Привычки и особенности

      В голове Генмы рождались и умирали миры, сверкали звёзды, неземным светом отражаясь бликами в тигриных, яшмовых глазах.       Во рту Генма таскал сенбон, которым общался с окружающими, которым улыбался и которым пускал солнечные зайчики, которые всё равно не были столь ярки и гипнотичны, как отзвуки болотных огней в глазах Ширануи.       Он не выпускал из губ иголку сенбона, не скрывал своего лёгкого фанатизма по Второму, повязывал хитай ровно как бабушка Райдо и валялся на крышах, мешая спешащим шиноби. Он вообще любил разлечься в теньке, но обязательно на прогретой крыше, чтобы и тепло, и не жарко. А если жарко, то по генинской привычке одного хренового лета заваливался спать в прозекторскую, не смущаясь наличия, присутствия или отсутствия трупов на той же каталке, что и сам Ширануи.       Генма часами мог сидеть на дереве с Какаши, перемигиваясь, жестикулируя и не говоря ни слова, чтобы под вечер разойтись, так и не издав ни звука. Или зубоскалить с обычно флегматичным Копией весь вечер в штабе, нервируя замотавшихся чуунинов.       В отделе снабжения Генма закрывает все дыры по сенбонам — уходя на миссию с одним набором, он мог вернуться и с двумя, и с тремя, и с десятком полных комплектов, даже если миссия была по закапыванию трупа в горах и без единой стычки с другими шиноби. На вопросы он обычно, улыбаясь, пожимает плечами — мол, ну, так получилось, ну, простите, други, ничего не могу с этим поделать.       На Новый Год Генма не отказывал никому в объятиях, во всё остальное время этой милости удостаивался только Райдо. И в любое время с готовностью ловил на сенбон шарики данго, которыми в шутку кидалась в него Анко. Съесть с одной иголки сладкое лакомство одновременно с куноичи — повеселить всех окружающих и не зайти дальше — тоже было очень в духе Ширануи. Он ловил свет и сам весь светился, щуря глаза на солнце и вкусняшки.       Иногда казалось, что Генма — что тот ёжонок с молоком, в один день поглотит слишком много света и его разорвёт на десятки сотен лучиков-иголок, и будет Генма и всем, и никому.       На плече его была простенькая татуировка-завиток, а в легкомысленно-светлой голове хранилось множество тайн и секретов, скелетов и пушистых котят. Да, Генма трепетно и нежно любил котят и Учих, но с последними у него как-то не сложилось, а первых он перманентно охранял от Какаши. А Тору жены Даймё хранили от него, потому что с Ширануи сталось бы не вернуть замученного кота хозяйке, а оставить себе.       Ширануи трепетно любил горький зелёный чай, чуть-чуть передержанный и обязательно в компании Эбису и Гая, в любое другое время предпочитая кофе или воду. А на миссиях, выбирая между белкой и кузнечиком, предпочитал жевать кузнечиков.       Генма пользовался сенбонами вместо палочек и избегал детей. Но если встречался, то в его глазах всегда отражался человек. Всего лишь или настоящий — уже совсем другая история.       Он творил свои миры, был в них всеми Ками разом и, спускаясь вниз, туда, где он дышал телом, снисходительно улыбался на выкрутасы случайностей и последователей, понимая многое и столь же многое отрицая. Он прощал и поощрял, открывал секреты и создавал новые, заключённые в тот самый единственный момент реальности.       … но всё это происходило лишь внутри его головы, и окружающие могли лишь ловить отзвуки далёких штормов, смертей и рождений.       Возможно, именно это так привлекало к нему людей.       Именно это и было причиной того, что так мало их оставалось рядом.       До всех этих вещей самому Генме не было никакого дела — он просто валялся на тёплых крышах, творил непотребства с друзьями, щурился на свет и пускал сенбоном солнечные зайчики.       Просто потому, что мог. Просто потому, что он жил.              *Ширануи Генма (яп.) — огни в море/болотные огоньки, «волшебная иллюзия».