'Cause there's long and lonesome road, Gotta find our world of you and me, babe. Shoking blue — «Long and lonesome road» Потому как это долгий и одинокий путь В попытках найти мир для тебя и меня, малыш.
Эбби попросила водителя сделать доносившуюся из динамика хрипящую музыку тише — только потом она узнает, что это Алан Стивелл, — и снова откинулась на сиденье. Ей тринадцать лет, и она едет на похороны своего прадеда, которого не видела ни разу в жизни. Водитель, забравший ее на автовокзале, сосед, друг семьи прадела, чернявый улыбчивый дядька с золотым зубов, явный уроженец юга. Потом она узнает, что он приехал из Испании, женился на местной уроженке и неожиданно проникся бретонской культурой. Даже назвал ребенка редким, полузабытым именем — Гаэль. Ангел. Она часто вспоминала эту поездку, хотя память сохранила не так и много — зеленые просторы за окном, ее усталость и головную боль, да песню, Son ar chistr. Она уже опаздывала — самолет задержали из-за непогоды, поэтому мистер Суарес вез ее прямиком на кладбище. Только сказал, что захватит на полпути сына. Она рассеянно кивнула, думая о своем. Автомобиль притормозил, но она очнулась только когда рядом открылась дверца и в салон сел высокий хрупкий юноша. Вот это она помнила и сейчас. Ощущение, будто вдруг повеяло прохладой. Она отодвинулась вбок, искоса глянула на нового пассажира. Тот сел, потянулся длиннопалой бледной рукой, закрыл дверь. Положил ладонь на колено. И все. Даже не посмотрел на нее. Не повернул голову. Но она вдруг почувствовала… Нечто. Точно легкий ветерок в жаркий день. Его присутствие наполнило собой весь салон и, кажется, голос на заезженной кассете зазвучал четче: «Ev sistr 'ta Laou, rak sistr zo mat, loñla!» Она не посмела посмотреть на него еще раз, но, казалось, ощущала его всего всем своим существом. Эбби никогда прежде не влюблялась. Она много читала о любви, но не знала, что это такое. И поэтому не сразу поняла, что именно с ней тогда произошло. Суарес привез их на кладбище, высадил у ворот, сам отъехал припарковать машину. Только тогда высокий юноша повернулся к ней и протянул руку: — Я Гаэль. А ты? На несколько мгновений Эбби замерла, вглядываясь в его лицо, простое, несшее легкую печать детства. Бледная, кожа, светлые волосы по плечи. Прозрачно-голубые глаза, будто смотрящие сквозь тебя. В самую суть. Тонкие губы. Подбородок с ямочкой. Изящная линия ключиц из-под простой белой футболки. — Эби… Гейл. — Приняла его руку и едва не задохнулась от нахлынувших чувств. Что-то в ней изо всех сил рванулось к нему. Ей показалось, что это было ее сердце. Потом были похороны. Довольно долгие, под ярким летним солнцем. Она стояла, продолжая ощущать ладонью его прикосновение и с некоторым трудом сохраняя приличествующее обстановке выражение лица. — Гаэль — это он? Твой возлюбленный? — спросила Интегра. — Да. — Эбби помолчала, потом продолжила: — Мы с ним стали дружить. Хотя это была странная дружба. Понимаешь, он будто бы любил всех. Весь мир. Не делая различий, принимая все. И я чувствовала, что он любит меня, хотя он никогда этого не говорил. И я никогда не была для него особенной. Ты понимаешь? — Нет. Но продолжай. — Продолжаю… У Гаэля были враги. Шайка, трое парней пятнадцати, тринадцати и восемнадцати лет. Еще с ними была одна девчонка, Эмма. Им нравилось поймать его где-нибудь в безлюдном месте и попытаться вывести из себя. Хотя этого у них ни разу не выходило. Что очень бесило заводилу, Эндрю. Постепенно их нападки становились все более безудержными, его ледяное спокойствие будто открывало в них какой-то вентиль. Однажды в него стали кидать камни. — Почему ты не ответишь им? — плакала Эби. — Почему не скажешь кому-то? — Потому, — мягко ответил он, придерживая ватку над ссадиной на колене. — Есть такие люди, Эбигейл. Они физически не могут видеть Свет. Он их раздражает. Раздражает Тьму внутри них. Запомни! Если ты поддашься им, Тьма войдет и в тебя. — Но разве можно так жить, разве можно терпеть это день за днем? — Можно. Можно! И нужно. Сколько сможешь… А теперь дай мне пластырь, пожалуйста. При том, что когда-то они вместе играли, дружили — Эби узнала позже от отца Гаэля. Рано или поздно все должно было закончится. В том вечер они с Гаэлем договорились покататься на самокатах по пустынной дороге. — Смотрите! Вон они! — раздался громкий, полный злой радости вопль. Это была Эмма. Эбигейл оттолкнулась ногой, съехала по гладкому асфальту, но не рассчитала силы и переднее колесо ее самоката попало в трещину у края дороги. — Эби, скорей! — Гаэль обернулся к ней, его лицо светилось неподдельной тревогой. Тревогой за нее! Сердце затрепетало. Она рванула самокат, освобождая колесо, разогналась, желаю нагнать его и тут… — Из-за поворота выскочила машина. Мы не услышали ее, потому что Эмма слишком громко кричала. Интегра встала из кресла, поморщилась, подошла к Форфар, положила руку на плечо. — Эбигейл… — Мы не услышали ее, потому что Эмма громко кричала. Но если бы он не остановился, если бы не стал ждать меня… — Эбигейл. — Что бы они мне сделали?! Ну, попугали бы! Может, побили слегка, они же не дураки! — Эбигейл! — на этот почти окрик та наконец подняла голову. Интегра осторожно опустилась на колени, взяла ее ладони в свои. — Эбигейл, ты ни в чем не виновата. — Нет, я виновата, — прошептала девушка. — Я убила его. Ангела. Моего Ангела… И она наклонилась, цепляясь руками за плечи леди Хеллсинг, прижимаясь к ней, ища утешения, опоры. Интегра мягко обняла Эби в ответ, вздохнула почти в самые густые медовые волосы: — Если ты убила его, то почему он оставил свои крылья тебе? — Я не знаю… — Ты не убивала его. Это была судьба, его судьба. Пойми же это наконец. У Интегры затекли колени, она отклонилась, садясь на пол. Эбигейл не пожелала разрывать объятия, скользнула следом. Там они сидели, тесно обнявшись, довольно долго. С того самого вечера, когда на начальницу «Хеллсинга» было совершено покушение и она едва не истекла кровью в попытках выпустить из своего тела вампирскую заразу, Интегра и Эби спали вместе. Сперва это оправдывалось лечением. Но и потом, спустя несколько дней, когда надобность исчезла, Эбигейл продолжала приходить в большую, скупо обставленную, неуютную спальню Интегры, дожидаясь, пока та закончит работать. Отворачивалась, когда Хеллсинг, прикрываясь дверцей огромного орехового шкафа, переодевалась. А потом они ложились рядом,одна клала другой руку на талию и обе почти сразу засыпали, успевшие набегаться за трудовой день и часть ночи. Потом, правда, Интегра отстранялась, все же спать, обнявшись с кем-то, оказалось неудобно, но она делала это во сне и Эби, поначалу чувствующая легкую обиду, проснувший от внезапно потянувшего холодка, скоро привыкла. В эту ночь Эбигейл удалось выспаться раньше обычной полуночной встречи, погода — снег вперемешку с дождем весь день, — этому способствовала. Сперва задремав под размеренное тихое дыхание леди Интегры, она проснулась, когда та убрала руку, не просыпаясь почесала тонкий нос, наморщившись, сунула ладонь под щеку. Больше сон не шел, и Эбби лежала, боясь пошевелиться, не желая тревожить сон Интеграл, хотя уже успела убедиться, что спит она глубоко, от ночных шорохов не просыпается. Тучи на небе успели разойтись, комнату через окна без гардин заливал молочно-серебристый свет луны. Лицо леди Хеллсинг в нем казалось особенно прекрасным. И впервые напомнило Эбигейл лицо Гаэля. Прежде она не замечала в них общих черт. Вглядываясь в спящую напротив начальницу, Эбби все же решила, что похожи они не столько внешне, сколько внутренне — каждый вел свою войну. Не щадя живота своего… И других,— добавил неприятный внутренний голос. По крайней мере, так поступает леди Хеллсинг. С этого мысли переключились на Алукарда. Последнее время Форфар старалась избегать его, хотя с отстранением от оперативной работы и вовсю продолжайшейся подготовки операции, которую — наконец-то! — официально одобрили, возможность случайной встречи с вампиром сошла на нет. Вряд ли он, конечно, заметил это, они и прежде-то не особо тесно общались. Ее так и подмывало подойти к нему, спросить: «Сердце, преодолевшее холод и мрак гробовой*, что же с тобой стало?» Как бы он ответил? Узнал бы ее или все же нет? От этой мысли по телу побежали мурашки. Но она никогда этого не скажет, нет. Это уже слишком. Эбигейл улыбнулась, медленно осторожно соскользнула с кровати, неслышно прошлась по холодному паркету пола, встала у окна. Луна была почти полной, лишь слегка надлизанной с верхнего края. С востока снова ползли тяжелые черные тучи, их края светлели лунным отблеском. А когда Форфар опустила глаза вниз, то увидела застывшую сбоку двора, под дубом, знакомую монументальную фигуру. Человек бы ни за что не разглядел ее в окне, просто бы не смог, Алукард же, блеснув своей хищной улыбкой, медленно поднял руку в коротком приветствии, кивнул. Отшатнувшись назад в комнату, она вдруг почувствовала, как перестало хватать воздуха. Его взгляд точно обжег ее. Попятившись, посмотрела на все так же спящую Интегру. Лоб леди прочертили две вертикальные морщинки, идущие от переносицы. Так напряжена даже во сне! Стараясь двигаться бесшумно, Эбигейл пересекла спальню, надавила ручку двери, приоткрыла, выскользнула в коридор и лишь там смогла вздохнуть спокойно. — Доброго утра, мисс. Эбигейл подскочила на месте, схватилась за сердце: — Господь Милосердный! Уолтер, как вы меня напугали! — Дворецкий молча стоял в полумраке на лестнице на пару ступеней ниже ее. — Утро? — Она бросила взгляд на огромные часы в конце галереи. — Ах да, уже начало шестого… — С леди Интеграл все в порядке? — Да, все хорошо… А почему вы спрашиваете? Что я так выскочила, да? Просто… Решила вернуться к себе. — Не рассказывать же ему о так напугавшем ее домашнем вампире Хеллсинга. А что одежда осталась там, это неудобно. И чего она так ломанулась, неужели испугалась, что Алукард сейчас за ней в окошко полезет? Эбигейл поймала себя на том, что нахмурилась, прямо как Интегра, и попыталась расслабить лицевые мыщцы. — Нет, мисс Эбигейл. Меня тревожит, что вы продолжаете спать вместе с леди Интеграл. У нее все еще что-то не в порядке? — Девушка почувствовала, что краснеет. Он что же, решил, что они стали любовницами? — Нет, нет, я уверен, что вами движут благородные мотивы, но… — Но? — Она уже не пыталась стереть печать озабоченности с лица. Вспомнила, как попыталась объяснить Интегре этот странный казус с верным Уолтером. — Обычно человек под гипнозом ломается. Нельзя взять воина, боевика, подчинить его своей воле и ждать, что все его умения остануться при нем, что он будет служить тебе так, как служил бы своему начальнику. Конечно, можно придумать и заставить его поверить в легенду, но какой-то частью человек все равно будет знать правду. — И что? — Если бы не Целес, он бы почти наверняка убил меня. Мне кажется такое странным. — И? — Хеллсинг приподняла бровь. — Я не знаю, — призналась она. — Эбигейл… — Я знаю, что не умею интерпретировать, но тут явно что-то нечисто! Возможно его уже подвергали гипнозу или же дело в другом… — Что интерпретировать ты не умеешь, я уже заметила. После паузы Эбби медленно протянула: — Простите меня, сэр Хеллсинг. Интегра выдохнула: — Нет. Ты меня прости. Я порой бываю слишком резка. При моей работе по-другому нельзя. Уолтер поднялся на площадку к ней и Форфар увидела на лице пожилого дворецкого искренюю озабоченность. — У леди Интеграл давно нет семьи. И никогда не было любимого человека. Она… возможно когда-нибудь раскроет вам свои резоны, уж конечно это не мифическое «проклятие женщин рода Хеллсингов», — скептические кавычки так и прозвучали в его голосе. — Но она так решила. И просто не может позволить себе влюбиться, упрямая, — Уолтер неожиданно улыбнулся самым уголком рта. — А когда человек так держит себя… Вы, мисс Эбигейл, первая за очень многие годы подошли так близко к леди Интегре. Вы понимаете? — Но друзья… Школьные подруги… — Она порвала с прошлым, став главою Хеллсинга. — Но ведь так нельзя, — тихо ответила Эбигейл, опустив глаза. — Нельзя, — согласился Уолтер. — Но мы сами выбираем свой путь. И ее должен быть одинок. С ней рядом всегда лишь лорд Алукард… да теперь еще появилась мисс Виктория. И вы. И вы — не вампир. — Но ведь это хорошо. Так ведь? — Безусловно хорошо. Но вы не бессмертны. И не связаны клятвой верности. Рано или поздно вы уйдете из «Хеллсинга». Что тогда будет с леди Интегрой? — А если я останусь? Навсегда? — Вы не останетесь. У вас свой путь, у нас свой. Вы же не хотите разбить леди Интеграл сердце? — Не хочу, — прошептала она. — Тогда вы должны прекратить это. Пока еще не поздно. Иначе вы обе потом пожалеете. — Он развернулся и начал медленно спускаться вниз по лестнице, оставив Эбби стоять босиком и в ночнушке в полутемном коридоре. Похоже, это начало становится тенденцией.There is nothing here for me Accept flame that hold me down. Rod Coffinshaker's Underground Fire — «Blood moon rise» Нет здесь ничего для меня, Что бы приняло огонь, который владеет мной.
Ночь. Спальня Уолтера. Из темноты раздается вкрадчивый шелестящий шепот: Сидит Уолтер у ворот, Широко раскрывши рот. Вот народ и не поймет, Где вор-рота, а где р-р-рот.