Протянуты в вечность вечерние тени, Дневная обида предсмертно нежна. Фальшивая ценность пустых откровений Для всех очевидна — и этим смешна.
Обычно, когда солнце только-только входило в зенит, Император занимался государственными бумагами, но сегодня едва ли не впервые кабинет его пустовал. Несколько обескураженный Рабастан остановился у входа. Его взгляд скользнул по стеллажам, сплошь забитым книгами, и остановился на пустом столе. Ни разложенных свитков. Ни вороха перьев. Ни самого писца, прежде такого незаметного и незначимого. Пронзительно скрипнула дверь, когда Рабастан толкнул ее и вышел в коридор. Ладонь его, будто враз утратившая силу, замерла на дверной ручке позади, бронзовой, гладко отполированной бесчисленным множеством прикосновений. Судя по всему, Император и не планировал сегодня заниматься привычным. Нежданные дела вне империи? Но почему тогда он не сказал об этом ему, своему советнику? Коридор перед глазами смазывался в аляповатую ленту. Кровь надсадно стучала в висках, подстегнутая сплетением ярости и затаенного страха. Быстрым шагом Рабастан прошел по коридору и вернулся в свои покои. Чем же он мог выдать себя? Ничем, точно ничем — он знал это наверняка. Тогда почему Император вдруг потерял к нему доверие? От настойчивого стука мелко задребезжало оконное стекло. На подоконнике сидел голубь, нахохлившийся и распушивший жесткие серые перья. Привязанный к его лапке грязноватый клочок бумаги опасно трепетал на ветру. С тяжелым скрежетом приоткрыв окно, Рабастан протянул руку сквозь щель и аккуратно взял птицу. Послание явно писали в невиданной спешке. Местами мягкие округлые буквы сливались воедино, чернила расплывались в вязкие кляксы. «Искренне надеюсь, сейчас Вы находитесь в добром здравии и по-прежнему поддерживаете связь с человеком, обладающим множеством фальшивых имен. Если это действительно так, вам будет интересно узнать кое-что и донести до него — к сожалению, пока я сам лишен такой возможности. В нашей империи существует группа людей, называющих себя Багровым пламенем. Они, так или иначе, связаны с магами, погибшими при первых пробах клейма Алой розы, и по-прежнему горят желанием отомстить. Их можно узнать по символу на запястье — коричневой отметине, напоминающей костер. Всё остальное, таю надежду, Вы узнаете сами. С уважением». Пальцы Рабастана конвульсивно сжались, безжалостно скомкали тонкую бумагу. Он покосился на плотно запертую дверь и, выждав мгновение, небрежно и резко повел рукой. Тяжело пошатнувшись, ваза, закрывавшая люк в тайную комнату, отодвинулась с неприятным скрежетом, отдавшимся дрожью в деснах. …Рабастан нетерпеливо швырнул письмо на стол. Мысли метались в разуме, как раненые птицы в клетках, бессвязно, хаотично. Кто из людей, так или иначе задействованных в их с Альвэйдом делах, мог оставить ему послание? Вариантов не так уж и много — и все же… Ладонь легла на Кристалл, и кожу тут же обдало живительным теплом. Острые грани вспыхнули ослепительно-белым, словно приветствуя Рабастана после долгих, безмерно долгих дней бездействия. Он взял письмо, медленно опустил его на Кристалл — и оно прошло сквозь гладкую блестящую поверхность, будто погрузившись в водную толщу. Чернила залило белым, тени исчезли с пергаментного обрывка. "Кто? Кто?" — мантрой стучало в мозгу, билось о виски кровью. Кто? Кто же?.. Кристалл подернулся сизо-лиловой дымкой, помутнел изнутри. Рабастан вглядывался в него напряженно и нетерпеливо. Да когда же проявится хоть что-то?! Туман, искаженный гранями, замерцал и исчез. Неясные очертания человеческой фигуры проступили в Кристалле. Явно женщина, с темными волосами до середины спины и чуть смуглой кожей. Он узнал ее, узнал мгновенно, хоть и увидел лишь затылок — и свободной ладонью бесцеремонно смахнул с Кристалла видение, напряженно поморщившись, будто при виде неприятного. Рабастан откинулся на спинку стула, выдохнул и переплел пальцы перед лицом в искаженном подобии молчаливой молитвы. И что же теперь делать с этим знанием, с этим нежданным-лишним союзником?.. Из Кристалла выскользнуло письмо и плавно опустилось на стол. Взгляд Рабастана выцепил из вязи текста слова "Багровое пламя". Да, полученная информация несомненно пригодится ему. Нет — им с Альвэйдом обоим. Но вот союзник…***
Закрытая повозка с грохотом подскочила на ухабе. Брайз приложился затылком о ее деревянную стенку и, зашипев, сдавленно выругался сквозь зубы. Провалилась бы к чертям и эта дорога, испещренная ямами и кочками, и старая кляча вместе с подслеповатым извозчиком! — Все в порядке? — прозвучал голос Эрики, придушенный, дрожащий от смеха. Брайз недобро зыркнул туда, где в чернильной темноте угадывался ее силуэт, и с трудом выпрямил затекшие ноги. — Более чем, — холодно бросил он. В повозке повисла натянутая тишина. Луч света скользнул в прореху меж гнилыми досками и на мгновение высветлил лицо Эрики до лунно-белого. Интересно, рядом с ней Брайз хоть когда-то перестанет ощущать себя так, будто идет с плотно завязанными глазами по дрожащему, надсадно прогибающемуся трапу? — Во дворце точно есть предатель, — протянул он в пустоту, желая разбить опостылевшее уже молчание. Янтарные глаза Эрики, ярко мерцающие во тьме, вскинулись на него. — Хм… Ну и с чего ты так решил? — ее голос полнился сомнениями. Воздух за стенками рассек приглушенный свист — и повозка помчалась чуть быстрее, визгливо покачиваясь на дряхлых колесах и опасно кренясь. Из темноты, смешавшись с глухим звуком удара, послышалось тихое оханье. Эрика резко прикрыла глаза, а когда открыла, в них плескалась неподдельная злость. Брайз ухмыльнулся, но сдержал язвительную реплику, так и рвущуюся наружу. Вместо этого лишь бросил небрежно: — Да так… Тому, кто все время находится рядом с Императором, было бы очень удобно прикончить его. Допустим, советнику. — Это нелогично. Впрочем, как и все твои выводы, — без всякого энтузиазма откликнулась Эрика, но прежде чем Брайз успел огрызнуться, продолжила более спокойно: — Просто признай, что терпеть советника не можешь. Вот и подозреваешь его во всем подряд. Посуди сам: у него возможностей занять трон не больше, чем у слуги, убирающего императорские покои. Брайз раздосадованно замолчал. В душе его клокотало негодование, разносясь с кровью до самого мозга, надсадно шумя в висках. Эрика несомненно права, а слова ее резонны, но все же… — Ладно, — с крайней неохотой произнес он. — Все равно остается Киари — прямая наследница престола. Благо мозги ее наконец-то встали на место. А до этого убить ее было легче, чем муху прихлопнуть. Да и сейчас, если говорить прямо, мало что изменилось… — Вполне возможно… Вполне возможно, ему нет нужды убивать принцессу. Допустим, после смерти нынешнего Императора он может… — задумчиво протянула Эрика, но прежде чем она успела договорить, повозка содрогнулась всем остовом и, покачнувшись, остановилась. Извозчик вскрикнул, что-то испуганно пролепетал, и голос его, скрипучий и низкий, резко оборвался. До ушей Брайза донеслось отвратительное чавканье, а за ним — глухой шлепок, будто куль с мукой оземь повалился. — Лошадь разнуздай! — рассек тишину громкий грубоватый бас. — Или прикончи — проку от нее… Эрика напряженно вскинула ладони, и губы ее шевельнулись в заклинании, смазанном и едва различимом. Брайз потянулся к рукояти, и магическая ткань с тихим шорохом скользнула по лезвию клинка, что на мгновение прочертил тьму повозки ослепляющей молнией. Они обменялись протяжными взглядами и замерли, боясь даже пошевелиться. Только бы не выдать себя скрипом гнилых досок… — Мы знаем, что ты там, — негромко прозвучал властный и уверенный мужской голос. — Лучше даже не пытайся напасть. Брайз сразу узнал его и сипло выдохнул сквозь стиснутые зубы. — Разбойники, — тихо прошептал он, поудобнее перехватив клинок, — а этот парень… мой старый знакомый. Он выразительно взглянул на Эрику. Она едва заметно качнула головой, пихнула его локтем под ребра и выбралась из повозки. А Брайз внезапно осознал, что его мышцы будто заиндевели. Он и шевельнуться больше не мог. — Ну и зачем я вам нужна, ублюдки? — зычный, уверенный голос Эрики прозвучал так, будто она по-прежнему находилась совсем рядом. Брайзу казалось, будто между ними пролегла непреодолимая пропасть. Гортанно зарычав, он попытался дернуть рукой с мечом, но тело предательски не желало слушаться. Извне повисло молчание, такое густое и плотное, что его, казалось, можно коснуться. Брайз весь превратился в слух, мышцы его напряглись и задеревенели. — А ты еще кто такая? — наконец выдал говоривший прежде с неприкрытой яростью. — Где гребаный бастард-полукровка?! Брайз услышал, как резко вырвался из ножен клинок. Пальцы его сами собой конвульсивно сжались на рукояти. — Повежливее разговаривай со мной! — прикрикнула Эрика. Сквозь тонкие, полусгнившие стенки повозки просочился пронзительный хруст, а за ним — глухой, придушенный вскрик.***
Послушница оказалась неожиданно приятной собеседницей. Много времени проводила она во временных покоях Альвэйда, призраком сидящая на его жесткой койке. Он не чувствовал напряжения и раздражения рядом с ней, хоть и понимал прекрасно, что куда охотнее она бы занялась кое-чем... иным. В очередной раз она сидела на его кровати, поджав под себя ноги, окутанная сине-зеленым одеянием, как саваном, когда он наконец высказал ей свое безумное желание. Глаза послушницы удивленно и почти испуганно расширились. Она смерила Альвэйда протяжным взглядом, по-кошачьи легко соскочила на пол и взяла его ладонь в свою. Ее пальцы оказались неожиданно прохладными — как если бы он стиснул в кулаке фрагмент льда. — Это можно сделать… — протянула она полушепотом, неотрывно вглядываясь в линии на его руке. — Но… Это ведь… бессмысленно. Если императорские псы всё поймут… Она замолчала, подняла на него глаза, и ее фарфорово-кукольные щеки порозовели. Альвэйд отстраненно пожал плечами и высвободил ладонь из ее пальцев. Как он ни пытался скрыть это, ее прикосновения, намекающие на близость — физическую, духовную, да какую угодно, — несколько выводили его из себя, будоражили душу потоком раздражения. — Не стану спорить, — слова вопреки всем стараниям прозвучали подчеркнуто холодно. — Это сработает только один раз, — голос ее дрожал, но к нему понемногу, капля за каплей уже возвращалась былая непроницаемость. — Пока они об этом не узнают. Один шанс? А ему больше и не нужно.***
Руфус… Все эти его далеко идущие планы по убийству Императора и захвату власти — полная ерунда. Он не сделает этого. Ведь… Ведь он просто не способен на подобное! Хелена неотрывно смотрела в глаза Руфуса, чуть искаженные, выполненные одним только легким контуром. Портрет вообще получился достаточно похожим, хоть и не без откровенно нелепых изъянов. Возможно, в иное время слишком острый подбородок и узкий нос показались бы ей смехотворными. Возможно, в иное время очередное воспоминание о возлюбленном друге окутало бы ее душу теплотой. В иное время… Палец скользил по витиеватой надписи под портретом. "Разыскивается…". "Обвиняется в убийстве". "За указания его местонахождения полагается награда…". Хелена сидела неподвижно, отстраненно подперев подбородок кулаком. Она смотрела в стену, и расфокусированный, далекий взгляд ее скользил по стыкам кирпичей, когда дверь в кузню вновь приоткрылась с тихим скрипом. Тяжелые, шаркающие, явно мужские шаги. Йонас. Он сел напротив, и широкоскулое, красивое лицо его исказила легкая вина. Очевидно, он уже жалел, что поддался низменному порыву и так красноречиво оставил на видном месте объявление о розыске. — Мне жаль, — только и смог сказал Йонас, тяжело вздохнув. Глубокий голос его разнесся по кузнице с неподдельной искренностью. Вот только о чем он жалел? О безнадежно сломанной, разрушенной жизни Руфуса, которую тот собственными руками искромсал, или что пергамент этот ей подсунул? Хелена лишь покачала головой, не глядя на него, и упрямо поджала губы. Йонас Руфуса никогда не любил. Он вообще не любил мужчин, которые, так или иначе, слишком долго находились рядом с ней. Со второго этажа донесся требовательный детский плач. Хелена медленно поднялась, задвинула стул и на ватных ногах направилась к лестнице. Казалось, нарисованные, мертвые глаза Альвэйда отпечатались в ее сознании, ранили разум выжженным клеймом. — Сходи, пожалуйста, в город, — сказала Хелена, не обернувшись. Голос ее прозвучал надломленно и придушенно. — У нас закончились… овощи и мясо. Что за чушь она только городит? Ведь даже в погреб не заглядывала… Но Йонас ни единого слова не сказал против, хотя, наверное, осознал, что она просто не хочет пока видеть его. Лишь тихо хлопнула дверь, затворившись за ним. Ступени скрипнули и прогнулись. Под ладонью змеей скользнуло перило. Хелена взяла сына из колыбели, бережно прижала его к груди. По телу пробегал озноб, отзываясь судорогой в ногах, мурашками пронзая кожу. Руки ее мелко-мелко подрагивали, и малыш, будто почувствовав это, зашелся плачем громче. Его покрасневшее личико сморщилось, как сухое яблоко. — Тише-тише… — успокаивающе зашептала Хелена, гладя сына по голове, бережно, с безмерной теплотой. Она так и не выбрала ему имя. До сих пор. Сколько же времени уже прошло?.. Имя определит судьбу и жизненный путь. Может, ее сын и вовсе скроет его, заслонит множеством фальшивок, как сделал Руфус? Хелена вздохнула, прижалась щекой к сыну, чувствуя бархат его кожи и приятный сладковатый запах молока. Голову ее упрямо не желал покидать образ Руфуса. Его глаза, прежде огненно-карие, смотрели на нее чуть прищуренно и неожиданно холодно. — Томас… — выдохнула Хелена трепетно. Сын пискнул и завозился на ее руках. И когда нежное, безмерно близкое лепетание его мягкостью окутал ее слух, в прихожей раздался оглушающий грохот, а за ним — шарканье множества ног и гул разгоряченных голосов.