Американская мечта

      Странная штука — судьба. Папа всегда говорил, что Арин создана для великих свершений, что мама всегда будет наблюдать за ней с небес — где бы это ни находилось. Вот её первое свершение, первые шаги в реальном мире. Она лишь надеялась, что мама ещё не возненавидела её, тогда Арин успела бы загладить свою вину.       — Ч-что ты наделала… — безжизненный шёпот Аматы словно облил ледяной водой, вернув обратно в утраченную на миг реальность. Арин моргнула, и пелена страха спала с глаз, тут же окропив мир красным. Спину сковало, будто позвонки налились металлом; Арин приложила последнее усилие, опустив дрожащие руки, крепко сжимающие пистолет. Амата сама вложила его в руки, надеясь на бескровное разрешение проблемы — как по-детски глупо! Машинально Арин сделала шаг назад, чтобы не ступить в растекающуюся по полу кровь остывающего офицера Гомеса.       — Он напал первым. Я не хотела его убивать. — Арин повернулась к подруге детства, с которой делилась доселе сокровенным — игрушками, секретами и страхами. Она не смеялась, услышав, что Арин нравится Фредди, не обижалась на грубые шутки, а сейчас отшатнулась, как от гигантского радтаракана, выставив вперёд ладони в защитном жесте. Черта между детством и взрослой жизнью проводится мгновенно, но у Арин она получилась слишком кровавой.       — Уходи, — твёрдо повторила Амата. Подруги больше не смотрели друг другу в глаза — теперь между ними лежал Гомес. — У тебя есть пароль от двери — постарайся больше никого не убить.       Обещания, обещания… Что они вообще значили? Им говорили, что в Убежище они родились, здесь же и умрут, а теперь папа был далеко за его пределами, будто покинул не бункер, а проходной двор.       Она пробубнила себе под нос слова прощания, не надеясь, что Амата хоть немного смягчится. Лицо офицера Гомеса ещё стояло перед глазами, и большего наказания для себя Арин придумать не могла.       Весь дальнейший путь она кралась, вжавшись в стену и пытаясь слиться с холодным бетоном. Смотрителя на своём месте не оказалось. Не теряя последнего счастливого шанса, Арин ввела код доступа в главный компьютер. Взгляд метался из стороны в сторону, пытаясь уцепиться за что-нибудь позитивное, но кабинет сам по себе навевал невероятное уныние своей стерильностью.       Нервы будто вывернуло наизнанку, в желудке переворачивались остатки ужина, угрожая выйти на свободу. Пришлось несколько раз сглотнуть ком из горечи, чтобы тошнота отступила, но это были всего лишь слёзы, подступившие сами по себе. «Никто ведь ещё не оплакивал офицера Гомеса», — внезапно подумала Арин, вспомнив о Фредди и о том, каково ему будет найти отца в луже крови и мозговой жидкости.       Смахнув слёзы, она скользнула в открывшийся туннель, не обратив внимания на спёртый воздух и пыль, что неизбежно оседала в лёгких. Заветная дверь была уже совсем рядом, а за спиной гремели крики охранников — видимо, Амата уже рассказала о случившемся.       Дрожащими пальцами Арин умудрилась набрать правильную комбинацию со второго раза и тут же метнулась к исполинской двери, выскользнув, как только появилась достаточно широкая щель.       — Закрывай, пусть её раздавит! — последнее, что услышала Арин, убегая прочь из Убежища 101. Толкнув на бегу деревянную дверь на скрипучих ржавых петлях, она кинулась в сторону света.       Её мгновенно ослепило палящее солнце — туннельные лампы и в подмётки не годились небесному светилу. В школе им рассказывали, что смотреть на солнце опасно, — наверное, так оправдывалось их вечное заточение, — и Арин прикрыла глаза ладонью, точно козырьком. Она сделала глубокий вдох, и в нос ударил сухой воздух, раздирая разнеженное горло. Овеяло чем-то прохладным и приятным — видно, то был ветер. Перед ней раскинулась выжженная солнцем земля; на горизонте, словно старые кости, торчали останки довоенных построек и ржавая заправка. Всё это было так внезапно, что Арин напрочь забыла о преследователях. Хотя, увидев такое яркое зрелище, они все бы застыли, выстроившись в ряд.       Пути назад не было, и Арин побрела прочь, постепенно привыкая к боли в ногах. Она никогда особо не бегала, поэтому мышцы теперь горели. Ещё один порыв ветра накрыл её со спины, сбив аккуратную короткую стрижку, и Арин засмеялась, раскрыв объятья стихии. Впору было вновь заплакать, но уже от счастья первого ощущения свободы.       Мир вокруг был такой большой и пустой, что дыхание перехватывало от осознания его размеров. Она задрала голову и стояла какое-то время, глядя в небо, пока кровь не ударила в обманутый иллюзией падения мозг. Океан должен был выглядеть примерно так же.       На том самом месте, в сердце разрушенного города, недалеко от Убежища, Арин дала себе слово во что бы то ни стало увидеть не только море, но и открыть для себя весь мир, если на то пошло.       Вспомнились папины рассказы о зоопарках — когда-то она сильно возмущалась с того факта, что довоенным людям нравилось смотреть на зверей в клетках. Впрочем, справедливость в некоторой степени восторжествовала, и людей заперли в Убежищах. Любое заключение ей казалось унизительным, ведь каждый имел право на свободу — высшую ценность Америки. Теперь она выбралась из своей клетки — пускай и довольно уютной.       Пип-бой поймал новые радиосигналы. На первой волне задорный голос ди-джея безуспешно пытался прорваться сквозь завесу помех. Арин показалось, что мужчина находился под какими-то веществами, раз издавал такие своеобразные звуки, постоянно смеялся над своими же шутками, которых она не понимала. В Убежище такого себе не позволяли, поэтому, недолго думая, она переключилась на следующую станцию.       Теперь из динамика растекался монотонный поток патриотических речей какого-то старика. По крайней мере, ей показалось, что голос принадлежал человеку «в возрасте». Это была радиостанция президента Эдема, где не было ничего, кроме пропаганды и одинаковых гимнов. Арин сильно удивилась, узнав, что в Америке до сих пор есть президент. Его речи не особо сильно трогали её; со многими вещами она могла бы согласиться, если бы перед ней не раскинулась пустыня без единой живой души. Рейдеры, радскорпионы да палящее солнце были единственной властной силой, держащей любую жизнь за жабры.       Третья станция порадовала более остальных. Арин вслушалась в приятный и незамысловатый ритм и оставила Пип-бой в покое. Дорога вела прочь от Убежища 101 — что пока было неплохо. Хотелось найти папу, узнать, как он живёт и почему бросил её на растерзание Смотрителю. Вряд ли он хотел этого, но за каждое эгоистичное решение требовалось держать ответ. Результат был един, так почему было не взять её с собой?       Лёгкий голод напомнил о себе недовольным урчанием в животе. Арин тяжело вздохнула, постепенно теряя драгоценное ощущение хрупкой радости. Было бы глупо умереть от истощения, но пока время было.       Пип-бой заливался песней какого-то музыканта с очень необычным голосом:       Goodbye, little darlin', weʼre parting       Parting donʼt always mean goodbye       Although we had to part, youʼre always in my heart       Goodbye, little darlin', goodbye [1]       Арин насвистывала свежий мотив, бодро вышагивая вперёд. Под ней, судя по дорожным знакам, простиралась выщербленная дорога на Балтимор.

***

      Среди обломков и мусора Арин каким-то чудом нашла выцветший рюкзак. Судя по всему, его хозяин расставался с вещами в спешке либо насильно — судя по располосованному ножом боку. Ничего лучше пока не было. Она несколько раз останавливалась, отмечая перспективное здание, но проходила мимо, капризно поджав губы. Копаться в мусоре, словно крыса? Вот оно — спасение! Вскоре она поняла, что выбора не будет.       Как ни странно, но на пустошах до сих пор можно было найти довоенные вещи. В основном был мусор: книги из трухи, бутылки и банки, обёртки и упаковки с красочными картинками. Пухлые дети смотрели на неё с коробок готовых завтраков, их папы и мамы хвастались искусственной белозубой улыбкой. «Попробовали бы они съесть их наполнитель через двести лет», — злобно думала Арин, растаптывая мусор серыми от пыли сапогами. Было тошно и грустно от всего творящегося вокруг.       Она смогла найти рюкзак получше, покинув Балтимор. Больших городов она сторонилась, а маленькие притягивали рейдеров, словно мёд — мерзких зелёных мух. Она научилась сносно стрелять из пистолета, но через неделю подарок Аматы пришёл в негодность, и внезапная осечка чуть не стоила Арин жизни. Ей ещё повезло натолкнуться на одного грабителя, а не на банду. Спасаясь со всех ног, она швырнула пистолет в противника — в надежде хотя бы оставить синяк на его почерневшем лице. Да, быстро бегать она тоже научилась.       Недоедание и жара иссушили её тело и разум. Убежище хранило старые законы и чтило их в своём уютном мирке, но на пустошах всё было просто: убийство узаконено выживанием. Одичавшие люди, вырвавшиеся за пределы социальных норм, сновали по развалинам зданий в поисках полезного хлама. Арин сжимала зубы до скрипа, боролась с собой, оправдывая себя, постепенно включаясь в пищевую цепочку пустошей: воровала, обирала трупы (им уже не пригодится), убивала ради хорошей винтовки и бутылки очищенной воды, но, в отличие от остальных, она мечтала о переменах. Она знала жизнь лучшую, читала довоенную литературу, хоть и прошедшую цензуру Смотрителя. Однако пока на горизонте надеждой и не пахло, а все её тревоги сводились к пище, безопасному сну и личной гигиене.       Первое решалось торговлей и банальным поиском, хотя при попытке что-либо попить, Пип-бой взрывался сообщениями об опасности. Алкоголь был исключением, но притрагивалась она к припасённой водке лишь в медицинских целях. Слишком много раз Арин видела, как подвыпившие искатели приключений попадали на завтрак радскорпионам по неимоверной глупости.       Со вторым было сложнее: рейдеры предпочитали охотиться именно по ночам. Они не любили подкрадываться, предпочитая запугивать жертву громкими звуками: ломали всё, что плохо лежит, доводили до истерии скрежетом кастета по железной поверхности и, если добыча была поймана, выжимали из её глотки всю октаву криков. С наступлением темноты странники пустошей забивались по углам, молясь о даре невидимости. Однажды Арин спала в бельевом шкафу — может, не совсем комфортно лежать, да и воздуха маловато, особенно под утро, но зато безопасно и тепло.       Третий пункт был практически неосуществим. Теперь она понимала, почему на пустошах так много лысых людей, но решиться на смену причёски Арин так и не смогла. Всем было плевать на внешний вид, и через какое-то время она смогла перебороть собственную брезгливость. Завязав волосы в крепкий хвост, она старалась к ним вовсе не прикасаться. Отдельным пунктом стоял сбор более-менее приличного тряпья и ожидание месячных.       «Пещерные люди как-то крутились, значит, нет ничего невозможного», — с издёвкой размышляла Арин.       Засаленный комбинезон давно отправился какому-то озабоченному торговцу: получив редкую находку из её рук, мужчина зарылся лицом в синюю материю и от души втянул воздух. Получив заветные крышки, Арин ретировалась, боясь даже в его сторону посмотреть. От всей души она надеялась, что блохи вымерли, а не мутировали как крысы. Однажды ей приснилась такая блоха, скачущая под небосвод и откусывающая людям головы.       Ньюарк был последним оплотом «свободной пустоши» — как называли эту очередную помойку местные жители. В основном в ней обитали фермеры, из года в год пытаясь вырастить на отравленной земле хоть один початок кукурузы. Помощь они принимали как должное, а расплачивались грубыми оправданиями. Арин предпочитала молчать, чтобы не увязнуть по горло в чужих проблемах, но и отказать было совестно — воспитанность пустошь ещё не вытравила.       — Если бы вода была чистой, то и проблем в стране больше не было — помяни моё слово, девочка, — в очередной раз уверял старый фермер, у которого она купила пару стейков брамина. Арин вздохнула, выслушав небылицу, и покачала головой из солидарности.       — Вы слышали, что творится в Уилмигтоне? — Молодой парень — сын фермера — подбежал к ним, в надежде первым рассказать единственную за сто лет новость. — Там объявился коготь смерти, говорят, сбежал из какой-то старой лаборатории и перебил всех местных жителей.       — Уилмигтон! — воскликнул старик, в сердцах хватаясь за самодельную папиросу, которую больше жевал, чем прикуривал. — Это же совсем рядом!       — Не бойтесь, он может куда угодно пойти, — решила утешить Арин, но, судя по всему, неудачно. Старик направил на неё пронзительные чуть белёсые зрачки — следы катаракты. Такие глаза бывают лишь у призрака.       — Констебль выделит награду за его убийство, — подхватил парень.       Арин скрестила руки на груди, поджав губы тонкой нитью: почему всегда просят её? Коготь смерти — легендарное чудовище пустошей, которое не убить и целой шайке хорошо вооружённых рейдеров, а просят помочь её одну. Наверное, потому что выглядит не такой больной и облучённой, поэтому люди желают ей смерти. Конечно, рисковать жизнью ради мало знакомых людей она не собиралась.       Все в городе знали, что Арин держала путь на Нью-Йорк, и другой дороги попросту не было. Встреча обещала стать неизбежной. Значит, к выходу ей нужно будет подготовиться, а у Уилмигтона — разведать местность и постараться обойти город по широкой дуге. Что ж, по крайней мере, когтя смерти она ещё не видела.