Les Trekables

Когда Грантер впервые повстречал Джима Кирка, ему было одиннадцать, и в то лето дальние родственники вытурили его с Земли на эту захолустную планету-колонию к чуть менее дальнему дяде, чтобы не мешался под ногами. Окей, их обоих так вытурили, как выяснилось. На Тарсусе было чертовски скучно, пыльно, грязно и даже как-то сухо, а Кирк был на два года старше и, без сомнений, чересчур ярок для этого бесцветного местечка. Что ж, по крайней мере, кормили здесь неплохо, и воды тоже каким-то образом хватало на все восемь тысяч местных увлеченных агрономов. Зато здесь им предоставляли в разы больше свободы, чем Грантер когда-либо получал на Бетазеде или на Земле. Они довольно быстро подружились. То есть на самом деле Грантер просто начал повсюду ходить за Джимом хвостиком, а тот не обращал на него особого внимания и потому не возражал. Однажды он прошел за толпой на главную площадь, пока дядя спал дома. Охранники у ворот были весьма удивлены, увидев тощего пацана среди взрослых, но пропустили его. Он продрался вперед, о чем жалел впоследствии всю жизнь, только чтобы увидеть губернатора, который говорил им, что они были признаны низшими, обреченными («Как будто мы не знали этого раньше», — пошептал тогда предательский голос в его голове). Страшные удары обрушились на людей, пытающихся бежать. Разум Грантера оказался опасно близок к перегрузке, водоворот паники-страха-отчаяния почти уничтожил его, но потом кто-то схватил его за руку, и в переплетении незнакомых рук и ног мелькнуло знакомое лицо. — Потерялся, Эр? — Джим тщетно пытался улыбнуться, хотя выходила у него только натянутая гримаса, но Грантер сосредоточился на ней на все время, пока они медленно, с трудом продирались к выходу по самому краю площади, вдруг ставшей смертоносной ареной. К счастью, оба они оказались достаточно мелкими, чтобы выбраться из толпы без слишком тяжелых последствий, но в следующий момент Грантер почувствовал первую смерть. Он не хотел даже думать об этом, он был в ужасе от самого предположения, но не было ни единого шанса, что чувства и эмоции, самая сущность какого-то человека в толпе, до того столь остро ощущавшаяся эмпатически устроенным разумом, взорвалась болью и исчезла просто так. Они вырвались просто чудом. По пути Джим хватал и тащил за собой столько народу, сколько мог, и уговаривал их бежать, бежать быстрее, так, как они не бегали никогда в жизни, Грантер же со своей стороны изо всех сил старался на бегу успокаивать и усмирять царившую вокруг панику. Им удалось выстоять первый бой против Смерти, но война только началась. Впоследствии они честно старались держаться вместе, не терять друг друга из виду, помнить друг о друге каждую минуту, даже отвлекаясь на посторонних, но это оказалось в тысячи раз сложнее, чем они могли себе представить. Когда Грантер впервые потерял Джима Кирка, ему было одиннадцать, и он чувствовал себя смертельно, невыносимо уставшим от жизни. Находить еду становилось все сложнее с каждым днем. Только три месяца с тех пор, как Кодос приговорил их — и любой мог пересчитать на телах окружающих все ребра. Они прятались в высохших лесах на окраине города, но это убежище вовсе не было надежным. При каждом их шаге под ногами страшно хрустели —, а казалось, что гремели, как гром — желтые листья. Естественно, однажды их поймали. И видит бог, это был худший день в жизни Грантера. Первым знаком, что что-то не в порядке, стал момент, когда Джим неожиданно насторожился, странным голосом велел немногочисленным товарищам сохранять тишину и покинул их. Разумеется, отродясь не выполнявший приказов Грантер тихо последовал за ним, полный решимости узнать, куда именно понесло его друга. В кои-то веки ему всерьез пригодились годами отрабатываемые навыки лазанья по деревьям. Вскоре им навстречу вышла городская стражница, и Грантер перестал дышать. Джим же выглядел совершенно спокойным, только поза его выдавала непривычное напряжение, хотя любой на его месте напрягся бы точно так же. Когда мир неожиданно переворачивается с ног на голову и бывшие друзья становятся злейшим врагами, когда за выживание приходится бороться насмерть, невозможно сохранять беспечную расслабленность. — Гражданин, вы должны пройти со мной, — она направила на него фазер. Джим не двинулся с места. Грантер тихо пополз вперед, перебираясь с одного хрупкого дерева на другое, по веткам подкрадываясь ближе к женщине. Он почти ничего не чувствовал и понятия не имел, как именно должна сработать его задумка. Это была больше одинокая идея, чем полноценный план. По правде говоря, это была даже и не идея. Это было ясное понимание, что если Джим умрет, он никогда в жизни себе не простит. Стражница, никак не ожидавшая, что на ее плечо опустится чья-то рука, в первый момент не поняла происходящего, обернулась и уставилась на младшего мальчика в искреннем недоумении. В распахнутых глазах Джима читалась паника, но Эр не боялся. Он видел себя словно бы со стороны. Смутно подумав о своей семье, навсегда потерянной за месяцы безумия, о том, что необходимо выжить любой ценой, он схватил ее лицо обеими руками. Его эмпатия еще не была полностью развита, но он мог чувствовать ее гнев и — в гораздо большей степени — изумление. Он повернул эти чувства обратно от себя к ней, он добавил к ним свои собственные, ненависть-злоба-голод, и держал контакт до тех пор, пока она не рухнула на землю — бездыханная. Джим медленно шагнул вперед. Грантер почти не обратил на это внимания. Он все еще не чувствовал — ничего. — Наверное, примерно так должен ощущаться шок, — пробормотал он тихо, и Кирк в одно мгновение подскочил к нему вплотную. — Ты чертов идиот, Эр! Я же сказал тебе оставаться на месте! Грантер попытался улыбнуться. На какое-то мгновение он даже подумал, что ему удалось, но на самом деле лицо его совершенно онемело. — Никогда не был хорош в исполнении приказов. Безнадежный случай, да. Джим нахмурился, и Грантер пристыдился на мгновение. Не потому, что убил человека, а потому что на самом-то деле у него была очень даже милая улыбка, не чета той жуткой пародии, которую он только что выдал, охваченный меланхолическим равнодушием. Тьма разливалась по самому краю его зрения — или разума, — угрожая затопить все вокруг. — Хей, Джим. Джим. Спасибо. На какой-то миг ему показалось, что губ Кирка коснулась улыбка, но вдруг откуда-то возник еще один стражник, все перед глазами резко вспыхнуло и померкло, и Эр упал, как подкошенный. Он слышал выцветший голос Джима: — Он мертв, ты, ублюдок. Не так уж и много вы можете сделать в такое время, а? Этот плоский тон смутил его и удивил, но вскоре это перестало быть важным. Все исчезло. И это было хорошо. Он пришел в себя в незнакомой комнате. Стены в ней были настолько тошнотворно-белые, что он едва не задохнулся, в первое мгновение не сумев сориентироваться. Ситуацию усугубляло еще и странное ощущение, будто в его голове что-то не на своих местах. Там словно отсутствовало какое-то чувство, которому он при всем желании не смог бы дать названия. Когда врач впервые попыталась прикоснуться к нему, он в панике оборвал это прикосновение, вжавшись в изголовье кровати. Отсутствие чувств оказалось для него неприятнее, чем ощущение соприкосновения кожи с кожей, а это дурной, по-настоящему дурной знак. С тех пор его больше не трогали, наконец заметив черные радужки глаз, выдававшие в нем бетазоида. Двоюродный брат Эра родился пси-нулем. Этот факт навязчиво крутился в голове, порождая смутное чувство паники, медленно перетекавшей в истерику — вернее, иллюзию чувства, понимание, что это чувство должно было возникнуть. А если он только что тоже потерял свою эмпатию навсегда?! Стал таким же, как кузен, способным убить маму, брата, сестру или возлюбленную без тени сомнения? Грантер впал в ужас (слабый аналог настоящего ужаса) от этого предположения, даже несмотря на то, что семьи у него теперь не было. Еще хуже стало в тот момент, когда он вспомнил, что Джим наверняка мертв и потерян для него навсегда. Он остался один во Вселенной. В больнице не были уверены, куда девать никому не знакомого молчаливого мальчишку с запавшими черными глазами, и в конце концов он был направлен в распоряжение Звездного Флота и системы усыновления при нем. Он по-прежнему ни с кем не разговаривал, но ведь, образно говоря, утопленники всегда бледны. Пять лет Грантер провел, безнадежно стуча в двери, которые никогда не откроются перед ним. Приемные родители находили его то слишком тихим, то слишком хлопотным, то слишком взрослым, то слишком несчастным, и к семнадцати годам он понял, что нуждается в чем-то хоть немного более стабильном. Вступление в Звездный флот казалось неплохим официальным первым шагом. Красная униформа была по-своему очень даже комфортным решением. Грантер уже записался на спецкурс в надежде найти свое призвание хоть где-нибудь. Постепенно обретение цели в жизни вновь становилось для него привлекательной задачей. Предметы оказались трудными, но не настолько, чтобы он с ними не справился, отсутствие эмоций неплохо помогало в жизни, и очень скоро из привычного это свойство перетекло в разряд почти естественных, а депрессия пошла на спад. Стандартные шаттлы с новобранцами прибывали почти каждый день, привнося в размеренный порядок Академии элемент (бес) форменного безумия. Наблюдение за пестрыми толпами одетых кто во что горазд будущих кадетов доставляло Грантеру большое удовольствие, хотя монотонные потоки кадетов нынешних, по уставу облаченных в красное, также оказывали прекрасное успокаивающее воздействие. Размышляя об этом, он приходил к выводу, что красный — и в самом деле его любимый цвет. Впрочем, Грантер не был до конца уверен в том, что этот факт может сказать о нем как о личности. В день, изменивший все, он поймал себя на странном желании незамедлительно запереться в комнате и не выходить оттуда до самого обеда, как только увидел первые экипажи с новобранцами на подлете. И подчинился этому желанию, сам до конца не понимая, почему сделал это и что за странная тревожная тоска напала на него, вызывая неприятное тянущее ощущение прямо в голове, там, где уже много лет не было ничего. Нового кадета — скорее даже Кадета — он впервые заметил на другой стороне двора, когда шел в столовую. Безусловно, сходство этого парня с одним очень-очень старым другом было всего лишь сходством, и притом совершенно случайным, но это не помешало Эру незамедлительно рвануть обратно в комнату, где он мог надежно отгородиться от призраков прошлого и успокоиться. Однако, как бы он ни старался, руки у него мелко тряслись даже час спустя. Во второй раз встретившись с Кадетом, Грантер увидел его улыбку, и что-то в его мире безвозвратно сломалось. Сомнений не осталось. Он так и не подошел ближе. Джим болтал с каким-то взрослым мужчиной, смеялся, и Грантеру не хотелось портить ему настроение. Поэтому он молчал, тенью проходил мимо, а глубоко внутри него разрасталась буря. Впервые за эти годы он чувствовал, задыхался от эмоций, потрясавших сильными точными ударами всю его нервную систему. Закончилось это истязание обмороком посреди лекции по элементарной тактике. Никто не знал, что делать, его затащили даже к старшему медику, но Эр, придя в себя, свалил все на мигрень. И, в некотором смысле, был вполне честен. По ночам его терзали кошмары. Давно, еще со времен Тарсуса и расставания с Джимом. И после встречи с ним они не прекратились. Грантер этого и не ожидал. Он все еще оставался виновен в том, что Кирк остался один на один со вторым стражником, безоружный и беспомощный, и в том, что ему удалось подкрасться к ним незамеченным. Он даже не искал Джима, не пытался с ним поговорить или хотя бы поздороваться. Без него Джим выглядел счастливым. Это потрясало и отрезвляло. Это напоминало, что среди эмоций, который он чувствовал от Джима когда-то, когда был рядом с ним, встречались удовольствие, гнев, веселье, тревога, что угодно, но никогда — счастье. Он никогда не собирался нарушать спокойствие Джима. Однако у судьбы были свои планы на них обоих. В следующий раз Грантер встретил Джима Кирка после того, как психопат Нерон попытался разнести Землю. Они просто столкнулись друг с другом, как будто кто-то взял их за руки и с силой швырнул друг на друга. Буквально. Нет, серьезно. Они никогда не сталкивались прежде. За годы обучения у них не было ни одной совместной лекции. Джим учился на командном, а Эр, на минутку, на психологическом. В тот день, когда Джим официально получил командование Энтерпрайз, Грантер вежливо похлопал ему вместе со всеми остальными кадетами, а потом пошел и напился вдребезги за пределами Академии, что стоило ему жуткой головной боли на следующее утро и полного отсутствия даже зачатков чьих-либо ощущений, кроме своих. Ни одной встречи, ни единого пересечения взглядов. Блестящая работа. И вот теперь, ровно посреди двора между кампусами, он вбежал прямо в Джима. Момент жуткого осознания причинил почти такую же боль, как падение с размаху на асфальт. Джим выглядел потрясенным. Всего раз взглянув на него, Грантер вскочил и приготовился бежать. — Эр? — голос Джима сорвался, словно у него внезапно перехватило дыхание, и одновременно с этим Грантер почувствовал себя так, как будто его собственное горло кто-то очень долго сжимал, а теперь, наконец, отпустил и позволил вдохнуть полной грудью, — Это что… Действительно ты? Он улыбнулся. Удивление действовало на его мозг не хуже крепкого вина, а когда ты пьян, тебе уже нечего терять. — Джим. В следующее мгновение он обнаружил себя в железных объятиях капитана звездолета, в неудержимой волне несмолкаемого «Простипростипростипростипрости», зашатался под этим мощным напором ласки и то ли для того, чтобы удержаться на ногах, то ли просто от избытка чувств крепче сжал руки вокруг стройного тела Кирка. — Рад тебя видеть, придурок, — пробормотал Джим куда-то ему в плечо, — Я думал, что ты давно погиб. — Неа. Меня довольно тяжело убить. Я упрямый черт, ну ты знаешь. Они отстранились друг от друга. Джим продолжал держать руку на плече Грантера. — Нам определенно есть о чем поговорить. Может, пойдем выпьем? Ты вообще пьешь? Грантер снова улыбнулся — шире, чем раньше. — Ты даже не представляешь, кому только что бросил вызов.