Батя

Старый родовой замок О'Фола встречает своего хозяина надежными камнями мощных стен. За десять лет Бенджамин так и не привык к той картонной помпезной несуразице на острове, в которой он правил городом. Или это старческая сентиментальность? Вечереет, но факелов и свеч достаточно, чтобы внимательно осмотреть арсенал, погреба, кухню, несколько коридоров и комнат и убедиться: замок еще послужит его внукам, когда те повзрослеют, покинут Чарльза, Джонатана и вернутся на материк. Пусть не все. Но старший, его гордость и надежда, уже скучает в провинциальной тиши острова. Его пленяют рассказы деда о блестящих королевских балах, лихих турнирах и походах. В кабинете Бенджамина ждет жаркое тепло камина, благородное золото подсвечников, надежный дуб стола и кресла... А надо бы заказать себе кресло-качалку. Годы-годы... Густое красное вино и плед помогают согревать старые кости. Сон в последние месяцы приходит все позже. Бенджамин отсылает слугу, желая насладиться в одиночестве вином, пламенем, дождем, который только-только зашуршал за окнами, и книгой. Видно, что с дубовых полок и кожаных переплетов тщательно стирали пыль. Но страницы склеились, в некоторых книгах, кажется, прочно. Когда он в последний раз читал здесь? Кажется, еще до завоевания острова. За четверть века слипнуться не мудрено. Наконец он выбирает более-менее шуршащий страницами томик и возвращается в кресло. Бросает взгляд на случайно открытый текст... Стихи? Игла давно похороненных воспоминаний без предупреждения колет в сердце. А ведь Бенджамину казалось, что он основательно позабыл, кто любил перечитывать стихи из этого тома. — Отец, позволишь войти? — Да-да, входи, Ричард, — Бенджамин откладывает в сторону доходную книгу и кивает младшему сыну. Полгода не виделись. Немного побеседовали за обедом, но что узнаешь в присутствии гостей о своем ребенке. — Я тебя не отвлекаю? Отец, я хотел бы с тобой поговорить, очень серьезно. Если ты не против. Бенджамин с интересом рассматривает мальчика. Сколько ему, тринадцать? Ах, нет, исполнилось четырнадцать неделю назад. Надо бы подумать о подарке. Уже больше похож на мальчика, а не на мраморную статуэтку, пусть и весьма загорелую. Взгляд спокойнее, сдержаннее, должно быть, прекратились давние истерики и кошмары, которые мучили его после смерти Джейн. — Садись. Я тебя слушаю. — Пожалуйста... Отец, я уже не маленький и прекрасно понимаю, что никакого наследства мне не полагается. Вероятно, меня ждет служение Великому Оку, в храме или же монастыре. Это завидная участь. Но... Отец, я хотел бы радовать тебя хотя бы вполовину так, как мои братья. Хотел бы, чтобы ты гордился моими достижениями в воинском деле. Я не жду наследства или титула, клянусь, я только прошу... Хм. Если подумать... То почему бы и нет? Бенджамин глядит на идеальную осанку сына, его вздернутый подбородок, взгляд, прямой и честный... Нет, он, похоже, совершенно не лжет, просто не умеет лгать, сын своей матери. Он не намерен драться за наследство сейчас, а в будущем — стоит ли бояться мальчишки? Мальчишка... Уже отрок, почти мужчина. Когда успел вырасти? Бенджамин почти не помнит детства Ричарда ни до смерти Джейн, ни после, но он еще помнит первые месяцы его жизни и внимательные голубые глаза, которые постоянно широко смотрели на мир. — Ричард, я подумаю. Но обнадежу тебя: скорее всего, я соглашусь, если ты подпишешь отказ от притязаний на наследство. — Я подпишу, конечно! Спасибо тебе! — мальчик чуть ли не подпрыгивает на стуле, тянется вперед, улыбается... Бенджамин улыбается невольно в ответ. И удивленно спрашивает, замечая, как восторженно сын глядит на какую-то точку на его лице: — Что такого ты заметил? — У тебя ямочки на щеках, когда ты улыбаешься. — Ричард! — кричит, задыхаясь от возмущения. И это слова сына рыцаря? — Прости. Прости, отец, я забылся... С твоего позволения я покину тебя и буду ждать твоего решения, каким бы оно ни было. Стройная, еще полудетская фигурка гнется в изящном поклоне. Бенджамин О'Фола жестом отпускает своего сына и тяжко вздыхает. Ну что ж, сам виноват. Доверил воспитывать ребенка женщине. Доверил воспитывать ребенка не просто женщине, но на целую четверть дикарке. И что же? Двадцать пять... почти двадцать шесть лет назад младший сын опозорил его, бежав из дома. Сейчас на острове кое-кто из дикарей покидает города и деревни и бежит в горы, холмы... Племя трусов. Бегут, все куда-то бегут. Какая удача, что он вовремя занялся своими старшими сыновьями и не дал пагубной крови взять верх. Нет, Чарльзом и Джонатаном он может гордиться. Из томика со стихами падает на плед засушенный ландыш. Бенджамин крутит его в руках, а старческие сентиментальные пальцы помнят тепло младенца... Цветок летит в камин и, мгновенно вспыхнув, чернеет. *** На колени Кахала опускается чей-то затылок. Он не глядя лохматит космы — ага, на этот раз Ганс. Они не виделись четыре года. Долгих четыре года Фён был в горах без Ганса, Вилли и Лешека, а те без Фёна — на равнине. Но Кахал безошибочно определил сегодня друзей-неразлучников... попробуй не определи, когда они одновременно обниматься лезут. Ладно, зато год назад вернулся Отто, увы, печально, и как не понять, кто именно оплакивает ушедшую маму на твоем плече. Ох. К бесам сегодня грустные мысли. Предпоследняя ночь в лагере, а завтра — они с Гораном и Рашидом уезжают на остров... его родной остров. И вообще, Ганса он узнал честно! — Батя, рассказывай, кто тут без Вилли и Лешека шутки шутил? — спрашивает Ганс, белыми нитками вышивая повод просто хоть что-нибудь сказать. — О чем ты? — возмущается Кахал. — Шутят у нас многие, но эти два обормота — незаменимы! — А какие обормоты у нас заменимые? — ловит его на слове Раджи и невинно хлопает пушистыми ресницами. — А таких двух обормотов больше не сыскать! — Да? У меня их целый отряд! — презрительно фыркает Арджуна, царственно подсаживаясь к компании у огня. — Не-не, ты нас давеча остолопами звал, не путай! — хитро щурится Ждан и предусмотрительно занимает место подальше от колючего эльфа. Да, у некоторых вишен есть внушительные шипы. И так целый день. Кахала, Горана и Рашида то растаскивают по углам, то каждый занимается своим делом, то всех сносит постепенно в общую кучу. Иржи и Зося колдуют над какой-то затейливой трапезой. Вилли и Лешек, вооружившись жалейками, договариваются с мизмаром Рашида. Грета и Ксана терпеливо отмывают опять перемазавшихся детей. Руди советуется с Гораном по поводу выкованного клинка, Отто советует Мариушу не разбивать кулаки об тренировочный мешок, Берт и Тиль вообще подозрительно шушукаются. И еще, и еще, и еще... И ведь еще не все из второго и третьего отряда приехали провожать их на остров! Сбывшаяся мечта, о которой когда-то Кахал говорил Генрику, стала еще более сбывшейся. Его собственная маленькая армия. И пятеро вечных дежурных, что берегут своих товарищей. — … батя тебе задаст! Батя. Отец. Жив ли? Если да, то где теперь, на острове или в своем замке? Бессмысленные вопросы. Они все равно никогда не увидятся. «Прости, отец. Плохой из меня вышел сын. Я тебе обещал, что научусь быть один? Но ведь так и не научился».