Ундина

      Возвращение в Токио было непростым. Многим пришлось объяснять, что всё же произошло с Камидзе. Родители были настолько счастливы вновь обрести утраченного единственного ребёнка, что просто не обратили внимания на явные нестыковки в рассказе сына. Возможно, они обнаружили бы их позже, но... кто, положа руку на сердце, встретившись с чудом, будет докапываться до истины? Один на миллион! Родители Хироки к таким явно не принадлежали. Им было достаточно и того, что он вернулся. Наверное, тогда Камидзе окончательно излечился от неуверенности в чувствах родителей. Мать постоянно прикасалась к нему, будто боялась, что сын растает и она снова очутится в том аду, в котором провела последние полтора года. Если бы Хиро не уехал в Токио, то, скорее всего, просто не смог бы ходить, поскольку Камидзе-сан никак не могла нарадоваться и остановиться. Она каждую минуту старалась побаловать сыночка чем-нибудь вкусненьким, оригинальным и удивительно калорийным, поскольку считала, что он очень побледнел и похудел. Отец выражал свои чувства несколько сдержанней, как и положено мужчине, но тоже был неприкрыто счастлив.       Усами и Мияги восприняли рассказ о произошедшем с Камидзе по-разному. Основной версией случившегося была амнезия. Вкратце повесть о злоключениях Хироки звучала следующим образом: он ринулся в океан, чтобы помочь утопающему, но, не рассчитав сил, не справился с бушующей стихией начинающегося шторма, его унесло течением и ударило головой о камни; потеряв память, он жил всё это время в другой префектуре и лишь появление Новаки помогло голове встать на место, а памяти прийти в норму.Профессор Мияги скептически похмыкал, но более ничем не выразил своего недоверия. Но вот Усами... Молодой литературный гений на протяжении всего рассказа буравил Кусаму тяжёлым взглядом, ясно дававшим понять, что истинную причину прыжка Хироки в бурные морские волны от него скрыть не удастся. Новаки и рад бы был возмутиться, но... правда состояла в том, что именно он, хоть и косвенно, толкнул возлюбленного в объятия монстра. Однако сам Новаки считал так: да, он безусловно виноват, но просто посыпать голову пеплом и рвать на себе волосы удивительно глупо. Надо извлечь из произошедшего урок и постараться исправить последствия. Поэтому он лишь тяжело вздохнул и кивнул в ответ на тихую угрозу уходящего Усами: «Смотри! Ты мне теперь за него головой отвечаешь! Не смей выкинуть ещё какой-нибудь фортель!».       Хироки вернулся в университет. Шёл он туда без малейшей уверенности, что его примут обратно, однако руководство было более чем не против вернуть его на прежнюю должность. К немалому удивлению Хироки, воспоминания которого обрывались на позорном отстранении от работы. А причина радости была очень проста: Камидзе, при весьма тяжёлом характере, был одним из лучших преподавателей кафедры. Заменявший его Такугаши-сан и вполовину не старался так, как Камидзе, банально и рутинно отчитывал лекции, мало заботясь о том, чтобы сделать предмет более увлекательным и разнообразным. Хорошие отметки и зачёты сыпались при нём как из рога изобилия, но те студенты, кто действительно серьёзно относился к изучению литературы, те, кому было не всё равно, что и как узнавать, те, ради кого Хироки иной раз не спал ночами, чтобы найти что-то необычное и интересное, были очень разочарованы новым преподавателем.       Что касается наших влюбленных, то они вернулись в квартиру Новаки. Их прежняя квартира была занята, а иного жилья у Хироки не было. Новаки подумывал о том, чтобы подыскать квартиру чуть побольше, поскольку после того, как они забрали бесценные книги Камидзе, в их доме стало чуть тесновато. Но главным, что его заботило, было вовсе не это. После возвращения Хироки изменился. Очень. Теперь, когда они были дома, он не отходил от Новаки ни на шаг, старался быть рядом каждую свободную минуту. Он не ругался по мелочам, не скандалил, не дрался. И всё это просто убивало Кусаму, доводило его до отчаяния… Дело было вовсе не в том, что он соскучился по тумакам, или ему не нравилось такое тесное общение, или утомляло, нет, ведь он так мечтал об этом когда-то! Просто всё это неестественное для Хироки поведение показывало, насколько произошедшее сломало его, уничтожило последние крупицы уверенности в себе и в привязанности к нему Новаки. Камидзе не помнил ничего из того, что произошло с ним после того, как он «ушёл в океан», но вот предысторию помнил прекрасно. И без того мнительный возлюбленный Новаки стал чувствовать себя окончательно никчёмным, неинтересным для своего любимого, потому принялся усиленно переделывать свой характер, своё поведение. А Хиро-сан всегда был очень упорным во всем, что касалось самосовершенствования. Это просто до дрожи пугало Кусаму, и к тому же давило немалым чувством вины. Ведь все эти «переделки» не сделали более счастливым ни Новаки, ни самого Камидзе. А кроме того… Новаки очень не хватало их бурных сор и жарких примирений, определённой опасности и адреналина в отношениях, желания расти, ведь прошлого Хироки мог бы привлечь кто-нибудь ещё. Он очень любил своего Хиро-сана со всеми его недостатками, но слишком поздно осознал это. Поэтому однажды он и решился на непростой для себя разговор.       — Хиро-сан, выслушай меня, пожалуйста! Знаешь, тебе не обязательно так стараться и всегда соглашаться со мной. Я и так люблю тебя. Ты прости, я был таким глупым, таким дураком! Ты простишь меня? Только когда потерял тебя, я понял, что лучше тебя у меня ничего в жизни не было! Поэтому… я прошу тебя, не стоит так стараться угодить мне, я совсем этого недостоин!       — Новаки, что ты… Я знаю, у меня тяжёлый характер, тебе со мной непросто было… Но я...       — Мне было с тобой прекрасно, и точка! Просто я, как и большинство людей, не сумел вовремя оценить то, что имею… Поэтому, — заметив слезы в глазах любимого, Новаки порывисто обнял его и горячо прошептал, покрывая поцелуями чувствительную кожу между шеей и плечом: — просто будь собой, и позволь мне оставаться рядом…

Новаки

      Счастье... Такая странная противоречивая материя. Иногда бывает — пролетит мгновенье, вроде совсем непримечательное, простое... А спустя некоторое время понимаешь, что вот именно тогда и был безудержно, бесконечно счастлив. Иной раз совсем наоборот — в определённый момент понимаешь, что вот оно, самое настоящее счастье, захлестнуло тебя с головой. Счастье может быть простым и неимоверно сложным. Оно может заключаться в самых обыденных и неинтересных вещах: в вечернем чаепитии и тишине общей спальни, в тиканье часов или случайном прикосновении. В общем, наверное, Вы меня поняли — счастье такая сложная штука, что часто его попросту трудно понять и разгадать. И в этом, наверное, кроется и причина человеческого несчастья. Человек всё хочет поймать счастье за хвост, уловить его суть, разложить по полочкам. А никак не получается... И вот люди мечутся то туда, то сюда, зачастую теряя то, что находится под самым носом.       Скажу честно, я ничуть не лучше других людей. Я тоже едва не проворонил своё счастье и лишь своеобразная недобрая «помощь» Ундины помогла мне понять, чего я едва не лишился. Так что такое оно — счастье? Думаю, что общего рецепта всё же не существует. Могу сказать только, что такое счастье для меня. Счастье — это тепло общего дома, в котором есть кто-то, кому ты действительно нужен. Просто нужен, и вовсе не обязательно загораживать собой весь мир. Счастье — это услышать усталое: «Ками, какой же ты всё-таки идиот, Новаки!». И радоваться тому, что мой любимый человек становится наконец-то похож на себя прежнего. Значит, его начали отпускать боль и неуверенность в себе. Счастье — это ночью с тревогой прислушиваться к тому, как он спит. И когда он вскрикнет и проснётся после очередного кошмара, почувствовать, как он осторожно, чтобы не разбудить, переплетает свои пальцы с моими и прижимается крепче. Счастье — это убрать мешающую прядь или, наоборот, растрепать волосы, и получить в ответ сердитый и обиженный, но ужасно по-детски милый взгляд. Счастье — это лаская, покрывая поцелуями нежную, такую беззащитную кожу живота, выдохнуть в ложбинку пупка: «Я люблю тебя!» и услышать в ответ шёпотом: «Бака!», а через минуту ещё тише: «Я тоже», и почти неслышно: «Очень». Счастье — это слышать, чувствовать, как его сердце бьётся так близко, так суматошно, будто оно моё собственное. И знать, что оно — такое трепетное и нежное, непостижимое, преданное и неимоверно горячее, навечно и навсегда вместе, рядом со мной, а не погребено на дне океана.