***
Можно ли назвать этот день самым прекрасным или самым ужасным в моей жизни - точно не знаю, но уверен, его я запомню надолго. День моей встречи с Ним. Хотя, есть еще одно, за что можно помнить этот день - первое число осени и старт новой учебной жизни. Все кажется новым, таким манящим и таким непонятным - новый город, отличающийся от моего шумными улицами со звуками клаксонов и запахом выхлопных газов, серыми, похожими друг на друга домами и дымящими трубами вместо таких привычных зеленых аллей. Непривычны и люди. Их слишком много. Бесцеремонные, наглые, готовые идти по головам для достижения своей цели. Странные. Мое решение поступать в университет в другом городе даже не обсуждается. Только помню заплаканные глаза матери, хмурое лицо отца и равнодушное - сестры, пожав плечами, констатирующей: “Станет наркоманом или блядью”. Эти слова звучат чем-то абсолютно абсурдным и нелепым, особенно когда тебя считают примерным мальчиком. И особенно после того, как учителя взахлеб доказывают твоим родителям, что их сын подает большие надежды. Вот только на что - в детали никто не вдается. При поступлении в выбранное учебное заведение делаю для себя одно пренеприятное открытие - я не уникален. Во все глаза рассматривая окружающих меня людей, вижу других, более ярких, умных, красивых, чем я сам. Нужно ли говорить о том, что моя самооценка падает ниже плинтуса? Он разительно выделяется даже на фоне этой разношерстной толпы. Чего только стоят его разноцветные татуировки, словно тонкая одежда обтягивающие руки и шею. Кажется, они покрывают все его тело, нетронутым остается только лицо - по крайней мере насколько я могу сейчас видеть не прикрытые участки кожи. Он стоит среди толпы однокурсников, которые жадно следят за его движениями и ловят каждое сказанное им слово. Он словно не замечает их, но сразу видно, что наслаждается вниманием и питается восхищенными взглядами. Странная стрижка, с фигурно выбритыми короткими висками и удлиненной челкой, брутальная щетина, словно несколько дней не тронутая бритвой. Вряд ли это небрежность, скорее результат тщательного ухода за собой. Белоснежная улыбка и острый язык, периодически облизывающий сухие губы, искривленные словно в презрительной ухмылке. И эти дыры в ушах. Только потом я узнаю, что это называется “плаги” и это модно. Но сейчас мое состояние с легкостью можно назвать околошоковым. Стою как истукан, вросшее в землю изваяние, не в силах сделать шаг, во все глаза разглядывая это чудо природы. Замечаю, как напрягаются мышцы на шее, отчего рисунок становится более объемным, и, словно почувствовав мой пристальный взгляд, медленно поворачивает голову в мою сторону. Хитрый прищур глаз, осматривающий мой растянутый болотный свитер с толстой косичкой посередине. Сердце почти не бьется, да и зачем? – Нравлюсь? – улыбается. Словно просыпаюсь, испуганно дергаюсь от этих слов, как от удара током, спешу опустить голову, стремясь скрыть предательски проступивший румянец, и чуть ли не бегом припускаю в здание под дружный смех своих будущих однокурсников. Не знаю, что приводит меня в большее смятение, но одно ясно точно: я больше никогда не хочу пересекаться с этим человеком. Он слишком пугает и привлекает одновременно. А дальше начинается ад. Как бы я хотел стать одним из тех изгоев, над которыми систематически издеваются! Забавно звучит, но тогда я был бы даже счастлив, наверное. Но вопреки всем моим ожиданиям, никто на меня не обращает внимание и вот тут я должен бы чувствовать себя спокойно и полностью погрузиться в учебу… Но то, что я на самом деле ощущаю, по-другому назвать сложно. Он везде. Как солнце в зените, в знойный полдень, заливающее своими обжигающе яркими лучами каждый уголок на центральной улице - от него не спрячешься и не сбежишь. Оказывается, он учится со мной в одной группе и, помимо этого, является лучшим другом моего соседа по комнате в студенческой общаге. Хотя, последнее остается спорным. То, что я ощущаю с легкостью можно назвать словом “ненависть”. Ненавижу его. Вернее, ненавижу себя, ведь он, сам того не осознавая, становится моей навязчивой идеей, неким катализатором всех моих извращенных желаний, глубоко спрятанных в самых потайных уголках подсознания. Это страшно - осознавать, что тебя привлекают парни, что объект замирания сердца и ночных непристойных снов для тебя недосягаем, несмотря на кажущуюся близость. И дикое, всепоглощающее желание, до болевых спазмов в животе и тремора в мышцах. Стоит мне его увидеть, почувствовать рядом, как кровь резко устремляется по известному адресу, ноги становятся ватными, а воображение подкидывает массу откровенных образов и мест, где он берет меня. Именно так. Я боюсь его и своих ужасных мыслей, впадаю в панику каждый раз, когда хоть на минуту остаюсь с ним наедине, презирая свое тщедушное, не подчиняющееся разуму тело, и срываюсь на психи, как малолетка, если вижу его в окружении девчонок. Мое состояние, кажется, видно всем, я просто не могу себя контролировать и, как говорится, тайное всегда становится явным - о моей больной влюбленности довольно быстро узнает мой сосед. И зачем я только так напился? Мой очередной приступ бесконтрольной ревности, как оказалось, заканчивается мокрой от слез подушкой и рассказом на грани истерики своему соседу о моих чувствах к его другу. Понимание того, что я натворил, приходит только утром и я готов вымаливать у Кира клятву, что он никому не расскажет. Сейчас меня совсем не волнует мысль, что он думает о тесном соседстве с небесно-голубым, главное - чтобы о моей тайне не узнал его друг. Сосед только качает головой и, смотря на меня с плохо скрываемой жалостью, тихо произносит: – Я тебе дам только один совет. Сделай все возможное, а лучше еще и невозможное, чтобы его разлюбить. Это будет твоим самым лучшим и единственно правильным решением. Но - сердцу ведь не прикажешь. Этот вредный орган словно живет своей отдельной жизнью, жадно впитывая в себя все эмоции по отношению к объекту моих мыслей. Иногда мне даже кажется, что резервуар с кровью просто не сможет больше принять в себя, разорвется на части от перенасыщения. В такие моменты я позорно прячусь в комнате, свернувшись в комок на кровати и укрывшись с головой одеялами, притворяясь больным, чтобы только не видеть, не чувствовать. Но через несколько дней, когда в груди начинает протяжно ныть, требуя очередную дозу эмоций, мне не остается ничего как сползти с кровати и, натянув первые попавшиеся штаны и свитер, плестись на лекции, чтобы сидя на самом неприметном месте в углу аудитории, жадно ловить оттенки его настроения. Я собираю эти эмоции, словно юный натуралист, складывая в гербарии, как пожухлые осенние листья, чтобы потом, перебирая в голове отдельные эпизоды, проходясь пальцами по сухим прожилкам, смаковать возникающие образы. Его пальцы с чуть продолговатыми пластинами ногтей, сжимающие ручку на лекциях. Хочу, чтобы вот эти самые пальцы коснулись меня, сжали сильнее, притягивая к теплу его тела. Родинка на шее, слева за ухом, почти у кромки волос. У него столько искусственных отметин на теле, а я борюсь с безотчетным желанием припасть губами к этой яркой точке на смуглой коже, провести языком в попытке стереть. Небольшой наклон головы и редкие вспышки интереса в глазах, когда он выбирает очередную жертву. Увы, его внимание предназначается не мне. Понимание приходит почти сразу, да и слухи довольно быстро распространяются по универу - в его постели побывали многие, но задержаться там еще никому не удалось. Тихие перешептывания девочек за его спиной, какие-то грандиозные планы заинтересовать его и охмурить, томные взгляды и многозначительные подмигивания… И он ведется, как наивный мальчишка, которому предлагают яркий леденец. С готовностью отвечает на заигрывания, улыбаясь, проводя по губам языком. И вот уже очередная короткая юбка сбегает с ним с последних пар. А я умираю. Да, это похоже на маленькую клиническую смерть, длящуюся ровно до того момента, пока его очередная спутница, делившая с ним ночь, не появляется на лекциях, притихшая и какая-то потерянная. На все расспросы она просто делает загадочный вид и хихикает. Конечно, переспать с легендой очень круто. Автоматически повышает статус в глазах окружающих. Но глубоко в глазах светится плохо прикрываемый маской равнодушия испуг. А через несколько дней все повторяется, но уже с новой жертвой. В какой-то момент я понимаю, что так больше нельзя. Что нужно что-то делать. Решение хоть и глупое, но кажется единственно правильным - я начинаю смотреть по сторонам в надежде найти кого-то, неважно кого, только бы прекратить свое одиночество. Сомнительные знакомства в сети, свидания вслепую, полуночные зависания в барах со стойкой решимостью напиться и проснуться в чужой постели хоть с кем-нибудь, но… Стоит мне прикоснуться к кому-то, увидеть интерес в чьих-то глазах, не Его глазах, как стихийной лавиной накатывает отвращение и я сбегаю, прежде чем дело доходит даже до поцелуев. Учеба дается трудно. Слишком сильно я увлечен своими переживаниями. И конечно же первую сессию я сдаю еле-еле с искренним напутствием взяться за ум, иначе не закончу даже первый учебный год. Об этом очень быстро узнают мои родители - как же, деканат постарался - и я даже не удивлен, получив звонок от отца с требованием приехать поговорить. Его голос сух и спокоен, а я до побелевших костяшек сжимаю свой старенький телефон в слабых попытках выдержать его нотации. А после тихого “Мать больна” грудь словно тисками сдавливает и я срываюсь, с тихими всхлипами глотаю соленые слезы. Теперь каждые выходные я провожу с родителями. Благо поезда ходят часто и до моего города всего три часа пути. Мама выглядит бледной и уставшей, но причина ее болезни стойко умалчивается. И я старательно готовлюсь к занятиям, показывая, что еще не пропал, хотя по-другому и не получается - отец, как и когда-то в школьные годы, проверяет сделанные мной задания. Особенно забавно, когда из всей семьи предмет, который я изучаю, не знает больше никто. В груди теплится искренняя надежда, что вдали от моей больной любви я почувствую своего рода облегчение. Начну забывать. Несколько раз даже порываюсь рассказать все семье, веря, что тогда меня точно упекут в больничку, но так и не решаюсь. Все попытки тщетны. Я буквально не нахожу себе места вдали от него, каждый раз стараясь вернуться как можно быстрее. Одно радует - у Кира появилась личная жизнь. Нет, он и раньше просил меня “пару часов погулять где-нибудь”, но сейчас, когда наша комната остается полностью в его единственном распоряжении, он может приводить девушек чаще. Ни разу не столкнувшись ни с одной из пассий соседа, чувствую их незримое присутствие, находя то окурки с ореолом помады в пепельнице, то забытые заколки. И женские трусики. Помню, в первый раз, найдя маленький треугольничек, я впал в ступор. Не знал, что с ним делать и уже хотел попросить Кира вернуть забытую вещь хозяйке, как… Что-то щелкает в голове, и я, проводя подушечками пальцев по мягкому тонкому кружеву, решаю оставить его себе. За полгода даже появляется небольшая коллекция. Иногда, когда я точно знаю, что меня никто не побеспокоит, открываю шкафчик, в котором собраны мои потайные сокровища, и перебираю их одно за другим, думая о том, что это так несправедливо, что я другой. Отличаюсь.***
Мои старания приносят ощутимые плоды - сессию я успешно закрываю. Засушливое пыльное лето не приносит ничего, кроме затяжной депрессии и отчужденности. Это происходит на втором курсе. Стоит теплая осеняя погода, небо уже успело потерять яркость красок и солнце отдает свои последние лучи, ветер гоняет по тротуарам опавшие листья и в воздухе пахнет влажной прохладой. Я решаю вернуться от родителей чуть раньше обычного, прикрываясь подготовкой срочного доклада, в реалии же просто пытаясь сбежать от гнетущей домашней атмосферы. Еще на подходе к комнате, расстегивая молнию на ветровке и стаскивая с плеча дорожный рюкзак, ловлю знакомые голоса. Вернее, Его голос. Ноги сами отказываются идти дальше и я замираю около входа, не решаясь толкнуть дверь, нервно прислушиваюсь к тихому разговору в комнате. – Это останется только между нами, – голос Дэна звучит хрипло и как-то виновато. – Никогда, слышишь? Никогда больше не дотрагивайся до меня, – от шипения соседа по телу бегут нервные мурашки. – Ну только не говори, что тебе не понравилось? – нотки сарказма в голосе парня словно пытаются разрядить обстановку. – Не похоже, что тебя действительно это волнует, – Кира слышно, словно сквозь плотную вату. – Ты прав. Меня это совершенно не волнует, – после довольно продолжительной паузы отвечает Денис. И добавляет: – Я обещал больше никогда не вспоминать об этом. Можешь мне верить - я сдержу свое слово. Вздрагиваю от неожиданности, отпрянув от резко распахнувшейся двери. Лицо обдает волной теплого воздуха, в котором смешаны терпкие запахи перегара, курева и чего-то кислого. И тут же плечо прошивает резкая боль от сжавшихся на нем пальцев Дэна, стремительно вылетевшего из комнаты. Чудом остаюсь стоять на ногах после довольно ощутимого толчка, с удивлением провожаю взглядом фигуру парня, скрывающуюся за углом. Мне хватило лишь доли секунды, чтобы прочитать в его глазах боль. Что здесь произошло? Несмело делаю шаг в комнату. Голова пустая, сейчас в ней ни одной мысли и только какое-то обреченное спокойствие. Странно, я не чувствую своего сердца. Его больше нет. Тяну на себя створку окна, впуская в комнату прохладный ветер, который тут же сметает листы бумаги со стола и они с шорохом падают на пол, по которому разбросана одежда. Тихое задушенное “Прости” выводит меня из оцепенения. Не моргая смотрю в сторону кровати, с удивлением отмечая, что все еще абсолютно спокоен. Не могу придумать ничего лучше, чем просто лечь рядом и обнять этот кокон из одеял, прижавшись лбом к участку, где по моему мнению должна находиться спина.