I don't wanna wake up alone. I need you to hear me now… Billy Idol «Save me now» Я не хочу просыпаться в одиночестве. Мне нужно чтобы ты услышала меня сейчас…
Добрались без особых происшествий, если не считать таковыми одну не особо приятную встречу с бразильскими таможенниками, слегка надъевшую бюджет экспедиции (Джонни Смит все порывался «порешить гадов по-тихому», но кто ж ему даст-то) да случившееся на борту массовое отравление несвежей рыбкой (вспочем, окончившее быстро и благополучно и обошедшее командира стороной), так что «Sweet Patrol» сгрузил свой груз в порту Рио-де-Женейро почти в срок. Пип сошел по трапу на берег, вдохнул жаркий воздух полной грудью, сбил большим пальцем шляпу на затылок и обвел взглядом открывшуюся панораму. Диким Гусям довелось помотаться по всему свету, и он прежде бывал в Южной Америке, но обычно наемникам приходилось работать вдали от больших городов, наезжая в местные районные центры лишь в отпускные, потому любопытство Пипа было вполне объяснимо. Покрикивая на команду, сгружавшую ящики на сушу, и погоняя своих людей, он наконец добился того, что груз отправился по оставленным ему начальством адресам: он сам с людьми и военное снаряжение — в хостел на окраине, где не стали задавать лишних вопросов, а два больших ящика — в отель «Рио». Насколько этот отель был шикарен, Бернандотт и не предполагал до того момента, как нанятый грузовик не остановился перед колоннадой у входа огромного помнезного здания. После того клоповника, где он и ребята приводили себя в порядок после долгого пути, контраст был особенно разительным. Не добавил командиру радости и лощеный вид встретившего его в фойе у фонтана Алукарда. Пип и сам приоделся в гражданское и без лишней скромности признал, что все еще ого-го, бросив взгляд (ну, хорошо, хорошо, взглядов пять) в зеркальный шкаф в выделенном ему комнатушке, но этот носил свой прикид с поистине дьявольским изяществом. На ресепшене с багажом вампира возникли некоторые трудности, которые тот решил какими-то своими штучками-дрючками, едва не облапав бедного стюарда за стойкой, — видимо, дневное время суток все-таки накладывало свой отпечаток. Настроения Пипу это ни капли не добавило — ему самому, чтобы решить подобную проблему, понадобилась бы изрядная сумма денег, причем не факт, что у него, имевшего вид ветерана всех войн, ее бы приняли. Ну, а когда они вошли в здоровенный, залитый светом, чистый, сверкающий роскошью люксовый номер, его просто прорвало. — Иногда лучше побыть в дешевой хостеле, чем в месте, подобном этому, — только и ответил на поток праведного возмущения Алукард со своей вечной всезнающей ухмылкой. — Ну да, ну да, — покивал Бернадотт, нервно затягиваясь сигаретой. Из гроба Виктории не доносилось ни звука, что, учитывая ее громкие вопли, развлекавшие команду почти все плаванье, немного настораживало. А хотя, что ей, вампирке, станется? Вот и Алукард, быстро потеряв к пристанищу своей подопечной интерес, направился ко второму ящику, сдернул обернутую вокруг него ткань и любовно провел по черной лаковой поверхности тонкими длинными пальцами в перчатке. — Так это ваш гроб… — Да, — не поднимая лица, ответил вампир, сев на крышку и вытянув длинные свои ноги на полкомнаты. — Здесь я родился. Здесь и умру. При этом выглядел он так, как если бы, ну, говорил о своей любимой пушке. То есть, как сам бы Пип рассказывал кому-то о верном стволе. Или, там, о доме родном. Проникшись к носферату некоторым подобием сочувствия, Бернандотт сказал, что расследование они начнут завтра ближе к ночи и поспешил смыться. Все-таки находится в одном помещении с этим созданием ему было очень неуютно, это не Целес, которую можно и пошпынять, и пощипать, этот убьет и не поморщится, и никто ему слова не скажет. С такими примерно мыслями командир Диких Гусей отбыл из отеля и никакое шестое чувство ничего ему не шепнуло. Да, долгий период простоя не прошел даром, чуйка тоже в тренировках нуждается. — Знаешь, я никогда прежде не оставалась без защиты Алукарда так надолго, — произнесла Интегра и провела рукой по оконному стеклу, стирая написанное на запотевшей от ее дыхания поверхности. — То есть, он, конечно, часто отлучался на задания, но это все было в пределах английских островов, не так, как сейчас. Хотя, — она вздохнула, — последнее время даже его присутствие не гарантировало ничего… Ну да тех пор, как умер мой отец, я никогда уже не ощущала себя в безопасности. Эбби помолчала, затем, собравшись с духом, проговорила: — Ты же знаешь — я могу вернуть тебе это чувство. — Да, но ведь это будет лишь иллюзия. — Отвернувшись от черного прямоугольника окна, Интегра грустно усмехнулась уголком рта. — А разве это когда-то не было иллюзией? Ведь это только ощущение, плод наших раздумий. Ребенок считает, что его родители всемогущи, поэтому, если они его любят, то ничего плохого просто не может случиться. Но ведь это неправда. — Тогда что? Собираешься вернуть мне очарование невинности? незнания жизни? — Я дам тебе опереться на силу внутри тебя, — пожала плечами Эбигейл. — Когда мы чего-то страшимся, мы представляем себе все те ужасы, которые могут с нами произойти. Но ведь мы можем ничего и не представлять. Случиться может много чего. Но в конце концов случится только то, что случится. Прости, я фигово объясняю. Интегра невольно рассмеялась. — Ты прекрасно объясняешь. Но нет. Я не хочу снова оказаться посреди… посреди кошмара неподготовленной. — Ты не будешь неподготовленной. — Нет, нет, нет, — Хеллсинг замотала головой. — Даже не пытайся меня уговаривать. — As you wish, — Эбби подняла в знак капитуляции руки, а затем вдруг спросила: — Ты его любишь? Интегра обернулась, на ее лице застыло непонимающее выражение, из-под которого проступало нечто, сильно напоминающее обиду маленькой девочки. — Кого?.. — Алукарда. — Нет, конечно. Почему ты спрашиваешь? За этими словами ясно читалось «Как ты смеешь такое спрашивать?». Эбигейл спокойно выдержала ее ледяной взгляд. — Пытаюсь понять, почему ты до сих пор одна. Я знаю, здесь намешано много причин, но… — она вдруг тихо засмеялась: — Честно говоря, ну, на его фоне остальные мужчины выглядят… бледновато. — Алукард — слишком страшное оружие, чтобы… Именно поэтому у меня никогда не будет наследников, — Интегра начала произносить давно продуманные резоны, мучительно сведя светлые брови. — А твой отец? Ты говорила, он был… разве нет вероятности того, что у тебя есть единокровные родственники? — и на очередной испепеляющий взгляд почти взмолилась: — Гат, я просто хочу вытащить из тебя это все. Ты слишком долго держала все в себе, так жить нельзя! «Но я же живу» — хотела возразить Интегра, а потом ее точно стукнуло — ведь здесь, сейчас, она может не прятаться за пустыми словами, за железной логикой необходимости. Никто не станет вопить, как она, праправнучка великого Ван Хеллсинга, может испытывать к вампиру какие-то другие чувства, кроме ненависти и презрения, — ее навязчивый кошмар с тех пор, как она поняла, кого разбудила тогда в старой лаборатории. — Разве это можно назвать жизнью? — Эби сделала шаг вперед, протягивая руки. Хеллсинг снова отвернулась к окну, пальцы нащупали в кармане сигареты, но не стали их вытаскивать. — Я не знаю, люблю ли его. Но он — мой самый близкий человек. Один из немногих. Как и Уолтер. И, с недавних пор, Виктория. И ты… Эбигейл подошла совсем близко, положила ладонь ей на плечо, прижалась грудью к боку. Сперва напрягшаяся, Интегра расслабилась, отдаваясь этой нежданной ласке. Это было так приятно. Ощущать тепло чужого тела. Не по необходимости, чью видимость они обе поддерживали последнее время, а просто потому, что… что? Впрочем, так ли это важно? — Ты же говорила, что не станешь испытывать на мне свою магию. — А я ничего такого и не делаю, — шепнула Эбби, обвивая ее талию второй рукой. — А что ты тогда делаешь? — Не знаю. Тебе не нравится? Вместо ответа Интегра погладила ее предплечье, подняла руку выше, поворачиваясь, зарываясь прохладными пальцами в густые волосы. Посмотрела в затуманенные серые глаза. Проговорила задумчиво: — Я еще никогда никого не целовала. — Меня целовали… два раза. Мне не понравилось, — очень тихо ответила Эбигейл. — Наверное, потому, что я тогда не любила… Интегра хотела спросить «А можно я тебя поцелую?», но, задохнувшись, вдруг зажмурилась и, склонившись, прижалась к зовуще-приоткрытым губам. Из головы точно выдуло все мысли, только билось — значит, меня она любит? И от этого ее бросало то в жар, то в холод. Эбби ответила на поцелуй — мягко-мягко, прихватив нижнюю губу Интегры. Еще когда она спросила Хеллсинг про Алукарда, внутри что-то шепнуло о том, что это скользкая дорожка, но она и не предполагала, к чему приведет их разговор. Ей было страшно, страшно, как бывает на вершине американских горок, когда вагончик застывает перед тем, как рухнуть в пропасть. Еще не поздно было нажать на стоп-кран и Эби захотелось задать Интегре вопрос, а уверена ли она в правильности выбранного маршрута, ведь еще можно свернуть, сделать вид, что ничего такого не было, подумаешь, поцелуй. Но она не успела спросить. Или же не захотела. Замерев, они обе соприкасались губами, затем, осмелев, Эбигейл кончиком языка погладила зубы Интеграл, потом, когда та не отдернула головы, скользнула дальше. Интегра тоже не осталась в долгу, остро чувствуя ткань рубашки Эбби под пальцами, то, как колотится ее сердце и легкий сквозняк от окна, пробегавшись по ее разгоряченной коже. Наконец Интеграл отстранилась, выпрямившись, продолжая держать Эбигейл за плечи. Мелькнуло — хорошо, что в кабинете зажжен лишь тусклый торшер, иначе бы она сгорела со стыда на этом самом месте. — А сейчас как? — хрипло спросила она. Ощущение брезгливости, которого она подспудно так ожидала, так и не пришло, наоборот, во рту было хорошо и правильно. Приятно было. Хотелось задержать этот вкус. От этой мысли по телу прошла короткая дрожь. — Прекрасно… — выдохнула Эбби и прижалась к ее груди. — Знаешь, тогда в первый раз меня поцеловали с полусогласия, а второй раз вообще насильно пытался… — И сейчас было хорошо, потому что по согласию? — Интегра забыла, что так и не задала ей свой вопрос. — Нет. Потому что я тебя люблю. Интегра замерла, запрокинув голову и зажмурив глаза. После паузы, справившись с голосом, прохрипела: — И я тебя люблю, Эбигейл. Всплыл в памяти образ Алукарда, но она прогнала его усилием воли. Это было невозможно. А то, что было возможно, она прижимала сейчас к себе и была счастлива. Стиснутая в железных объятиях, Эбби повозилась, отфыркиваясь от лезущих в рот волос и начала: — Гат, я давно должна была тебе сказать еще кое-что. — Да? — расслабленно поинтересовалась она. — Я, э. В пятнадцатом веке я служила под началом княза Дракулы. — Что? — отстранив от себя Эбигейл на длину вытянутых рук, Хеллсинг вгляделась в ее по-детски округлившееся и сияющее лицо. — Это все наследственная память, о которой ты говорила? — Тут речь скорее о реинкарнации… — О боже, — опустив руки, Интегра развернулась и уселась на край своего стола. — И как давно ты собиралась мне сообщить? — Мне казалось, что это просто сон, ведь бывают же такие сны… — Чудно. Просто чудно. Умеешь ты выбрать момент, ничего не скажешь. — Извини… — Ничего, — отмахнулась она. Несмотря на то, что романтическое настроение полностью исчезло, Интегра чувствовала себя как никогда бодрой и собранной. — Если это была реинкарнация, то… Несколько я знаю, души тоже имеют пол. — Вообще душа может перейти в тело другого пола, но только в особых… Да, я была девушкой. После меня прозвали Девой-сотником. Только все оставалось на уровне слухов, которые скоро затихли и в историю не вошли. — Ты любила его, да? Поэтому спросила меня? — Я перед ним преклонялась… Мне четырнадцать было, когда я его повстречала. Ты не представляешь, каким он был… Не зря сейчас в Румынии его почитают как освободителя и ставят памятники. — Отчего же, представляю. Ты и сейчас его любишь? Эбигейл сглотнула горький комок в горле и медленно ответила, подбирая слова: — Я все еще вижу в нем своего господаря… но… мне больно видеть, в кого он превратился. И я не понимаю, как… Он… он… — ей пришлось остановиться, чтобы справиться с захлестнувшими ее такими старыми чувствами. — Он знал, кем может стать. И попросил меня сжечь его тело после смерти. Что я и сделала. — Ты сожгла его тело? Ты уверена? — Да. Ведь он умер у меня на глазах.I'm not the beast they've made me out to be I've done some good things, I've done some good things Like you, I have stumbled once or twice And done some bad things, I've done some bad things. Those poor bastards «No one» Я не то чудовище, какое они себе представляли. Я делал и хорошее, я делал и хорошее. Как ты я оступался раз или два И делал дурное, я делал дурное.
Скажите, сотник, вы — женщина?! Сощурившись спросил как-то князь Влад у юного Ади. Н-н-нет, сильно покраснев, ответил тот. Добавив про себя: «Но очень хотела бы стать ею с вами»