Привычки и особенности

             Кто-то назвал Коноху деревней — и не просчитался. Несмотря на весьма ощутимо разросшуюся со времён Первого гакуре, она так и не стала городом, как столица Хи-но-Куни, где всем было так восхитительно наплевать на окружающих, а оставалась кружком по интересам, где каждый второй знал все слухи о каждом первом, а каждый третий развлекал второго слухами о постельных похождениях каждого первого.       Откуда в серьёзных, не обременённых совестью, моралью и недостатком острых ощущений шиноби такая патологическая тяга к сплетничеству и пересудам, являлось ещё одной чрезвычайно популярной для обсуждения темой в деревне. Сему греху были подвержены даже джонины, не брезгующие длительными одиночками. Как они при этом оставались в курсе дел, не понимал никто, это было одним из физически невозможных, но существующих фактов реальности. Как и то, откуда брались, как ходили и куда уходили сплетни среди большинства АНБУ.       Тем не менее, явно существовали места, где обмениваться последними новостями и событиями было удобнее всего. В число таких мест однозначно входила раздевалка на минус шестом уровне под головой скалы Шодай, где пересекались отряды АНБУ, кухня в джонинском общежитии (о том, что там творится, вообще ходят легенды), штаб, в котором пересекаются джонины и чуунины на тему «какая жопа мира поприветствует доблестных воинов Конохи с пинка нашего Каге на этот раз», интендантская служба с архивом, являющаяся неофициальным центром чуунинского засилья, и, конечно продуктовый рынок, на котором гражданские пересекались с основным костяком гакуре.       Нет, конечно существовали и бары, и чайные, и маленькие кухоньки высокой политики, где до снежной белизны оттирались любые кости, и чудесные места любования природой, столь милые высокопоставленным клановым, но все дороги всё равно вели в одно из этих мест, где всегда оказывался кто-то, кто не прочь почесать язык.       Как при этом шиноби умудрялись хранить секретную, важную для Конохи информацию и тайну хидзюцу — отдельный разговор. Некоторые, например Аоба Ямаширо, имеющий чисто Яманаковскую привычку ошиваться в мыслях окружающих, искренне считали, что это физическо-пространственная аномалия, на основании наличия которой Хаширамой и Мадарой и было выбрано место для Конохи.       Так же, несомненно, стоит отметить не менее необъяснимую склонность конченых индивидуалистов-шиноби к коллективному творчеству, попахивающему лёгкой упоротостью и официальными шалостями. Именно поэтому раз в пятилетку главный офис внутреннего пользования штаба наполнялся активно гомонящими шиноби, притаскивающими свои собственные наработки-рисунки формы. Стоит сказать, что видя результаты полёта фантазии Майто Гая, или, упаси Ками, Митараши Анко, большая часть возносила благодарственные молитвы Хокаге, скорее всего подмахивающего точную копию указа Второго, оставляя нынешние эскизы в качестве юмористически-ужасающего чтива.       Откуда такое пошло? По одной из версий, Нидайме считал, что однажды форма морально устареет и раз в пять лет стоит проверять её актуальность суммарным мнением чуунино-джонинов, дабы оперативно отслеживать новинки. Как в тайне считал уже второй Хокаге, подобным невинным методом Тобирама проверял степень адекватности своих подчинённых, выделяя особо вдохновенных и используя их потенциал на полную катушку. Правда, после некоторых особо впечатляющих идей, вызывающих желание стереть последние сутки из памяти начисто, Тень Огня всё больше склонялся к мысли, что подобным образом он просто стимулировал своё больное сознание и извращённую фантазию. Да, о Тобираме нынешнему Хокаге было известно пожалуй слишком много.       Но речь не об этом, а о нынешнем списке и десятке рисунков, которые активистка-Анко проверяла в последний раз, прежде чем отнести Хокаге, потому что ей было бы чудовищно обидно, если бы одобренный чуунинами её эскиз какая-либо ушлая куноичи-генин заменила бы на своё творение, не прошедшее даже цензуры. А то, что девушки такое практиковали, Митараши знала точно — её первое творение именно таким образом и попало на стол Сандайме Хирузену-сану, после чего её окончательно приписали в отдел допросов к Ибики.       — Кляп не забыли? — в который раз поинтересовался Фунено Дайкоку, один из преподавателей Академии, в чьих устах сия идея выглядела не шуткой, а жизненной необходимостью. Это никого не удивляло, желание воткнуть в генинский рот кляп преследовало джонинов-наставников первые полгода общения с генинами непрестанно. А уж пре-генины из академии были самым страшным кошмаром любого джонина, особенно после того, как активная стайка малышей из недавнего набора покалечила второго по счёту джонина на открытом уроке.       Правда, среди большинства чуунинов-учителей давно был список-минимум для выживания в особо агрессивной среде, где третьим пунктом шли беруши. После поступления джинчуурики в Академию они поднялись до второго пункта, особенно остро поставив вопрос с кляпом.       — Не забыли, — радостно улыбнулась Анко, помахав отобранными бумагами, и протянула их своему начальнику, единственному, кто точно не стал бы мухлевать с полученной информацией. Морино Ибики взял из ручек куноичи стопочку бумаг и под шум разошедшихся коллег с похоронным лицом пошёл из радостного гомона главного зала штаба в тишину кабинета Хокаге.       Как только он зашёл за угол второго коридора, пустующего по причине всеобщего сбора в покинутом им зале, так вечно серьёзное выражение шрамированной морды треснуло под подло-проказливой ухмылкой. Начальник отдела допросов и пыток быстро и привычно вычеркнул одну из строк на списке официального комплекта формы извлечённым из-под протектора карандашом.       — А кляп оставим моей прерогативой, — пробормотал Ибики себе под нос, и, вернув на лицо подобающее выражение пошёл дальше.       Анко было с кого брать пример изобретательности, коварства и ревностного отношения к работе.