Родная кровь - не водица

Новый дом Петунью озадачил. Она обошла комнаты, обставленные старинной мебелью, критически, поджав губы, оглядела огромную кухню без малейших признаков достижений цивилизации, зато с живописным средневековым очагом, спустилась в глубокий подвал, разделенный на несколько помещений, одинаково пустых и холодных, и даже поднялась на чердак, тоже пустой, холодный и пыльный. И никак не могла понять, нравится здесь ей или нет. Петунья Дурсль ценила удобства и совершенно не увлекалась всякими бреднями вроде коллекционирования антиквариата или воссоздания «атмосферы благородной старины». Нет, антиквариат, конечно, может быть отличным вложением средств, но обставлять комнаты Петунья предпочитала нормальной мебелью! И уж тем более готовить на нормальной плите! Не говоря уж о том, что в этом доме она не обнаружила ни одной розетки! Как будто жить здесь должны отсталые дикари, не имеющие понятия об электричестве. Спасибо, хоть об унитазах эти замшелые волшебники имеют представление! Туалет и ванная выглядели под стать остальному дому, но они хотя бы были. А то при виде открытого каменного очага с вертелом и крюком для котла Петунья испугалась, что придется мыться над лоханью и выносить «ночные вазы»! И все же было у Петуньи чувство, что с каждым шагом по темному паркету комнат, каменному полу кухни и подвалов, широким ступеням лестниц этот хмурый дом все больше ее очаровывает. Обстановка раздражала, отсутствие привычных удобств вызывало панику пополам со злостью, но сквозь злость, панику и раздражение пробивался покой. Защищенность. Обещание поддержки. Петунья не знала, что и думать. Хотя, если разобраться, думать-то особо и не о чем. Ясно, что оставаться в их милом, уютно и современно обставленном доме опасно. И любовно заложенный ее собственными руками садик придется бросить. И надо быть благодарными этой самой Дорее Блэк за ее параноидальное завещание, ведь теперь у них есть и защита, и волшебные деньги. И Вернон казался таким довольным, договариваясь о следующем визите в Гринготтс! Но как быть ей – без нормальной плиты, стиральной машины, пылесоса, кухонного комбайна? Без телефона и телевизора? Мистер Грамбл обещал, что дом «подстроится под нужды хозяев», но пока что никакой «подстройки» не видно. Или для этого тоже нужно колдовать? Он ведь обещал еще и мистера Брауна послать им помочь, но потом уточнил, что сначала дом должен познакомиться с хозяйкой, потом – с ее семьей, а уж потом принимать гостей. Поэтому переезд назначили на завтра, а пока Вернон отправился забрать Дадлика, твердо пообещав домой с ребенком не соваться, а сразу же ехать сюда. Уж одну ночь они как-нибудь обойдутся без удобств. Зато безопасно! Теперь, узнав правду о Гарри, Петунья вряд ли заснула бы спокойно в их домике, «защищенном» лишь невысокой живой изгородью да занавесками на чисто вымытых окнах. Петунья покачала головой, спустилась в просторную гостиную на первом этаже, села в старое, потертое кожаное кресло и устало вытянула ноги. Мелькнула мысль, что темный паркет смотрится, конечно, благородно и даже стильно, но мягкий ковер был бы уютнее. И ногам теплее, и детям не на голом полу играть. Мысли о детях вместо тревоги вызвали улыбку: сейчас Петунья вдруг поверила, что все теперь будет хорошо. Все наладится, с Гарри снимут проклятие, а заодно и от зубок лекарство посоветуют, и у них теперь найдутся деньги и на няню, и на престижную школу, а Гарри нужно будет внушить мысль, что он последний наследник своего рода и должен соответствовать. Мальчишка должен вырасти приличным человеком, а не хлыщом вроде своего папаши. За окном зажглись фонари. Вернон, наверное, уже забрал Дадлика от миссис Полкисс и едет сюда. Петунья с удовольствием смотрела на самую обычную неширокую улицу, на нескончаемый поток автомобилей, на вывеску кондитерской и кафе в доме напротив – там можно будет и поужинать сегодня. И прохожие самого обычного вида – пальто и куртки, поднятые воротники и раскрытые зонтики, а вон проехала неторопливо полицейская машина… А ведь все эти люди и понятия не имеют, что идут и едут мимо ненормального дома. Петунья и сама бы в это не поверила, глядя на неброский кирпичный фасад и открывая простую деревянную дверь. А вот то, что ни звука с улицы не проникает внутрь – это, наверное, волшебство. И хорошо. Должно же и от магии быть что-нибудь хорошее, а уличного шума Петунья не любила. После тихого Литтл-Уиннинга трудно будет привыкать к вечно оживленному Лондону. Вздохнув, Петунья слегка развернула кресло, и теперь перед ее глазами было не окно в нормальный мир, а темный, мрачный зев камина и потемневший от времени холст в дубовой резной раме. Теперь тишина показалась слишком глубокой, вязкой, захотелось разогнать ее, и Петунья заговорила вслух, хотя никогда не имела такой привычки. – И о чем только думала драгоценная сестрица. Ладно, волшебники, ладно, Поттер, неземная любовь, ветра в голове много, мозгов мало – ладно. Но когда у тебя сын родился, можно же было задуматься?! Да и Поттер ее… Гордыня через край и на собственную родню плевать – это одно, а сына лишить будущего, наследства, семьи – что за дурь? А не занесло бы меня к гоблинам, что тогда? А, Лил? Надеюсь, ты меня на том свете слышишь, и пусть тебе хотя бы там стыдно станет! – Я вижу, у нас новости? – Петунья вздрогнула и едва не вскочила, услышав чужой голос. Но тут же пришло откуда-то знание, что опасаться нечего. А в темноте холста появилась женщина лет пятидесяти, с венцом черных кос на голове, строгим бледным лицом и очень живыми, полными интереса серыми глазами. – Приветствую вас, дорогая. Итак, кому же из Поттеров понадобился мой старый дом? – Дорея Блэк? – пробормотала Петунья, все-таки поднимаясь из кресла: приветствовать истинную хозяйку дома сидя было бы неучтиво. О говорящих портретах Лили ей все уши прожужжала еще в детстве, и сейчас Петунья не удивлялась тому, что разговаривает с давно умершим человеком. Скорее странной показалась собственная глупость: могла бы сразу догадаться, что женщина, оставившая такое завещание, постарается, по мере своих посмертных возможностей, лично проследить за его исполнением. Петунья на ее месте точно бы постаралась. – Миссис Поттер, – строго поправила женщина с портрета. – Дорея Поттер. – Простите, – Петунья наконец-то собралась с мыслями. – Миссис Дурсль. Петунья Дурсль, сестра Лили Эванс. Я тетка вашего внука, миссис Поттер. – Значит, мой сын… – Они оба погибли. Простите, я не знаю подробностей, – Петунья невольно поджала губы, вспомнив то утро. Почему она вдруг почувствовала себя виноватой? Ведь с ней даже поговорить не удосужились! Ни Дамблдор и никто другой из волшебников! – Меня не посвятили в подробности, – сердито уточнила она, поймав укоризну в серых глазах портрета. – Я, видите ли, маггла. Мне можно подкинуть ребенка на порог, но рассказать, как погибла моя сестра и где она похоронена – о, такое, видимо, не подобает для господ волшебников. – Расскажите мне то, что знаете, – попросила миссис Поттер. – И о моем внуке тоже. – Да что я знаю, – вздохнула Петунья. – Этот ваш «великий» Дамблдор все уместил в трех строчках. «Родители мальчика мертвы», «жертва его матери дала ребенку защиту»… И ни пенни на содержание, ни советов, ни лекарств. А теперь выясняется, что на ребенке проклятие, а как, скажите мне, как я, самая обычная женщина без капли волшебства, могла бы ему помочь? И ведь у меня свой сын, а вдруг бы… Ах, миссис Поттер, я благодарю Господа, что родители брали меня с собой, когда возили Лили на ту волшебную улицу, что я вспомнила, как туда пройти… Она поняла вдруг, что плачет, и замолчала. Отвернулась, торопливо раскрыв сумочку в поисках платка. Пробормотала: – Простите. Тяжелый день, слишком много всего… – Маггла, – задумчиво и словно оценивающе повторила миссис Поттер. И после нескольких мгновений тишины продолжила так резко, что даже воздух в комнате словно бы зазвенел и взвихрился: – Что ж, если моего внука некому защитить, кроме магглы, да будет так. Я помогу тебе. Рассказывай все, Петунья Дурсль. Скажи кто Петунье, что однажды стылым февральским вечером она будет сидеть в темной гостиной волшебного дома и жаловаться на жизнь портрету суровой ведьмы… Но вот же сидит и жалуется, и уже называет попросту – «тетушка Дорея», а та ее – «Петунья» и «деточка», и обе сошлись уже на том, что Лили Эванс была глупой соплячкой, а Джеймс Поттер – преступно легкомысленным кретином, а Дамблдору выдернуть бы к чертям бороду, чтоб не дурил мозги честным людям своим лживо благообразным видом. И на том согласились, что Гарри нужно воспитать как подобает, вот только проклятие, ну да ничего, в Мунго разберутся. Как тетушка Дорея сказала: «Там, деточка, не словами репутацию зарабатывают, госпиталь это тебе не Визенгамот с Министерством. Справятся». Так и проговорили, пока не появился Вернон. А тот вошел с сонным Дадликом на руках, огляделся неодобрительно, фыркнул шумно, как вынырнувший из моря кит: – Я привез ужин. Курица, пирог. Заказал на вынос у Маршалла. Как ты здесь, Пет? Знаешь, я решил, что на сегодня нам с тобой хватит беготни. А Диддикинса покормила Полкисс, уложить, и заснет. Здесь хоть уложить есть где? Тот парень из банка сказал, что все наши вещи переправит завтра. Петунья молча подошла, обняла мужа и сына и замерла, впитывая тепло и надежность. Какое счастье, что у нее есть Вернон. – Петунья, деточка, – негромко позвала Дорея. Вернон подпрыгнул и заозирался, судорожно прижав к себе захныкавшего Дадлика. – Миссис Дорея Поттер, – представила Петунья. – А это мой муж, Вернон Дурсль. И наш сын Дадли. Вернон, дорогой, это волшебный портрет. – Она чуть не сказала «все нормально, дорогой», хотя уж нормальным-то здесь не было ничего. – Миссис Поттер сказала, что поможет нам. – Нельзя не признать, что она уже помогла, – отдышавшись, сказал Вернон. – Эм-м… Миссис Поттер. Приятно познакомиться. Ваша предусмотрительность буквально спасает нас. Петунья видела, что разговор с портретом дается мужу нелегко. Похоже, Дорея тоже это заметила: кивнула величественно и обратилась к Петунье: – Сейчас я призову для вас помощника. Только не пугайтесь. – Подняла руку, небрежно щелкнула пальцами и крикнула: – Эй, Тилли! Вернон снова подпрыгнул, икнул и рухнул в кресло. А у Петуньи возникло странное, даже пугающее ощущение: как будто сквозь нее и по всему дому прошла вибрирующая волна, сначала ледяная, а потом горячая. Она невольно зажмурилась, а когда открыла глаза, перед портретом обнаружилось… нечто. Или некто. Глазастое, ушастое, бледное, как рыбье брюхо, с тонкими ручонками и ножками и длиннющими пальцами. Жуть потусторонняя, одним словом. И эта жуть кланялась портрету и лепетала, лепетала: быстро, захлебываясь словами и, кажется, слезами, и в этом потоке Петунья могла разобрать только «моя бедная хозяйка», «Тилли ждала» и «какое счастье». – Тилли, – мягко сказала Дорея, – оглянись. Это семья моего внука Гарри. Твои новые хозяева. Они не могут колдовать. Помогай им, Тилли, и охраняй моего внука. Петунья, это Тилли, домовой эльф. Ей можно доверить детей, кухню и что угодно в доме. У эльфов своя магия, они многое могут и никогда не навредят хозяевам. Просто позови ее и скажи, что нужно сделать. – Тилли все сделает, – закивало кошмарное создание. – Тилли будет защищать Гарри Поттера и помогать его семье, да, хозяйка Дорея, какое счастье, род Поттеров жив! Пусть хозяйка Петунья скажет, что нужно, Тилли готова помочь! Петунья глубоко вдохнула, медленно выдохнула и приказала себе: «Привыкай!» – Ужин Вернон привез, и кровати я тоже видела… А вот застелить пока нечем… И где уложить Дадлика? – Все есть! Тилли все приготовит! – и существо с громким хлопком исчезло. Петунья хотела было спросить тетушку Дорею, нельзя ли обойтись без такого шумного и, честно говоря, страшного помощника, но тут послышался звук, которого она никак не ожидала услышать вечером такого тяжелого дня. Дадлик смеялся. Ее ненаглядный сын тянулся ручками туда, откуда исчезла Тилли, смеялся и повторял: – Бум! Ти-и бум! – Тилли бум, – умиленно согласилась Петунья. – Иди к маме, хороший мой. Сейчас мы поедим немного пирога и ляжем спать. Маленьким мальчикам давно пора в кроватку, мой сладкий.