Камера...мотор!

От полной барышни справа, одетой в необъятный черный балахон, просто одуряюще несло духами. Первой мыслью Суворова, когда он, наконец, смог дышать хотя бы через раз, было, что мадам перепутала слово «надушиться» со словом «удушить». Леша вполне сносно переносил любые запахи, но сейчас его начало слегка подташнивать от чувства, что где-то поблизости взорвалась фабрика по производству кондитерских изделий. Конечно, он мог воспользоваться своими связями и получить самые лучшие места, но, как всегда, решил проявить самостоятельность, хотя истинная причина крылась скорее в нежелании посвящать кого-то в свои планы. Да и все его «использование» этих самых связей свелось бы к звонку Петровой. А уж она-то оторвалась бы по полной. Билет конечно бы достала, и, бесспорно, самый лучший, но просто не смогла бы упустить такого случая для своих подколок. Еще бы! После многочасовых жалоб на своего партнера по съемкам, на его жуткий характер, неумение играть (тут Суворов, конечно, преувеличивал, ибо претензий к игре Максима не имел, но для красного словца сие в свои трагичные монологи вставлял с завидной регулярностью) собирался посмотреть спектакль, где одну из главных ролей играл Кретов. Несомненно, он смог бы объяснить причину такого своего внезапного порыва, учитывая, что он не любил театр, но не хотел. Он и сам себе объяснить толком не мог. Просто пришел. Собственно оправдание, официальное, у него было. После того злополучного вечера, когда Илона заперла их в трейлере прошло пару недель. И Максим изменился. Стал очень сдержанным, вежливым, тактичным. В любое другое время Суворов бы этому только обрадовался… Но, Кретов? Вежливый Кретов? Это был нонсенс. Решив, что может проблема в театре, Суворов не придумал ничего лучше как отправиться туда. Конце в концов он, наконец, посмотрит и оценит талант своего партнера по съёмкам. В голове актера никак не укладывалось, что Кретов обладает каким-то талантом. Виной всему, конечно, можно было назвать неудачные совместные телешоу… Разумеется, он надеялся, что спокойно и без проблем приобретет билет перед самым началом спектакля. Каково же было его изумление, когда оказалось, что билетов в продаже нет. Благо, что господа перекупщики никогда не заканчиваются, и за весьма приличную сумму он стал счастливым обладателем билета на 9 ряд 21 место. И вот теперь, с места номер 22, на него обрушился такой приторно-сладкий поток, что хотелось удавиться… Непроизвольно поднеся ладонь к лицу, он совершил главную ошибку за этот вечер… Слева, на месте номер 20, сидела тощенькая блондинка и с неописуемым восторгом смотрела на сцену, прижав ладонь к губам. И когда Леша повернулся к ней лицом, вернее только его половиной, так как вторую половину прикрывал ладонью, она коротко взвизгнула, отчего Суворов еще сильнее зажал рот рукой и энергично замотал головой. – Гений!!! – Блондинка вцепилась в его левую руку мертвой хваткой. Отчего-то спорить с ней казалось глупой затеей… Гений так гений… Еле дождавшись антракта, Алексей вырвался из карамельно-сумасшедшего плена и отправился в сторону кулис. Ему было уже, собственно, все равно. Назад бы он не вернулся. – Кретов, Максим, где? – Спросил Леша, поймав за руку, проходившую мимо сотрудницу театра. – В гримерке, за сценой. Женщина немного опешила от такого напора. В принципе, на это Алексей и рассчитывал. Пройдя за кулисы, для чего пришлось «допрашивать» пару сотрудников театра, он остановился перед дверью, обитой красной кожей. Даже не постучав, он открыл ее и шагнул в комнату. Кретов стоял около гримёрного зеркала и увлеченно копался в телефоне. – Лёша? – удивившись появлению своего партнера по съемкам в театре, он даже забыл привычное обращение. – Ляля? Что ты тут… – А что, я не могу прийти на спектакль в театр? – Нет… Можешь.. – Минутное замешательство прошло, и Максим с присущей ему уверенностью посмотрел на своего партнера. – И как? – Честно? Не знаю! Справа от меня сидела дама, от которой я наверняка подхватил карамельный аромат, а слева… Наверное, ты действительно хорош, раз барышни плачут, охают и ахают… – Ну, учитывая, что мне для этого приходится проделывать меньше телодвижений, чем тебе… Когда до него дошел смысл сказанного, Леша рассмеялся. Искренне. Впервые его нисколько не волновало, что его партнер по съемкам гей. Он стоял перед ним в сценическом костюме. На нем была военная форма, которая, к слову, ему безумно шла. Его глаза горели, будто он только что увидел чудо. Внезапно в гримерке раздался звонок. – Мне пора на сцену. – Постой! – Леша схватил его за рукав серой формы. – Суворов, тебе по фамилии не пристало так обращаться с формой. – Стряхнув его руку со своего рукава, он пристально на него посмотрел. – Но, если хочешь, можешь посмотреть за кулисами. А то, ты и так уже пропах карамелью до самого костного мозга. Конечно, просмотр из-за кулис не мог сравниться с просмотром из зала. Еще никогда за 27 лет своей жизни, Леша не признавал, что он категорически неправ. Теперь, вероятно, пришло время признать. Признать, что театр, это… В кино один испорченный дубль можно переснять, второй, собственно, тоже… Первый акт он сидел в зале. Второй – стоял и смотрел на зал. Смотрел на своего партнера. И что-то слегка кольнуло в груди. Нет, это была не зависть… – Круто… – Это, пожалуй, все, что он мог вымолвить, дожидаясь своего коллегу в гримерке. – Суворов, что ты хотел? – Максим резко развернулся к нему. – Я… – Господи, да давай уже. Я в театре с утра. Есть хочу невыносимо. А тут ты… Решил окончательно мозг вынести? – Я… Вернее, ты… – Что я? – Ты изменился… – Я стал вежливым! – Максим усмехнулся и принялся закидывать вещи в сумку. Полотенце, футболка, еще полотенце… – Ну да… – Ляля, только не говори, что соскучилась по моим издёвкам? Господи… Ладно, Лялюпендрия, давай, – Кретов буквально вложил ему в руки объемную сумку с вещами, – Дуй к парковке. Ты растрогал мое сердце, поэтому я накормлю тебя ужином. * * * * * * * * * Отчего Леша не отказался? Хотел есть, устал от одиночества на съёмочной площадке… Квартира у Кретова, а именно туда Лешу привезли, находилась буквально в десяти минутах езды от театра. – Кулинарных шедевров не жди. Хватит с тебя простой жареной картошки. – Я… её не ел… – Леша присел за стол на кухне и задумался, – Лет… много… – О! Надеюсь, как ее чистить, ты вспомнишь. – Максим поставил перед ним пакет с картофелем и вручил нож. Удивительно, но на какой-то момент Леша совершенно забыл, что Максим его «вроде как враг». У него была абсолютно обычная квартира. И глядя на то, как Кретов мыл, вероятно, оставшуюся с утра посуду, создавалось впечатление, что он просто в гостях у очень хорошего друга. Пускай, такого друга у него никогда и не было. – Может, выпить нальешь? – Нет! Суворов, когда ты пьешь – ты становишься этаким нежным зефиром: белым, воздушным и ужасно слащавым. А учитывая, что от тебя все еще одуряюще пахнет карамелью – боюсь, у меня может начаться диатез. – Никогда никого ничем не заражал. – Обижено пробормотал Алексей и демонстративно отодвинул от себя пакет с недочищенной картошкой. – Вот странность, – Максим забрал у него нож и весьма проворно принялся избавлять отвергнутый Суворовым овощ от кожуры. – Я думал, что ты, скорее, за зефирку обидишься… Мм… Зефирка… В этом что-то есть, тебе не кажется? – Да пошел ты! – Да ладно тебе! Ляля, признайся, что ужасно соскучился по тому, как разнообразно я к тебе обращаюсь? И, самое главное, заметь – ласково! Я бы даже сказал, с нежностью. Леша предпочел обижено хранить молчание, хотя в глубине души, – если честно, даже не очень и глубоко, он был полностью с ним согласен. Процесс съемок и так был для него весьма трудным, а без возможности отвлечься, дать хоть какой-то выход эмоциям – стало совсем туго. Тем более, Кретов порой был единственным русскоговорящим на площадке. А так как его знания английского языка, в отличие от Максима, свободно разговаривающего с режиссёром и другими членами команды, оставляли желать лучшего, Леша очень быстро понял, что не так уж плохо, что Кретов его постоянно донимает. – Ты, Суворов, больше пей морковного и виноградного сока. А лучше, их смесь. Чтоб наверняка. – Это с чего? – Вырванный из своих размышлений, он никак не мог понять, причем тут какие-то соки. – В винограде содержится вещество, которое усиливает приток крови к твоему серому веществу и улучшает память, а в моркови есть компонент, замедляющий процесс разрушения клеток мозга. Так, что, в твоем случае лучше микс – чтоб не промахнуться! – Знаешь, а я бы мог обидеться… – Ну, так я тебя не унижаю, не обижаю – я советую! – Максим повернулся к нему, крепко сжимая в одной руке недочищенный картофель, а во второй – нож. – Или ты думаешь, – Кретов махнул рукой в сторону лица своего партнера, – это нормально? Вероятно, он имел в виду глаза Алексея. Вернее, его правый глаз. Отчего тот, паразит такой, постоянно дергался, Леша объяснить не мог. Поэтому предпочел ответить честно,: – Я не знаю. Раньше такого не было. – Ляль… – Кретов пару раз кашлянул в кулак, словно прочищая горло, – Лёш, ты бы правда, к врачу сходил, что ли… И, словно устыдившисьсобственных слов, стал с удвоенным усердием резать картошку. – Оторви уже свою священную СувЖопность и помоги накрыть на стол. Минут через десять будет готово. – Проворчал Максим, высыпая порезанный овощ на сковороду. Собственно, ворчать он не хотел. Да и не мог. Чем больше он узнавал звезду кинематографа, тем больше он понимал, что тот лишь поверженный вирусом «шоу-бизнеса» парень. Позволивший выщипать себе брови, осветлить волосы и не чурающийся поесть простой жаренной картошки, вместо фуа-гра. Да и никто под дулом пистолета его не заставлял приглашать своего коллегу на ужин. – Мм… – Очень информативно! Предполагаю, ты, что-то хотел сказать? – Охеренно!!! Вкусно!!! – Суворов, а ты не хотел бы найти более «приземленную» девушку? Ну, чтоб кормила тебя? Не по вечеринкам таскала, а готовила. Хотя бы примитивно. Аппетит-то у тебя ого-го… – Максим даже приложил руку к груди, смотря на увлеченно жующего коллегу по съемкам. – Будь я женщиной, расплакался бы и побежал печь ватрушки. – В ресторанах не готовят жареную картошку. – Я в курсе. Был там. В ресторанах. – Как оно было? – Что оно? – В детском доме? – Ты действительно хочешь послушать? – Леша утвердительно кивнул в ответ. – Ну, тогда нам придется перебраться в зал. Ты сядешь в кресло, я заберусь к тебе на колени, обниму за шею и, роняя слезы на твою грудь, поведаю о своем тяжелом детстве. – Сука ты, Кретов! – Ещё добавки? – Максим кивнул в сторону сковороды, стоящей на плите. – Еще спрашиваешь… – Леша протянул свою тарелку. * ** * * * * * Бабушка говорила Леше в детстве, что если встретишь бездомную собаку, злую бездомную собаку, – посмотри ей в глаза. Только если ты не отвернешься, выдержишь ее взгляд, ты победил. Ты выиграл. И она тебя не укусит. Никогда. Поэтому он смотрел. Сжимая чужие пальцы в своей руке… У Максима бабушки не было, но однажды, в интернате, они с друзьями прыгали с гаражей в сугробы. Было безумно весело, ровно до того момента, пока Максим не напоролся на какой-то штырь. Ему повезло. Железо лишь слегка поцарапало правый бок, а медсестра, обрабатывая рану, сказала ему фразу, которую он запомнил на всю жизнь: «Только дураки и глупцы пытаются посмотреть в глаза смерти! Когда придет время – она сама всех одарит своим ласковым взглядом». А Максим дураком не был, впрочем, как и глупцом. Конечно, Суворов тоже не был похож на смерть, да и взгляд его никак нельзя было назвать ласковым, особенно, когда правый глаз начинал дергаться, что делало его похожим на сумасшедшего, сбежавшего с сеанса электрошоковой терапии. Поэтому, выдернув свою руку, он молча развернулся, отошел к противоположной стене трейлера и сел прямо на пол, оперевшись о нее спиной. А шоколад в руке почти растаял. И казалось, что вместе с ним растаяли его последние надежды, на то, что это всего лишь игра. Всего лишь фильм. Всего лишь идиот Суворов.