпринять. — Владислав. Нет! Он оглянулся на меня в недоумении, глядя так, будто увидел сумасшедшую. — Что, нет? Она ж тебе всю жизнь поломала, и она во Христе. Неужели есть другие поводы сохранить ей жизнь, кроме бредовых ролевых игр в дочки-матери? Или ты уже забыла, что это она все данные о тебе сливала Ватикану?.. С ее подачи тебя 'очищали' и 'стирали', а от этой процедуры и сдохнуть недолго. Ну и напомнить еще, что за пару романтических фантазий обо мне, она вытирала тобой полы в церкви? Эта сука заслуживает смерти больше, чем кто-либо, и я убью ее. Вот этими руками. Владислав занес руку с заостренными длинными когтями над головой Сары, и тогда я уже со слезами на глазах промямлила, кидаясь ему практически под ноги. — Пожалуйста, любимый. Она все равно — моя мама… — Будь по-твоему. Но ты — идиотка. Оставлять врагов в живых, значит добровольно и безнаказанно позволять им вбивать гвозди в крышку твоего гроба в дальнейшем. Зажав лицо Сары в когтях, он установил с ней глазной контакт. — Вампиров не существует. Нет никакой организации Хранителей Баланса Измерений и иных миров. Ты не знаешь никакого Дэвида Теннанта, а в комнате этого дома на стене не кровь, а полотно знаменитого, но бездарного художника… Твоя дочь вышла замуж за Алана Стэнфилда, заведующего Психиатрической Больницы №14, в Чикаго, и в эти выходные приезжала к тебе погостить. Но отпуск у ее мужа закончился, и, проведя небольшой уик-энд вместе с тобой, Лора уехала. Она больше не вернется, потому что Алану предлагают практику на Аляске, и чета Стэнфилд переезжает. Не ищи ее, не звони ей, не вспоминай о ней. У нее все хорошо. Ее личная жизнь устроена настолько превосходно, насколько ты и не мечтала в своих самых прекрасных снах, и ты уверена в том, что это к лучшему. Ты меня поняла? — Да. — Каким-то стеклянным и полуживым голосом пролепетала мать. — Моя дочь удачно вышла замуж, и мне нет повода беспокоиться о ней. Я не буду ее искать. — То-то же. — Похлопав Сару по щекам, мой муж отпустил ее, и я в последний момент успела удержать ее, чтобы старшая Уилсон не упала на пол. Обняв ее, все еще пребывавшую в ступоре, я зарылась носом в ее плечо и тихо прошептала. — Я так долго злилась на тебя: за то, что не проявляла чувства и заботу, как я того хотела. Но ты такая, и ничего нельзя с этим поделать. Я верю в то, что все, что ты делала, было во имя моего блага, каковым ты его видела для меня. Прости меня, если когда обидела грубым словом. Мне с моим характером и гонором тоже тяжело. Своенравие и гордыня делают из меня человека, в которого я не хочу превращаться окончательно. Что бы там ни было, я любила тебя, пусть и злилась. Поцелуй папу от меня. Я люблю вас обоих. Но судьба моя не здесь уже давно. Смирись и отпусти. Отпусти с сердца тяжесть и груз, что мешают дышать. Прощай, мам. Больше мы не увидимся никогда. Закрывая дверь за своей спиной, оставляя мать все еще безвольной куклой со стеклянными глазами, восседавшей на полу, я еще и не догадывалась, что, действительно, видела Сару Уилсон в последний раз в своей жизни… — Еще одно неоконченное дело. — Прошептала я. Мы с Владиславом вошли в детскую. На кроватках, в мирном и сладком сне почивали маленькие Джек и Лили. Разбудив их и взяв за руки, я подняла глаза на бывшего мужа. — Теперь все. Он только поднял бровь и присвистнул. — Скучаешь по детям? Я думал, ты не дождешься, когда свои повзрослеют и свалят из дома. Фактически, пусть в них и твои гены, но они — не твои. Тебе не обязательно нести за них ответственность. — А я несу. — Я окинула взглядом потиравших в темноте детской маленькими кулачками глаза и сонно переводивших взгляд с меня на Владислава и обратно, Лили и Джека. — Пусть я и не мать года, но отца у них больше нет. А Сара… Мать воспитает из них еще двух неврастеников. Даже неродным детям я такой доли не желаю. Граф только фыркнул, смерив нашу компанию без пяти минут презрительным взглядом. — А ты — яркий представитель психической устойчивости значит?.. Придумаешь, как объяснить человеческим деткам, откуда у мамочки ожоги от серебра на шее. А следы асфиксии? Наши с тобой были ближе к смерти, чем живые. Они с полуслова понимали. А эти малохольные… Еще и теннантовские. — Что-нибудь придумаем. Только хватит о БДСМ в присутствии детей. Ни стыда, ни совести. — Я закатила глаза. — Я пока только говорю. — Криво ухмыльнулся он. — Ты даже представить себе не можешь, что я для тебя приготовил за твои побеги от меня. Теперь, когда с врагами покончено, и у нас, наконец, появился шанс остаться наедине, сладкая птичка, ты у меня споешь похоронную со слезами на глазах. Плата за твои новые жизни все еще впереди. Если, конечно, примешь решение остаться, а не сбежать. Не обольщайся моими беседами, как с равной, когда мы в стане врага. За свои поступки придется платить. И ты знала об этом прекрасно. Сегодня вечером буду ждать тебя в музыкальной комнате с окончательным решением. Больше я метаний не потерплю и ноги свешивать с моей шеи не позволю. Либо ты уходишь навсегда, и я закрываю тебе все дороги и все пути в наш мир. Либо остаешься. Но последнее дастся тебе немалой кровью, потому что возвращение еще надо заслужить. А пока все, что ты заслуживаешь, увы, только боль. Окинув меня неприязненным испепеляющим взглядом, Владислав открыл портал прямо посреди комнаты, и вчетвером мы шагнули внутрь, исчезая в голубоватом свечении. *** Уложив Джека и Лили спать, я простучала каблуками по ступенькам лестницы и слегка коснулась пальцами двери музыкальной. Войдя внутрь и оправив на себе голубое платье в пол и прическу с вплетенными в волосы цветами, длинными локонами струившуюся почти что до пояса, я переступила через порог, закрыв за собой дверь. Он сидел за фортепьяно. Мрачный маэстро. Я видела только его напряженную спину в черном, забранные в высокий хвост волосы и его руки, так завораживающе для меня порхавшие по эбеновым клавишам. Не оборачиваясь и не отвлекаясь от игры похоронного марша Шопена, он резко спросил. — Что ты решила?.. — Я смиряюсь со своей судьбой, Владислав. — Едва слышно прошептала я. — Смиряюсь, ибо иного пути не вижу. Без тебя нет возможности идти дальше. — Ну-у-у. — Так же резко, как играл, он повернулся ко мне. При этом клавиши многострадально взвизгнули и замолчали. — Ты жила же как-то больше пятнадцати лет без меня. Ты сменила три оболочки — Дианы Винчестер, Соланж Каллен и Элис Паркер-Лайл, перед тем, как вернуться к личине Лоры Уилсон, и была вполне счастлива. И что же? Блудная овечка вернулась с повинной?.. По меркам твоего родного мира ты уходила в две тысячи восьмом, а вернулась лишь теперь, в две тысячи десятом. Что заставило передумать сейчас?.. Ушла же уже в свой свет, что ж мятежной душе все покоя нет?.. Изогнув бровь, он омраченно смотрел на меня, ожидая ответа. — Да, я жила в больших городах. — Я пожала плечами, склонив голову на грудь. — Меня окружали хорошие любящие парни. И я даже любила их в ответ. Каждого по-своему. Дина, Эдварда и Роберта. Но в них никогда не было того, что я вижу в тебе. С ними огонь вожделения не исхлестывал меня до язв. Я не ощущала этой тлетворной, привязавшей все нити моей души к тебе и вырывающей их с корнем без тебя, зависимости. С ними я чувствовала себя защищенной, уверенной в себе и своих силах, но ни один из них, с презрительной ухмылкой взяв меня за подбородок и сказав: 'Ниц, сука', не мог заставить меня упасть на колени перед ним. Ни один из них не выжирал меня энергетически настолько, чтобы заставить презреть в этом мире все, кроме него. Я была так рада, что, наконец, забыла и зажила. Так счастлива, что тебя нет в моей жизни. Каждый день я радовалась этой жизни без тебя. Но мне, на мое же горе, так и не удалось забыть эти глаза. Так и не удалось забыть первого, кто заставил меня посмотреть на него, как на мужчину. Не удалось забыть твое подземелье, куда, в который раз, как бабочка на пламя лампады, я лечу вновь и вновь за болью из твоих рук. За вспоротыми ранами и ожогами. Вернувшись сейчас навсегда, я одно скажу тебе. Да, ты прав. Я была счастлива с ними, с теми мужчинами. Но не жила. С тобой, лишь с тобой, я — это я. С тобой я ношу свое настоящее имя, данное мне при рождении. А Диана, Элис и Соланж — оболочки с псевдонимами. Они, как и те мужчины, были притворством, масками лжи, побегом мозга в надежде на то, что ты — не единственный… Что я смогу и без тебя. С кем-то красивым, юным и сильным. Но я не смогла. Не было эйфории, безумия. Огонь чувств не сжигал меня, развеивая пепел моего безвольного тела по ветру. Ни одного из тех мужчин я не желала так отчаянно, в готовности продать душу. Не желала ценой жизни и смерти. Я так тебя люблю… Идиотически, неправильно, обезбашенно, порочно, свято. Той любовью, которой сжигают миры и рождают что-то прекрасное, вроде поэзии. Ты причинил мне столько боли, сколько ни один из них не смог. Но силу моего притяжения не ощутить и не понять ни одному смертному. Ни одному смертному не понять, каково это любить и уважать тебя, словно божество. Поклоняться тебе, чувствовать, что каждый миг рядом с тобой исполнен святостью и божественностью. Но одновременно с этим уживается такая порочная боль в моем теле, которым я так желаю тебя, черную тварь, мрачное чудовище. Всей порченой кровью, каждым импульсом, каждым нервом желаю ощущать тебя в себе, чтобы ты не прекращал терзать, пытать, издеваться, смеяться надо мной, но был здесь и позволял себя любить. Я так желаю, что ночь разрывается всполохами огня в моей обессиленной голове. И даже с новыми избранниками, хоть я их и любила, отвлекаясь и живя жизнью иной, окончательно я не смогла забыть своего мастера. Твои глаза мне снились почти в каждом сне. И тогда я поняла одно… Мне с ними, со всеми, их рая недостаточно. Я хочу с тобой, в твой ад. В этом, наверное, и есть такая печальная суть. С симпатичными тебе ты хочешь счастья, любви и взаимности. Не получая этого, ты шлешь их к черту и ищешь других. А с тем ядовитым, кто выжег тебя, кто шил тебя черными нитками, острой иголкой по всему организму… С ним ты падаешь так глубоко на дно, что уже не хочешь ничего человеческого. Поэтому и заменить его не на кого. С ним хочешь испытать все пороки в мире. С ним хочешь то, чего в мире еще не придумали. И с ним ты даже не хочешь любви и взаимности. Потому что желаешь боли и горя. Причиняемых им. Потому что, если даже рот тебе зашьют его руки, ты будешь чувствовать только благодарность за боль. Благодарность за то, что он рядом. Даже с теми, с кем все было хорошо, симфония безумия Грига о тебе не замолкла, а душевные муки никуда не делись. Не к ним я вернулась, а к тебе… Я всегда к тебе возвращалась. И я знаю, что ты даже не сомневался в том, что пройдет лишь немного времени моей свободы, и я прибегу, склонив голову перед своим господином. Потому что эта сладкая манящая свобода, в которой нет тебя, ничего не стоит. Боги смеялись мне в лицо, глядя на мои убогие попытки начать жизнь без тебя. Больше я не хочу быть их посмешищем и убожеством для самой себя. Я попробовала жизнь на стороне, и у нее был сладкий вкус. Но ты скорее будешь горечью яда питаться и еле дышать, чем вкусишь мед и умиротворенно уснешь. Не по лекалам человечества я скроена. Поэтому я вернулась. Вернулась навсегда. С две тысячи десятого, на сегодняшний день в моем родном мире и до конца. Я больше никогда тебя не оставлю. Ибо сколько бы боли ты мне ни причинил, ты - то, на чем зиждется мое сознание и мое естество. Ты — мой затонувший корабль, а твое подземелье — единственное место, куда всегда бежал мой разум… Разрежь по-живому, избей в мясо, насилуй, кромсай, убивай, сделай со мной, что угодно… Я себе не принадлежу и никому не могу. Любые попытки завершаются провалом. Я — отработанный материал. Дэнелла Тефенсен была права. Я — кошмарная, бескостная тряпка своего хозяина. Но я не хочу быть ни кем-то иным, ни чем-то иным. И мне не нужен тот, кто будет любить меня до конца жизни. Мне нужен тот, кто сломает меня, убьет и снова возродит… — Что ж. — Его прекрасное лицо неприязненно исказилось. — Я большей гордости ожидал, если честно. Продалась ты за мое лицо и за обещание вечной любви, как дешевка. Чем больше боготворишь меня, тем больше отвращения к себе, не так ли?.. Подойдя ближе и зажав ладонью рот, чтобы не расплакаться, я протянула руку в его сторону. — Такой дурой была, разменивая вечность на сезонность. И пусть боль — это все, что у меня есть и когда-либо будет от тебя, но… Прости меня, верни меня. Я почти коснулась его руки, но он отдернул ее, встав и резким движением усадив меня за фортепьяно, склонившись и прошептав на ухо. — Не торопись так с ласками, бабочка. Ты была очень грязным мотыльком, облетая чужие дома. Я не позволю тебе коснуться себя, пока не заслужишь. Говоришь, что страсть ножами изрезала тебя по сердцу?.. Так давай добавим остроты. К окончанию игры ты будешь изнывать и молить меня подарить тебе любовь. Прикусив мочку моего уха, он обжег ледяным дыханием мою шею, глядя с холодной усмешкой, как она покрывается мурашками. — Живое сознание — это яд, Владислав. — Полупридушенно простонала я. — Я знаю. — Его холодный взгляд был исполнен презрения. Взложив руки на мои плечи и сдавив их до хруста костей, он коротко бросил. — Играй. Ту мелодию, которая звучала в твоей голове, когда ты впервые увидела меня там, в психиатрической больнице, в состоянии амнезии. — Но я не могу. Мне больно. — Слезы выступили на моих глазах от резкой боли в плечах и ключицах. Это были самые болезненные места на всем моем теле. И он прекрасно знал об этом, ведь энное количество времени назад я делала ему массаж этих зон, чтобы помочь расслабиться. — У тебя выбора нет. — Коротко отрезал он. — Играй так, будто бы я умер и никогда больше не вернусь. Он сжал мои плечи еще сильнее, прикрыв глаза и слегка запрокинув голову в блаженной ухмылке. Слезы с моих глаз стекали все быстрее и быстрее. Боль была такой сильной, что казалось еще немного, и я вся буду переломана его жестокими руками. — За что ты так жесток со мной? Я же женой твоей была. И все то время была верна так, как ни одна другая бы не смогла. Сколько ты еще будешь надо мной издеваться?.. — Сейчас ты — никто. И звать тебя Никак. Играй. Если почувствую фальшь — убью. Проигравшей — смерть. Победившей — билет в прошлое, о котором она мечтает. Все будет снова, как прежде, только ты должна заслужить прощение. И одного томления для получения этого прощения явно маловато будет. Я хочу видеть, как ты страдаешь, глядя мне в глаза. Как не помышляешь больше ни о ком и ни о чем, растворяясь в одном лишь мне. — Выпустив когти, как острыми ножами водя ими по моим зареванным щекам, он взял меня рукой за подбородок. — Нет ничего слаще видеть, как ты ломаешься. Ты — единственная в мире душа, столь яркая, благодаря яростным проявлениям твоей чувственности, что ты, наверное, понимаешь, почему мне нравится видеть твои муки. Они — рай для души испорченной и загнившей, вроде моей. Играй, мотылек. Всей страстью. Всей душой. Всей любовью и силой смерти. Я закрыла глаза и, давя подступавшие к горлу слезы и тремор во всем теле, опустила руки на клавиши. Владислав снова опустил ладони на мои плечи, на сей раз не сжимая их. Вдох-выдох. Сен-Санс. Пляска смерти. Вперед. Вкладывая почти что свою жизнь в каждый отрывистый удар по клавишам, я даже не успевала отмечать, как мажорные и минорные ноты меняли друг друга со скоростью света. Его руки на моих плечах дрожали, уже больше обнимая их, чем сжимая. Выдыхая со свистом боли, я все больше уносилась в ритме музыки, творя ее, возносясь куда-то, намного выше, чем стены и крыша моего замка, и он чувствовал мою любовь. Чувствовал мою душу. Моя душа залегла в каждом звучании, в каждой ноте, и каждый звук был настолько важен в игре, что можно было ставить возле каждого символического музыкального знака в нотной тетради пометку 'нота бене' с восклицательным знаком. Еще не окончив, я полуобернулась к нему, уже ощущая привкус его губ на своих, в такой непосредственной близости друг от друга мы оказались. — Внутренние демоны толкали меня на ошибки. Мне не заслужить прощения перед тобой никогда… — Единственный твой внутренний демон — это мой член в тебе в минуты соития, так что заткнись и окончи проклятую мелодию. — Раздраженно выдохнул он, дрожа руками на моих плечах. Я подчинилась, молча и беспрекословно. Последний аккорд. — Все… — Сдавленно прошептала я. — Молодец. Первая ступень пройдена. Теперь идем со мной. Практически сорок лет назад ты как-то думала о том, что безумно хочешь быть залитой воском моими руками. А пока я еще не обратил тебя в вампира, ты, как и мечтала, прочувствуешь все наживую. Хотя, и до воска у меня есть одна игрушка. Правда, я дико сомневаюсь в том, что она тебе понравится, но у тебя иного выбора, кроме как терпеть все, что я пожелаю, сегодня тебе причинить, в день шестидесятипятилетия со дня нашей встречи, просто нет. Пойдем в наше с тобой подземелье… Протянув мне руку, он вывел меня из музыкальной залы и повел по лестнице, с которой на нас взирали хищные черти и замученные ангелы, вниз — в подвал… *** — Каково это быть продажной силам тьмы шлюхой?.. — Владислав оскалился в улыбке, натуго стягивая ленты корсетной вязкой на моей спине. Нет. Не на корсете, а именно на спине. Только закончив шить, мрачный мастер сейчас любовался на деяние рук своих, превратив мою спину в корсет с лентами, пока я, только закончив извиваться и стенать от боли, давила в себе рвотные позывы, прикрыв ладонью рот. Терпеть подобное на человеческое тело — это было просто невыносимой мукой. Но у меня не было никакого права показывать свою слабость. — Щекотно. — Отерев пену у рта выдавила я, полуобернувшись, в сантиметре от его рта. — Да неужели! Ты, сука, еще сарказм включить решила? У меня даже слов нет. — Резко рванув за ленты, торжествующе и мрачно ухмыляясь, он заставил мою спину выгнуться, а меня — вскричать от боли. — На годы здесь моей единственной подругой и верой стала тишина, пока ты трахалась, с кем попало, шалава. Сейчас ты еще хочешь сказать, что я жесток?.. Да что ты знаешь о жестокости, Лора. Да ничего ты не знаешь. А причинять удовольствие — не то же самое, что причинять боль. По-настоящему я тебя еще не истязал, потому что ты прекрасно знаешь, что я к тебе чувствую. Удавлю и буду рыдать, никогда себя не прощу. — Причинять удовольствие… — Полухрипя, выдохнула я. — Неверная какая-то формулировка. Причинять можно страдания, боль… — Уверена в том, что она такая уж и неверная? — Еще раз аккуратно потянув меня за ленты и притянув к себе, Владислав заставил меня коснуться обнаженной спиной своего камзола. Погладив меня по лицу холодной рукой, он выдохнул мне прямо в шею, откладывая иглу с вдетой в нее алой шелковой лентой на алтарь. — Твоя спина — самый прекрасный корсет, который я встречал когда-либо на женщине. Алое на твоей бледной коже — словно закат на Востоке. Там, где красота и мистерия становятся одним. Навсегда. Я не могу тебе сопротивляться, бабочка. Другую бы просто убил на месте, разбив прекрасное девичье личико сапогом за такое количество измен, но ты… Горячая, неверная… По-моему, я прощу тебя раньше, чем должен. — Это такой оригинальный способ признаться в любви?.. — Я измученно улыбнулась, возлагая его руку на свою правую грудь и сжимая ей ее через черный бюстгальтер. — Почти что. — Обвив рукой одну из лент, он рванул изо всех сил, выдергивая всю корсетную вязку из меня. Не успела я истерически взвыть, он уже поил меня своей кровью, гладя по голове, излечивая проколы от иглы, вышивавшей узор на моей спине и превращавшей ее в изящный корсет. — Светоч души моей мой ненаглядный в мрачной картине бытия. От кого-то и весь мир не нужен, от кого-то и одна мимолетная улыбка — все в жизни. — Облокотившись спиной ему на грудь, я прикрыла глаза, приоткрыв рот, пока он гладил холодными пальцами мои губы. — Скажи еще раз, что ненавидишь всех мужчин, кроме меня. — Тихо прошелестел он мне на ухо. Вместо ответа я взяла его руку в свои и, коснувшись губами печатки с изображением символа Ордена Дракона, крепко прижалась к ней лбом, без слов опускаясь на колени, не отпуская его руки. — Хочешь, чтобы я сапоги твои целовала? Я не гордая! Давай. Мне все равно уже. Я растеряла свою гордость в погоне за тобой. В страсти, которая раздавила меня, я утеряла самоидентификацию. — Я прижалась головой к его колену, крепко обнимая за ноги. — Я только хочу обнимать твои колени и сидеть возле твоих ног. Это все, что мне нужно для жизни… Любимый, пожалуйста… Сквозь все миры и времена я лишь тебя любить буду. Что бы ни случилось. Клянусь… Окончи свои испытания. Впусти меня к себе, как равную. Верни меня в нашу жизнь. Я обещаю тебе, что останусь здесь навечно. Что бы ни случилось. — А это мы проверим. Правда, чуть позднее. Последний порог боли, любимая. Справишься, и все дурное будет позади. — Это было последнее, что он сказал нежным, почти сожалеющим тоном. Злобная маска вернулась на его лицо, исказив все черты до почти что демонических. Луну застлали облака под звуки 'Сарабанды' Генделя. Похоронная траурная мелодия разлилась по подземелью стонущими нотами, когда Владислав надел черную кружевную повязку на мои глаза, а затем взложил на алтарь. Следом он зажег восковую свечу в руке. Это я увидела уже через черную сеть кружева. — Знаешь, что говорил Леопольд фон Захер-Мазох в своем бессмертном и таком любимом мной творении 'Венера в мехах'? — Не дожидаясь моего ответа и задумчиво глядя на горевшую неясным огнем, отражавшим блики на стенах подземелья, свечу в своих руках, он добавил. — 'Кто позволяет себя хлестать — тот заслуживает того, чтобы его хлестали'. Ты заслуживаешь все, что с тобой сегодня происходит, грязная дрянь. Я любил тебя, а ты растоптала меня. Я ждал тебя почти шесть веков, а ты ринулась за светом: за охотниками, другими вампирами, деятелями криминального мира. Будто хоть кто-то из них лучше меня, на самом деле, и не носит в себе своих внутренних демонов… На что ты нас разменяла, дешевая, дешевая проститутка. Путана ты, ночная бабочка. За сколько теперь можно ночь твою купить, а?.. Может, мне и казны не хватит при таком раскладе, Лора. Лора, Лора, я любил тебя. Что же ты наделала, сука… — Прекрати. Прекрати. Хватит! Меня в жизни никто так не унижал. — Проблеяла я сквозь слезы. В ответ он рассмеялся. Его голос разносился по подземелью, грохотал, точно звучавший из бездны ада. — Значит, твои молодые люди тебя уважали? Были с тобой наравне? А знаешь, почему они так себя вели?.. Они ведь ничего о тебе не знали, сучка. Они, наверное, часами тебя безрезультатно трахали в надежде на оргазм, которого не последовало. Ты здесь со мной, на моем алтаре, где я лишил тебя детства шестьдесят девять лет назад… Всего пару минут только смотришь мне в глаза с этого камня затуманенным полунаркотическим взглядом, а ведь уже твое поганое лоно истекает и горит дьявольским огнем. — Ложь. — Только и выдохнула я. — Скоро моих душевных струн ничего, с тобой связанное, уже не тронет. У тебя гиблый дар — уничтожать все чувства, которые к тебе еще в состоянии испытывать люди. Ты живешь пустой жизнью всеми ненавидимого проклятого существа. Каждый в нашем мире хочет твоей смерти. Заметь — не моей, а твоей. Я была последней, кто был на твоей стороне. Но ты и меня умело отворачиваешь от себя. Так что, нет. Умерло мое желание где-то по пути достучаться к человеку в звере. — А ты сегодня не прекращаешь мне врать, сука. — Сорвав с меня белье и широко разведя мои колени, он всей рукой проник внутрь так, что я только яростно выдохнула. — Сырая, горящая и даже полыхающая тварь. Без всякой смазки я скоро твои гланды нащупаю. Как все-таки юные девушки-интровертки вроде тебя примитивны. Обычные мужики на них и не посмотрят, поэтому они выберут себе идеал и натирают, на него глядя, и пальцы, и лоно до мозолей. А ты — так вообще экспонат. Хоть душу, хоть жизнь тьме и ее порождению продашь, чтобы тебя, мокрую и закипающую, жестоко и злобно оттрахало чудовище. Чудовище в моем лице, в моем прекрасном лице. Я так надеялся, что ты, наконец, сделаешь правильный выбор и уйдешь. Но ты же не можешь. Ты будешь корить меня за то, какая я — тварь, но ныть, молить и продаваться на последнем издыхании, чтобы раздвинуть передо мной. Проклятая наркоманка, ты ничего, кроме глаз моих видеть не хочешь, ничего, кроме моего члена внутри себя, ощущать не хочешь. Ты подпорчена настолько, что тебя не вылечить. Говоришь, я первый, кто издевается над тобой?.. Кто виноват, что только растаптывание волнует тебя и заставляет все мышцы внизу твоего живота сладостно сжиматься. А иначе ты мертва и ничего не чувствуешь. И ведь это пугает тебя гораздо сильнее, нежели страх быть вечно унижаемой мной. Ты бежишь ко мне, панически боясь забыть и предать свои чувства; забыть, кто ты есть; и таким образом потерять себя… Ты боишься лишиться своих чувств и своей боли. Поэтому ты вернулась даже не за моей любовью, Лора, а за кошмаром в моем лице. Ощущать душевную боль для тебя значит вновь расцвести и почувствовать себя живой. И где-то в глубине души ты же знаешь, что никто никогда не мог быть твоим хозяином, кроме меня. Но и любил я тебя без меры, королевой своей считал, а ты бросила меня, вытерла об меня ноги… Теперь умоляй меня трахнуть тебя, суку. Я буду держать тебя в напряжении, но расслабиться не позволю и покоя не дам. Можешь не сводить ноги и не дрожать коленями. Этим ты себе не поможешь. Я буду смеяться в голос, пока шлюха умоляет позволить ей кончить, и если прощу, то я ей разрешу… Карма — зловещая штука, бабочка. Будучи Аниитой Саливан, ты обжигала меня каждым прикосновением к тебе. Теперь будешь обжигаться и плавиться ты сама. Готова к боли, любимая?.. Вот и последнее испытание… Сорвать все покровы с души и предстать той, кто я есть на самом деле, перед миром. Уйти, упасть, уснуть, умереть. Сгореть, воскреснуть и воспламениться в архаической вечности нашей любви… Нашей испорченной и безумной любви… Симфония безумия Грига о пещере горного короля перекрывала в моей голове заунывные мотивы Сарабанды, разлившейся вокруг нас. Она кружилась и неслась все быстрее, и в ее звуках слышался такой тихий, ушедший в глубь веков и столетий голос почти полсотни лет назад почившей принцессы пустынь — Дизары. 'Он приучит Вас к боли и свяжет ее со своим присутствием, и Вы сойдете с ума, умоляя его о причинении большей боли, чтобы чувствовать его ближе. И ближе. И процесс деградации и падения будет вечным…' Сейчас напророченный весьма успешно процесс падения и деградации не казался таким уж ужасным. А последнее испытание не вызывало во мне агрессии и желания бежать прочь. Раскаленный воск стекал со свечи по ложбинке моей груди, по животу… Каждый раз я вздрагивала от нового ударявшего по нервам ожога. Спорю, моя кожа даже краснела и пузырилась, но внутри меня пульсировал невыносимый огонь вожделения. От каждой последующей капли воска я закипала все сильнее каждым нервным отростком и импульсом своего тела. Теплая составляющая свечи стекала по моей шее, и, мучительно прикусив губу, я чувствовала, как этот жар ползет по груди. Застежка моего черного бюстгальтера была впереди, и вскоре я почувствовала, как ее расстегивает холодная рука. Воск стекал по соскам. Еще закипавший, огненный. Я вся обратилась в томление, закусив губу и мысленно желая продлить пытку. Огонек свечки ласково ползал по моим рукам и ногам, коленям и запястьям. Потом сквозь кружевную сетку на глазах я увидела свечу, склоненную к моей груди. У него не было ни порогов, ни стоп-слов, ни намеков на принципы морали, и только сейчас, войдя во вкус, я ощутила, как мне это нравится. Соски затвердели от мучительно обжигающих касаний огня, и я почувствовала, как опаляется, словно простреленная током, обожженная кожа. Чувствуя себя шлюхой, для которой вообще нет и не будет спасения, я взяла его руку со свечой в свою и направила по животу вниз. Однозначно, какое-то чудо было в том, что при касаниях кожи открытым огнем я получаю легкие ожоги, но не воспламеняюсь сама, но эти нюансы меня особенно не волновали. Мне же на руку. Алая полоса осталась на животе. Владислав остановился, не планируя продолжать. — Давай. — Тихо прошептала я. — Ты же хотел меня наказать. Причинить боль за причиненную боль тебе. Пожалуйста. Ниже. Умоляю… — Да ты спятила. Каждый раз, когда я что-то начинаю, мы приходим к тому, что ты желаешь чего-то более противного и омерзительного, чем-то, что я с тобой делаю. — Он покачал головой, уже убирая свечку от меня куда подальше. — Пока играет Сарабанда. — Я перехватила его руку со свечой и крепко зажала в своей, сквозь повязку, все еще лежа на том самом памятном алтаре, установив глазной контакт. — Стреляй прямо в сердце, только не отводи глаз. Смотри мне в глаза, и я тебе все позволю. Какой бы грязью нас снаружи ни назвали, мне плевать. За каждый плевок в твой адрес я любому вырву сердце. Пока горит свеча, любовь моя. Жги… Сарабанда стала громче и потонула в моем крике оргазменной боли. Огонь, коснувшись моего открытого и влажного лона, обжег меня с такой силой, что следом за этим сотни острых железных иголок впиявились в череп, одновременно с этим высвобождая пламенное сердце внутри меня и оставляя немыслимые по уровню болевого порога ожоги. Конвульсии боли и удовлетворения, казалось, сотни раз выгнули меня то в одну, то в противоположную сторону, пока я, обнаженная на алтаре, как девственница на заклании, вся пульсировала, не сдерживая мучительные крики, извиваясь в его руках, крепко вжимавших меня в холодный камень. Еще немного подразнив меня, прогулявшись вверх и вниз вдоль моей агонизирующей вагины, свечка погасла, а руки моего бывшего, настоящего и будущего мужа, пройдясь по всему моему телу, равномерно растерли по нему теплый воск. — Ты превзошла себя, предложив то, чего я даже не хотел с тобой делать, пока ты меня не заставила. — Прошептал Владислав мне на ухо. — Теперь я уверен в том, что больше ты никогда меня не оставишь. Ты доказала свою верность, причинив себе гораздо большую боль, чем я желал тебе причинить. Так что хватит с тебя испытаний. Бери мою кровь и идем в ванную. Вместе. Напоив меня своей кровью, таким образом излечив все ожоги, граф взял меня на руки и понес в ванную на девятом этаже, в чем мать родила, обессиленную настолько, что даже рука моя на его шее повисла безвольной плетью, абсолютно не удерживаясь, а голова отказывалась сохранять вертикальное положение самостоятельно, ежесекундно склоняясь на прохладное даже сквозь одежду плечо вампира. — Знаешь. — Я тихонько рассмеялась, вцепившись ладонью в его плечо. — Ты же слышал наш разговор с Ноланом. И слышал, что я думаю. Тогда, у него в кабинете, после одного из выматывавших ночных кошмаров о тебе я подумала, дословно цитируя: 'Доктора не умеют снимать грязные ботинки перед тем, как входить в стерильное помещение. Не умеют не оставлять грязных следов в человеческих душах.' Но после ожогов под Сарабанду я тут подумала, что моя, так скажем, человеческая душа — тот еще грязный след для души земной. Я боялась, что меня запачкают своими советами психоаналитики, поэтому про мое к тебе отношение даже и не упоминала. А на деле — посмотри на меня. Умоляю моего мастера жечь меня там, где горю и теку по нему так, что мне крышу напрочь срывает. Кому расскажи, так слушатель сразу почувствует себя вымазанным моей грязью. Ирония. Против чего боролась, на то и так тебе и надо… — И почему столько лет живя здесь, а не там, человеческие стереотипы для тебя все еще имеют какое-то значение? Неужели, ты, упаси тебя черти, чувствуешь еще себя ущербно и постыдно перед тупым сбродом биомусора за то, что с тобой единственный и законный супруг делает, ибо имеет право, как поощрять, так и наказывать?.. — Он приподнял одну бровь и выразительно посмотрел на меня. — Не то, чтобы косые и осуждающие взгляды достали; не то, чтобы, потому что я в мире простых людей родилась, — просто со стороны смотрю на нас и вижу через кровь из глаз. Думаю, так нас и каждый смертный видит. Поэтому сразу начинает люто меня ненавидеть именно за это. За то, что я — не человек, а дичь. — Я уже закрыла глаза. На его плече было так мирно и уютно, что веки сон смежал сам, без особого моего на то согласия. — Хватит разговоров. Отмою тебя от воска и ляжешь спать. Никаких отговорок. Ты устала, птичка. Я буду следить, чтобы твой сон был покоен… Возражения, однозначно, не принимались, поэтому вскоре я полусонно шагнула в ванную, руками опираясь на кафель с алыми парусами, а затем попала под власть безмятежных струй душа… *** — Прощена?.. — Я лениво и неторопливо стащила с мужа рубашку еле двигавшимися усталыми руками. — Теперь-то можно прикасаться к тебе мне, презренной и никчемной рабе, мой злобный и бесчеловечный… Прервав меня, но видя мою улыбку, свидетельствующую о том, что я не говорю об этом всерьез, он закинул мои руки себе на плечи, касаясь моих плечей в мыльной пене. — Хватит уже делать из меня монстра, Лора. Ты же прекрасно знаешь, что я не злюсь. Я дрессирую. И знаешь, что твое поведение заслужило и более мрачного наказания, но я же не прогнивший моральный урод, в конце-то концов… — Да-а-а-а? Правда что ли? — Рванув за руку его на себя и бессовестно закидывая ногу ему на бедро, я вжалась в него всем телом. — А как же: 'Я не чувствую ни любви, ни страха, ни радости, ни жалости. И мне хорошо. Я буду жить вечно.' Кто говорил о том, что не испытывает эмоций и кайфует от этого?.. А теперь уже, значит, я — и не мрак во плоти вовсе, и ничто человеческое мне не чуждо. — Так. — Он по-озорному улыбнулся, заправляя черную прядь волос за ухо, на котором поблескивала маленькая золотая серьга-колечко и резко разворачивая меня спиной к себе. — Хватит припоминать мне мои фишечки из девятнадцатого века. Высокий пафос сейчас не в моде. А встречу Ван Хельсинга — прибью. Никто больше не мог тебе этого рассказать. Ни у кого в нашем мире нет особого желания выставить меня высокопарным идиотом. — Не обольщайся ты. Когда он приходил, мы о тебе вообще не говорили. У нас и без тебя общие темы были для разговора вообще-то. — Последнее время что-то у тебя много общих тем без меня, с кем попало. Просто, ты же помнишь, что вечно тебя любить может только Дракула?.. — Тебя тоже. Ибо эта фамилия стала кровью моей. — Снова обернувшись лицом к нему, мыльной пеной я рисовала узоры на его холодной даже под струями теплого душа груди, пока он смывал с меня воск, не менее холодными ладонями блуждая по разгоряченной коже моего тела. — Не больно? Ожогов не осталось?.. — Коснувшись намыленной рукой моего полуоткрытого лона, Владислав слегка надавил пальцами в самый эпицентр наслаждения, и, полуоткрыв рот, я закрыла глаза, тяжело дыша, выдохнув практически ему в рот. — Твоя кровь все излечила. Я не чувствую боли. Я так по тебе скучала. Столько времени прошло, что я даже позабыла, когда мы последний раз этим занимались. Трахни меня. Окинув бывшего мужа обжигающим взглядом, я вся подалась вперед, и наши губы слились в самом неземном на свете поцелуе. Так искренне и открыто, с тем, кого, действительно, желала, я не целовалась с момента попытки побега от него. И сейчас я чувствовала, что все, что пережила за последние три жизни, не владело всем моим организмом всецело и не вызывало во мне эмоций истинных. Вжав меня в стену, он обжег меня своим ледяным проникновением. Наши тела слились в яростных и несдержанных резких движениях. Коленом своей запрокинутой мужу на бедро ноги я прикасалась к линии его позвоночника, а когда все закончилось, уже он опустился передо мной на колени, закинув мою стопу себе на плечо и касаясь языком самого чувственного участка моего тела. Позволил осесть на дно ванной он мне не раньше, чем я пережила оргазменную волну, прострелившую меня и снявшую с черепа ненавистный мне стальной обруч головной боли, как минимум шесть раз. В полубреду спутанных огнем вожделения мыслей в сознании я чувствовала только ватные ноги, слышала шум в ушах и не видела уже практически ничего вообще. — Жива? — Приобняв меня, он посмотрел мне в глаза. — Почти. — Тихо выдохнула я. — Наверное, концентрация боли и любви сегодня превысила лимит. Пошли спать. — Владислав поцеловал меня в лоб, вытер насухо белым махровым полотенцем, и, завернув в него, на руках отнес в спальню. Я забылась крепким сном без сновидений, едва только свет погас в комнате и обволок ее предрассветной тьмой, которой, как известно, нет темнее времени суток… *** Откусив кусочек от невероятно вкусного торта с неизвестным мне названием, я устремила взгляд на линию горизонта, где сизо-ало-зелеными всполохами сияла аврора бореалис. Северное сияние. Удивительное явление. Ведь в наших краях зима даже никогда не наступает, и за все время моей здесь жизни была всего лишь раз. Сделав глоток 'Шардоне' из высокого бокала на витиеватой ножке, я поправила под небольшим столиком стиля викторианской эпохи, специально ради ужина вынесенного на крышу замка, свое серебристое платье с глубоким декольте и сногсшибательным разрезом на бедре и окинула мимолетным взглядом мужа, сидевшего напротив меня, как и обычно в изысканном черном. — Странно видеть в наших краях аврору бореалис. — Задумчиво произнесла я. — Сегодня шестьдесят пять лет со дня нашего знакомства. Не только северное сияние, а и планеты обязаны выстроиться в ряд. — Отпив кровь из фужера, Владислав внимательно посмотрел на меня. — Что-то гложет, бабочка?.. — Скорее смешит. Сколько жила дома, среди обычных девчонок, покупала, как и они, девчачьи журналы, типа 'Космополитана' и всегда посмеивалась над тестами вроде 'Каким будет твой секс-символ', над статьями типа 'Как обратить на себя Его внимание'. Его писалось в журнале с заглавной буквы. Все это казалось таким глупым и пафосным, а теперь вот ты сидишь тут, за столом напротив, задумчиво склонив голову на грудь, — гордый, величественный и прекрасный, точно идеал из мечты, пусть и мрачной, а я думаю только о том, что попала на те понятия, как малохольная блаженная идиотка. Даже уже не так и смешно. Неужели, я такой же ванильной дурой со стороны кажусь?.. — Одно тебе скажу. Ванильная дура себя жечь где попало не умоляла бы, стоя на коленях. Обращение в гламурную безмозглую курицу двадцать первого века тебе не грозит, Уилсон. Хотя, пожалуй, это могло бы стать для меня пыткой похуже, чем совместная жизнь с волчицей в две тысячи третьем. На какое-то время мы прыснули со смеху, а затем он встал со своего места и протянул мне руку под уже разрывавшиеся синим, красным и золотым снопы салюта, принимавшие форму цифр шестьдесят пять на темнеющем горизонте. — Позвольте пригласить Вас на танец, леди Лора. Я взяла его за руку и медленно поднялась со своего места с замиранием сердца, не прерывая глазной контакт с его черными, как ночь, очами. Откуда-то снизу донеслись мелодические романтические нотки песни 'Bella notte', вовремя включенной нашим заботливым дворецким, Робертом. Непрекращающийся салют вовремя дополнили полившиеся с небес бурными каскадами на землю огненно-золотые звезды. — Ни разу не была на крыше замка. Здесь волшебно. — Прошептала я, кладя ладони на его руки, обнимающие меня со спины под грудью. Медленно двигаясь в такт музыке и легонько покачиваясь из стороны в сторону, мы неторопливо пересекали периметр крыши, с которой открывались изумительные виды на Трансильванию, включая высокий хребет заснеженных Карпатских гор. Его дыхание на моей шее практически заставляло меня сойти с ума. — Поэтому и позвал. — Выдохнул он мне в шею. — Все будто в детстве. Я любила этот мультик. Не хватает только веселого, глуповатого повара с гармошкой и дурацких спагетти. — Я улыбнулась, обернув голову через плечо и не сводя с мужа задурманенного влюбленного взгляда. — С шестидесятипятилетием, любовь моя. С двадцать вторым мая… — С двадцать вторым мая… — Задумчиво повторил он, крепко зажимая мою руку в своей, увенчанной кольцом с символом Ордена Дракона. — Говорят, скованным в вечности вечность и суждено бродить по земле вдвоем… Зарывшись лицом в мои волосы, он вдохнул мой запах, словно зверь, а слезы благоговения стекли по моим щекам, когда новый залп салюта через все за короткое время успевшее стать из вечернего ночным небо расцветил слова 'Лора и Владислав навека. 2004-∞' — Единены невидимой красной нитью, связавшей нас сквозь время и пространство… — Добавила я, взирая в ночь глазами, отражавшими золотые мириады звезд… — А вообще странно. Пророчество гласило, что наш союз уничтожит все существующие миры, но вот уже шестьдесят пять лет прошло, а так никакой катастрофы и не свершилось… Выдержав паузу, я прошептала. — Гляди. Снова звезда упала. Ты уже загадал желание?.. — Что касается пророчества, как и говорят в мире без магии, где ты провела большую часть своей жизни, — никогда не верь тому, что написано. На деле, большей ерунды, чем-то, что творят на бумаге монахи в Ватикане последние столетия, и выдумать невозможно. Все это было придумано лишь с одной целью — чтобы злодей вроде меня никогда не получил девушку. А по поводу звездопада… Как по мне, так все это сентиментальные глупости. Я в эти стереотипы не вписываюсь… Но по твоим глазам вижу, что ты в восторге от подобных вещей. И что же ты загадала? — Медленно ведя меня в ритме вальса и заставив совершить оборот вокруг своей оси, Владислав крепче притянул меня за талию к себе. Звезды падали с небес белыми снопами искр, перемежаемые салютными огнями, а его черные, как сама ночь, глаза смотрели на меня с раненой нежностью, которой обычно он не дает возможности прорваться сквозь оболочку монстра. Очередной салютный залп разорвал собой пространство ночи, осыпав нас огненными искрами, и я подняла на него глаза, одними губами прошептав то, что хотела сказать еще в самый первый день, когда увидела его в Психиатрической Больнице штата Иллинойс №14. — Я загадала на павшую звезду, чтобы мы были вместе навсегда. Ночь, последний раз озарившись салютными огнями и падавшими звездами, смолкла, вернувшись в первозданный вид ничем не нарушаемой тишины и темени. Стало тихо. Бесконечно и бескрайне тихо… КОНЕЦ. БЛАГОДАРНОСТИ Ну что ж. Раз дело все-таки смогло дойти до этих строк, я скажу. Это были долгие и непростые почти что двенадцать лет для книги. Пережив два своих ранних рождения, в 2005 и 2011 годах, которые мир никогда не увидит, этим третьим, из 2015 года, я и вправду считаю себя правой гордиться. Пока я писала эту книгу, точно дьявольский скрипач водил моими руками по клавиатуре планшета. И только окончив ее в этот почти что зимний день, приступив летом, я возвращаюсь в сознание. Ибо около полугода творя, я не принадлежала себе… Теперь хочу сказать пару слов для тех, кому я обязана этой книгой. Ему, в первую очередь. Такому далекому, как свет недоступной звезды. Ведь не зря судьба сделала так, что в английском глаголе 'достичь' заложен корень его имени. Которое можно даже не называть, ведь каждый, кто хоть как-то сумел прикоснуться к моей такой не простой и полуисковерканной душе, знает, как зовут того, кому с благодарностью и со слезами на глазах я всю жизнь буду говорить 'спасибо' за то, что уже много лет, подобно чародею волшебного мира, он творит невозможное. Низвергает в пропасть отчаяния, забирая душу, одновременно с этим даря надежду, полет, покой и мечту. Теперь я знаю, что у мечты голубые глаза… Двум пластам моей жизни говорю 'спасибо' за то, что сделали мою книгу такой, какая она есть. Без этих двух китов, Вселенной 'Трансильвании: Воцарения Ночи' не было бы в таком виде, в каком она существует. Это фильм 'Ван Хельсинг' Стивена Соммерса 2004 года выпуска об отважном охотнике на монстров и серия книг Анджея Сапковского 'Ведьмак' про похождения Геральта из Ривии. Отдельные поименные благодарности выношу: — Амите Немцевой. За помощь в оформлении обложки. За дружбу. За то, что своим нестандартным стилем мышления, образом жизни, тонким чутьем, самоотверженными поступками и великой силой любви, вдохновляла на многие сцены из книги. И, разумеется, за разгромную рецензию 2012 года. Если бы не эта рецензия, ошибкам бы плодиться и множиться много и много лет вперед. Указав на огромные провалы версии 2011 года, Амита добилась, казалось бы, невозможного. Крупные ляпы убраны, а все пожелания относительно незначительных недочетов учтены. — Ксении Калашниковой. И, в особенности, ее трилогии об Элени Кауфман: 'Добро во имя зла', 'Согласие со злом', 'Ставленница зла'. Если бы не ее смелый поступок — взять да издать свою трилогию, честное слово, у меня бы даже смелости взяться за переработку версии 2011 года не хватило. Не хватило бы куража писать от главы к главе целый эротический готический роман вампирской мрачной и кровавой эстетики, которым стала моя книга, потому что последние годы к большим формам я была абсолютно не готова. Спасибо и за поддержку в творчестве, за подпинывание писать далее, за прочитку, как читателю, который читал (за тавтологию мои искренние извинения, иначе даже не скажешь) эпизодно, сериями, указывая на мои ляпы. О, да. Даже в новой версии парочка была. Также выношу благодарность за моральную поддержку в любой эпизодической аморальности. Честное слово, если бы не ты, Ксюш, и подстегивавшие меня мысли о том, что надо быстрее дострочить планшетный файл, чтобы скинуть тебе, и чтобы ты читала, наверное, до последней точки я бы не дотянула. Критически последнее время не хватает усидчивости. — Альяне Сатаевой и Кириллу Котову за огромный и неоценимый вклад в героев регины/Анны Валериес-Тедеску/Анны Вольф и Андреа/Киры/Дэнеллы Тефенсен, соответственно. Ребят, мы были еще совсем детьми, а уже жили этой историей и дышали ею. Спасибо за слезы и улыбки, которые вы дарили в нашем общении, когда все еще было искренне и по-детски. Всем остальным моим друзьям тоже выношу благодарность. Вы не повлияли на книгу, но сформировали меня, как личность, поэтому я о каждом из вас помню. Выношу благодарность семье. Надеюсь, мам, ты поймешь, почему не посвящаю книгу никому из домашних. Не от отсутствия моих чувств к родным по крови, а от того, что в силу непримиримых противоречий, ты сама бы посвящение себе в такой книге, спорю, увидеть бы не хотела. И пусть мое творчество всегда было костью в твоем горле, все-таки говорю 'спасибо' за поддержку креативов. За оформление стольких моих ранних книг и выслушивание всего этого часами вслух. А также за то, что своим противодействием каждой моей идее, именно ты заставляешь гнуться в обратную сторону и отстаивать свои взгляды еще сильнее упорной силой настырности. За формирование мотивации и силы духа моя отдельная благодарность. И пусть моей единственной любимой бабушки в этот момент со мной нет, я очень надеюсь, что где-то там, на той стороне, она обрела покой. Увековечив ее в образе Изиды Шиаддхаль, надеюсь, что земля все же ей станет пухом. Мы не прощаемся. Потому что, во-первых, в Трансильвании даже в смерти видят что-то хорошее, а во-вторых, как я упоминала в эпиграфе к одной из глав: 'Смерти нет. Есть только переход между мирами.' Отдельная благодарность следующим музыкальным группам и исполнителям, влиявшим и на меня, и на книгу в процессе ее написания: Камилю Сен-Сансу, Эдварду Григу, Георгу Фридриху Генделю, Арии, Агате Кристи, Королю и Шуту, Аврааму Руссо, Валерию Меладзе, Вадиму Казаченко, Army of Lovers, Plazma, Flëur, а также многим восточным и цыганским песням. Стихотворениям и повестям Анны Ахматовой, Сергея Есенина, Леопольда фон Захер-Мазоха. Мультфильму 'Леди и Бродяга' и саундтреку, ставшему главной музыкальной темой заключительной главы. Моему первому читателю этой книги — Марине Тищенко, и всем-всем-всем, кто поддерживал мое творчество на фикбуке и вне его. Отдельная благодарность Beautiful freedom с Книги Фанфиков, за то, что проследовала за моей книгой с первой и до последней главы. Благодарю и будущих читателей, если таковые появятся. А вот и тебе благодарность, мой ментор, мастер и наставник, ставший прототипом главного героя этой книги. Порой, у нас с тобой не все гладко, но я рада, что ты есть в моей жизни. Направляешь, осеняешь, помогаешь и вдохновляешь. И пусть каждый кинет в меня камень, сказав, что тебя нет, но мы-то с тобой знаем правду. Вопреки всему тому, что могут сказать психиатры и психоаналитики, тебе я верю больше, чем им. Ведь я знаю, что ты существуешь. Хоть под Луной, хоть где еще. Спасибо за подаренное двадцать второе мая две тысячи четвертого года. Спасибо за четвертый зал, шестой ряд, одиннадцатое и двенадцатое место на Мурановской-14. Спасибо за двенадцать часов и сорок минут. Я очень надеюсь на то, что ты пойдешь со мной до конца, потому что свой путь я с твоим связала много лет назад, и без тебя уже не смогу продолжать. Так что, пусть я и повторюсь, но… Тому, кто никогда не оставлял. За сим остаюсь преданной Вам навеки. Ваша Лорелея Роксенбер. Лара Роксберова. Лора Аделла Уилсон-Дракула. Лара Изида Кармина Эстелла Шиаддхаль-Дракула. Лариса и ее тысячи тысяч лиц. Еще раз спасибо всем, без кого меня, такой, какая я есть, не существовало бы. Удачи вам на вашем пути, друзья, и до новых встреч!