Supersailor

*** - У тебя в ванной зайчик повесился, ты в курсе? – сообщил Джимми, входя в кухню, и Майке от неожиданности чуть не прищемила себе руку дверцей холодильника. - Какой еще… Ах, розовый? Я его просто выстирала и повесила сушиться. Он на окне сидит обычно, совсем запылился. - Ты бы его за ухо повесила, а то за шею, прищепкой... – фыркнул Джимми. - Впору звонить в службу защиты животных. Или это метафора? Ты так поступаешь с бывшими бой-френдами? - Угу, вешаю в ванной. Всем последующим в назидание. Но я с ним не сплю, если ты об этом. Короче, Джимми, ты голодный? У меня есть гороховый суп. - Надеюсь, без чеснока? – хмыкнул он. - Даже без лука. - Гороховый суп без лука? – удивился Джимми. - Это суп из молодого горошка с мятой, его едят холодным. - Впервые слышу про такие кулинарные изыски. И что туда еще входит, кроме, хм… мяты? Майке пожала плечами. - Латук, сливки, масло, зелень, сахарная пудра, лимонный сок и молотый перец. Попробуешь? Могу и лука насыпать. - В другой раз, - быстро сказал Джимми. – Я что-то не голоден. - Я насколько тебя знаю, ты всегда голоден, - подозрительно нахмурилась Майке. - Думаешь, я готовить не умею? - Да я как тебя первый раз увидел, так сразу понял, что готовить ты точно умеешь, - без колебаний соврал Джимми. - Болтун, - вздохнула Майке и отвернувшись начала переставлять что-то на столе. – Есть еще рулетики из пармезана с яйцом и кресс-салатом, хочешь? - Потом. Он подошел к ней сзади, обнял за талию, наклонился и поцеловал в шею, вернее, даже не поцеловал, а слегка коснулся губами ее затылка, и почувствовал, как она сразу напряглась. Совсем как в прошлый раз. Целоваться у них теперь получалось легко. Но стоило возникнуть самому смутному намеку на нечто большее... Джимми потому и решил, что им, возможно, стоит приехать к Майке, в привычной обстановке она может почувствовать себя увереннее. Сегодня они впервые были у нее на квартире, если можно было назвать квартирой крошечную комнатку, почти одних размеров с кухней, и крошечную прихожую, почти одних размеров с душевой кабиной. Но Джимми здесь внезапно понравилось. Здесь было гораздо уютнее, чем у него, как-то гораздо интимнее, то есть, камернее. Майке не зажигала свет, хотя этим пасмурным, холодным днем в комнате царил полумрак. Но именно этот полумрак придавал ее жилищу еще больше камерности. Майке снимала квартирку с мебелью, и мебель подобралась довольно разнокалиберная. Вполне современная (довольно удобная) тахта, безликий письменный стол и огромный неуклюжий старинный буфет, черный, покрытый лаком. Стулья были под стать буфету, с резными спинками, но выглядели такими дряхлыми, что Джимми не рискнул бы такими воспользоваться по прямому назначению. Поэтому они сели на тахту. Джимми взял Майке за руку - ладонь в ладонь - и крепко сжал. Так, чтобы она сама не смогла без усилия отнять руку. Майке напряглась еще больше и сделала движение, как будто собиралась встать, но Джимми не разжал руки. В конце концов, это не обязательно должно было что-то значить. Они ведь просто разговаривали… Хотя Джимми представления не имел – о чем. - Обычно у девушек и более интересные вещи в ванной сушатся, мне ли не знать, - сказал он просто, чтобы что-нибудь сказать. - У тебя было так много девушек? – сказала Майке, стараясь не показать, как она нервничает. - А я в интервью читала, что напротив. - У меня много сестер, - пояснил Джимми. – Надеюсь, их разберут замуж, наконец, уже... А что до интервью - это был католический портал. Хотелось выглядеть... респектабельно. Он продолжал держать ее за руку, но смотрел в глаза с таким видом, будто ничего особенного не происходит, и они просто болтают, хотя его пожатие становилось все крепче. Такое пожатие было гораздо более интимным, чем поцелуй, оно как будто связывало их воедино. Джимми про себя решил, пусть она хотя бы перестанет напрягаться, когда он прикасается к ней, пусть это станет для нее естественным и привычным, тогда он решится шагнуть дальше… Майке вдруг левой рукой сняла очки и, неловко повернувшись, положила их на спинку дивана. Аккуратно поправила упавшую из-за уха прядь волос. - Знаешь, мне не так уж и важен этот первый раз, - сказала она, старательно делая бесстрастное лицо. – То есть, я не заморачиваюсь на этом, понимаешь? Но я и не из тех, кто думает, что первый раз можно где-нибудь на заднем сиденье... Просто потому, что готова пойти дальше, чем поцелуи. Но и культ из этого не делаю. Это уже другая крайность, грезить, что это должно быть где-то на постели из роз или облаке из сахарной ваты, или что-то в этом роде. Так что, если первый раз пройдет и не очень... Не страшно. Меня гораздо больше волнует, что будет потом. Я именно это хочу сказать... Мне не важно, запомнится мне мой первый раз или нет, главное, чтобы он не был последним. Теперь пришла очередь Джимми слегка напрячься. Совсем как герою той дурацкой комедии, где парни больше всего боялись услышать от своих подружек слово «будущее», ведь это почти намек на серьезные отношения и даже свадьбу… - И я ничего от тебя не потребую после этого, - тихо сказала Майке потупившись. – Не нужно никаких обязательств. Мы друзья и… меня это по-прежнему устраивает. Для меня это честь – быть твоим другом. Она словно прочитала его мысли в очередной раз. Джимми не ответил, но взглянул на нее благодарно. Он не собирался заранее ни от чего отказываться, ни бежать от ответственности, но и принимать решения вот так заранее он тоже не умел. Зачем давать пустые обещания, если ты не собираешься их выполнять? Он предпочитал молчать и оставаться честным. Майке должна знать, на что она может точно рассчитывать. На то, что он готов провести этот день и эту ночь с ней. Насчет последующих… они решат потом. Он притянул ее к себе, обнял, поцеловал в висок. Майке с тихим вздохом положила ему голову на плечо. Джимми уже не чувствовал в ней прежнего напряжения, хотя она сидела абсолютно неподвижно и, казалось, даже не дышала, только часто моргала, и ее ресницы щекотали ему шею. - Мне бы не хотелось, чтобы ты меня боялась, - прошептал Джимми. - Я всегда буду бояться, - ответила Майке. – Поэтому не жди, когда перестану. Джимми взял ее за плечи, посадил прямо и попытался заглянуть в лицо, но она отвернулась. - Я просто хочу прикоснуться к тебе, - сказал он. - Я могу этого и не делать, если ты не хочешь. Мне хорошо и так. Но я был бы так счастлив… Если бы ты позволила… и как только ты скажешь «достаточно», так и будет. Майке улыбнулась уголком рта, не поднимая глаз, непонятно было – поверила или нет. Потом, по-прежнему не глядя на него, вынула из прически заколку-краб и положила ее рядом с очками. Слегка встряхнула рассыпавшимися по плечам прямыми волосами. И снова замерла совершенно неподвижно. Джимми взялся за верхнюю пуговицу ее блузки, чутко наблюдая ее реакцию и надеясь, что его пальцы не очень дрожат. Ему уже не нужно было ни ее поддержки, ни участия, он понял, что это молчаливое согласие – это самое большее, что он может получить, и самое большее, что он хочет получить. Джимми расстегнул на ней блузку и осторожно провел кончиками пальцев по участку груди над бюстгальтером. Сначала совсем легко погладил, едва прикасаясь, потом начал ласкать чуть смелее, отодвигая бретельку, но стараясь не задеть сосок. Когда Майке вдруг глубоко вздохнула, он убрал руку и провел обеими ладонями по ее бокам сверху вниз, потом снова вверх уже по спине. Майке все так же вздыхала, словно в такт его движениям. Джимми начал покрывать поцелуями ее плечо и шею, и она подавалась навстречу, наклоняя голову на бок, как котенок, только что не мурлыкая. Джимми добрался губами до ее уха, совсем легонько прикусил мочку, одновременно с этим нащупывая застежку бюстгальтера. Майке не протестовала ни тогда, ни когда он постепенно избавил ее от лишней одежды, ни когда уложил на диван и сам прилег рядом. Джимми медленно водил тыльной стороной ладони по ее груди, животу, рукам, плечам, бедрам и сам себе удивлялся, понимая, что не испытывает положенного сейчас вожделения, стремления немедленно овладеть ею. Ему на самом деле нравилось просто ласкать ее тело, чувствовать рукой ее дыхание, ощущать, как пульсируют под нежной кожей тонкие венки. Майке начала дышать прерывисто и сделала движение, словно пытаясь пододвинуться ближе. Тогда он оставил ее на несколько минут, и без него ей как-то сразу стало неуютно, и холодно, и даже как-то непривычно. А потом он снова лег рядом с ней, уже полностью обнаженный. Она сама придвинулась к нему вплотную, и он продолжил ласкать и целовать ее, уже гораздо настойчивее, но без нетерпения. Ее хрупкость и беззащитность делали его необыкновенно сильным сейчас, а истинная сила не ищет самоутверждения и доминирования, это, скорее, признак слабости, истинная сила терпелива и великодушна. В кино, когда у девушки это происходит в первый раз, мужчина обычно обещает быть нежным. Но иногда нежность не самый лучший вариант. Майке не была такой уж трепетной, наивной девочкой, готовой растаять от малейшего прикосновения, не была закомплексованной стервой, ждущей от мужчины подчинения и слабости, но и покорной, готовой принять грубость женщиной, которую можно подавить, она тоже не была. С ней нужно было искать компромисс, и он готов был его искать. Ему некуда было торопиться и незачем, все время принадлежало ему, и только он мог решать, сколько будет продолжаться прелюдия. Не было в нем сейчас той дикой всепоглощающей страсти, как с Моной, когда он мог думать только о чувственном наслаждении – если вообще мог о чем-то думать. И не было того спокойного, полного достоинства равноправия, как с Мелани, которую он уже ничем не мог ни удивить, ни смутить. Но для Майке все было в первый раз, и то, как она об этом узнает, чем это для нее станет, быть может, на всю оставшуюся жизнь, теперь это зависело только от него. И эта ответственность его уже не пугала. Он все знал и умел сейчас, был в силах со всем справиться. И он был бесконечно благодарен ей за то, что она дала ему почувствовать в себе эту силу… …Майке сама не знала, почему секс был для нее таким сложным шагом всю ее жизнь, может, из-за того прозаично-потребительского отношения, которое она обычно наблюдала у своих знакомых и подруг. Ее всю жизнь окружали крайности, ни одна из которых не была ей близка и понятна. Но, пожалуй, она охотнее согласилась бы по-пуритански смотреть на близость, как на что-то нечистое и стыдное, чем относится к этому как к некой естественной потребности, которой следует заниматься для поднятия тонуса. От рассуждений на тему того, как секс полезен для здоровья, и обсуждений типов оргазма ее передергивало, и она почти готова была поверить, что это все грязь и пошлость. Она предпочла бы поверить в то, что секс это неестественное и грешное занятие, чем согласиться с тем, что ее естеству предполагается быть таким низменным, почти животным. И еще более удручали ее рассуждения о сексе как о каком-то орудии, которым либо мужчина подчиняет себе женщину, либо женщина - мужчину. Постепенно ей стало казаться, что любой секс унижает женщину и делает ничтожным мужчину. Никто не рассказал ей о самой главной истине, которую она сейчас для себя начинала постигать: любовь - это то скрытое, что происходит только между двоими, любое приподнятие завесы для посторонних, любое обсуждение вслух действительно превращает любовь в грязь и пошлость. Истинную красоту в интимной близости можно открыть, только отгородившись от всего остального мира с его опытом, забыть все, о чем слышал или читал. Это единственная область, где любой опыт бессилен и даже вреден, где может быть только свой собственный путь, который каждый человек начинает заново и как в первый раз… Майке, например, слышала от кого-то, что в такие моменты весь мир должен раствориться и куда-то исчезнуть, но она, наоборот, очень отчетливо все ощущала сейчас. Каждый посторонний звук, доносящийся с улицы или с лестничной площадки, смутный свет, еще теплящейся в окнах, запах старого лака от мебели, складки простыни, на которой она лежала, за которую цеплялась руками - каждая деталь воспринималась обостренно, с как будто утроенной резкостью. И даже Джимми сейчас словно тоже распался на отдельные детали: обжигающе горячее тело, колючие щеки, руки, жесткие, слегка шершавые; и от этой шершавости каждое его прикосновение становилось еще более волнующим. Джимми не переставая целовал ее, отвлекал поцелуями от своих прикосновений, и Майке то почти забывала о его руках, то снова ощущала их… везде. И едва успевала подумать о том, что это должно быть для нее неприемлемо и унизительно - позволять подобную бесцеремонность по отношению к себе... Ум еще мыслил привычными категориями, но тело отзывалось и реагировало совсем иначе, чем она предполагала раньше. Теперь она хорошо понимала тех женщин, которые во время секса извиваются, взвизгивают и выкрикивают непристойности, подгоняя партнера. Менее противным это в ее глазах, конечно, не становилось, и она сама бы, конечно, умерла, но не стала бы вести себя подобным образом… Но прямо сейчас - очень хотелось. Она понимала, что должна как-то реагировать, отвечать на его ласки и поцелуи, хотя бы из чувства самоутверждения, но ей это было не под силу. Да и все равно. Решение принимать все до конца – это тоже решение, и нужно ему следовать. Даже если у нее возникало мимолетное желание попросить его остановиться, оно тут же растворялась, заглушенное новыми впечатлениями. Иногда на мгновение-другое приходил страх, - и не только от самого происходящего, но и от чего-то необъяснимого и непоправимого, что должно будет случиться потом, - но она лишь теснее прижималась к Джимми, и страх уходил. Его ласки стали грубее и жестче, почти болезненными, но это уже было не важно. Он навалился на нее всем телом, как в прошлый раз, и, кажется, что-то говорил ей, вернее, шептал на ухо, по-испански или по-французски, она не понимала, да и не слышала. Она хотела попросить его сделать это скорее. Она хотела попросить его этого не делать. Она ни о чем не могла попросить, она уже почти не принадлежала себе. Она только боялась, как это будет, и сумеет ли она выдержать это с достоинством. Главное было не запаниковать в самый последний момент, но Джимми не дал ей время для паники, проникнув в нее одним мощным, но плавным движением. Наверное это было больно, даже очень больно, до кончиков пальцев… Но физическая боль отодвинулась и ушла куда-то в уголок сознания, придавленная моральным потрясением. Она знала, что ей необходимо немедленно осознать и как-то принять это, то, что все в ее жизни, начиная с нее самой, теперь переменилось навсегда… Какое-то время она еще способна была думать… А потом новые ощущения затопили ее полностью – и тело, и сознание, перехлестывая через край, поднося ее к той грани, где наслаждение переходит в блаженство... Джимми все труднее было контролировать себя, напоминать себе о том, что для Майке это все впервые, и нужно быть осторожным, но сейчас, наверно, только пуля в лоб могла заставить его остановиться или хотя бы замедлить темп. Майке вдруг слегка напряглась, впившись ногтями в его плечо, а потом мелко задрожала в его объятьях, как тонкое деревце под порывом ветра. Джимми не сразу понял, что означает эта дрожь, а потом она то ли вздохнула, то ли всхлипнула и выгнулась на мгновение, запрокинув голову, полузакрыв глаза, и тогда он понял, и ему хватило двух-трех сильных движений, чтобы кончить самому. Хотя он мог бы растягивать удовольствие еще долго, и оно того стоило. Но кончить одновременно с ней ему сейчас хотелось больше. Несколько минут они просто лежали в молчании, остывая, и Майке, прижимаясь к Джимми, слышала, как колотится его сердце, почти так же быстро и громко, как ее собственное. Ей хотелось сказать, что она его любит, но сил хватило только на то, чтобы крепче обнять его. Сквозь обволакивающее ее дремотное послевкусие блаженства она подумала, что сам Джимми ей этого еще ни разу не сказал… Может, просто стеснялся таких громких слов? - Если я скажу тебе... – вдруг медленно заговорил Джимми, словно отзываясь на ее мысли. - Что мне ни с одной женщиной не было так хорошо, как с тобой, ты мне, кончено, не поверишь? - Не поверю, - откликнулась Майке сонно. - Ты, наверно, решишь, что я говорю это каждой? - Ну, может, и не каждой… - пробормотала она. - Но ты впечатлительный такой, тебе, может, и правда кажется, что сегодня было лучше, чем всегда. А мне и сравнивать пока не с чем. - И как ты... вообще? – спросил Джимми с некоторой тревогой в голосе. - Было хорошо, - вздохнула Майке, надеясь, что теперь он угомонится и заснет, но Джимми недовольно засопел. Видимо, это определение его не совсем устроило, однако Майке не хотелось сейчас ничего уточнять. Это на самом деле было именно то, что она сейчас ощущала. На самом деле, пришло ей в голову, что раньше она и не понимала до конца значения этого слова. Не знала, насколько человеку может быть хорошо... Даже то, что она лежит сейчас, тесно прижавшись к совершенно неодетому мужчине, ее уже не смущало, а ведь когда-то раньше ей противно было думать о таких вещах. На самом деле ее эротические фантазии редко заходили дальше поцелуев... Впрочем, даже сейчас, когда она представила, что на месте Джимми может быть кто-то другой, ее передернуло от отвращения. Но с Джимми все было пристойно и правильно. Ей было очень уютно и тепло, и больше ни о чем не хотелось думать, ни говорить, ни даже открывать глаза... Она машинально отметила про себя, что сейчас он лежит слева от нее, хотя, когда начинали, находился справа. Но рядом с ним было хорошо с любой стороны. - Слушай... - Джимми вдруг завозился рядом с ней и потерся носом о ее плечо. – Ты не обижайся, если я спрошу? Просто я слышал, что когда у девушки это бывает в первый раз... Должно быть больно. Но по тебе я этого не заметил... Майке все же приоткрыла глаза и посмотрела на него. - А я слышала, к примеру, что мужчина после этого должен сразу отрубиться и заснуть мертвым сном, а ты все чего-то ерзаешь... – сказала она строго. - Или ты схалтурил, не трудился с полной самоотдачей? Джимми засопел еще громче и начал ненавязчиво проталкивать колено между ее ног. - Я могу и еще потрудиться, если ты не против… Или ты устала? - Ммммм… - она попыталась зарыться лицом в подушку. - Вообще-то нечестно, делал-то все я. А ты спишь. - Зато теперь ты можешь похваляться своим дружкам и прочим братьям, что ты настолько крут, что твоя девушка устает раньше тебя, - мудро заметила Майке. Джимми хмыкнул, на этот раз не без удовольствия и предпринял более решительную попытку заползти на нее. Майке для порядка повозилась, потягиваясь, потом все же заключила его в объятия, поглаживая по плечам и спине. Это ощущение тяжести его тела вызывало у нее никогда не испытываемое ранее чувство полной безопасности и защищенности от всего. Мир, наконец, приобрел привычные очертания и пропорции, он по-прежнему существовал, но теперь действительно существовал где-то за пределами их близости, и Джимми при желании мог отгородить ее от всего мира... Он сам был ее миром теперь. И все-таки, когда он вошел в нее, тем же решительным, плавным движением, что и в первый раз, ей стало страшно, и она обхватила его за шею, крепко, как хватается утопающий. Он мог защитить ее от всего, но никто уже не смог бы защитить ее от него самого, никто не смог бы помочь ей, если бы он решил причинить ей зло. Она и в самом деле принадлежала ему сейчас и зависела от него. И ей хотелось этого. Хотелось зависеть от него, доверять и верить, что он все понимает, все знает и все для нее сделает... Но если она ошибается? Все эти мысли пронеслись в ее голове в одну секунду, и, наверно, отразились в глазах, устремленных на него. Джимми понял. Прежде чем начать двигаться, он наклонился и поцеловал ее в губы, самым долгим и нежным поцелуем. Майке ответила, и он длил поцелуй, пока она не успокоилась и не расслабилась. В конце концов, совсем необязательно видеть это так, что только она принадлежит ему, решила она, скорее, они принадлежат друг другу. В конце концов, мелькнула у нее озорная мысль, уж какая-то его часть сейчас определенно ей принадлежит... Да кроме шуток, разве и в самой Библии не говорится о чем-то таком? Она, конечно, не помнила этого дословно, но там явно было что-то насчет того, что муж и жена должны быть единым целым... Правда они пока еще не муж и жена... На этом моменте она снова временно утратила способность связно мыслить. На этот раз Джимми был более напористым, более властным, словно проверял, насколько далеко он может позволить себе зайти. Ей даже пришлось один раз сдержать его, предупреждающе положив ему руку на затылок, и этого оказалось достаточно, чтобы он перешел в более ровный, размеренный ритм. На этот раз для Майке все было абсолютно по-другому, она почти не ощущала чисто физического наслаждения, как в первый раз, но ей просто нравилось ощущать его внутри себя, радоваться тому, что ему так хорошо с ней… Она даже простила ему несколько почти яростных движений в самом конце, когда он стиснул ее в объятьях так крепко, что она чуть не задохнулась. Он и сам только через несколько минут восстановил дыхание, а потом вдруг приподнялся и обнял ее крепко-крепко, прижав к себе тем движением, каким маленькие девочки прижимают к груди любимую куклу. - И что, все еще не спать? – притворно изумилась Майке. - Ты спи, я на тебя посмотрю, - предложил Джимми. - «Посмотрю»! – передразнила Майке. – Нет, я еще не настолько тебе доверяю, чтобы спать в твоем присутствии… Нет уж, лучше я на тебя посмотрю. Она заставила его перевернуться на спину и сама легла на него, скрестив руки у него на груди и положив на них подбородок. Их лица теперь почти соприкасались, и вот теперь он, наконец, улыбался именно той улыбкой, которую Майке всегда мечтала у него увидеть. И глаза его сияли из самой глубины - теплотой и лаской. - Я бы никуда не хотела уходить, - сказала Майке во внезапном порыве нежности. – Никогда. Вот так и останусь здесь навсегда... с тобой... И ты тоже не сможешь уйти, потому что я никуда тебя не отпущу... Ей и в самом деле казалась, что она способна вот так лежать и смотреть на него часами, если не днями или неделями... только вдруг в самый неподходящий момент ощутила укол смутного беспокойства. - Слушай... а который час? – спросила она. - Ммм... – Джимми лениво потянулся и посмотрел на наручные часы. – Двадцать минут шестого... - Сколько? – Майке подскочила, как ужаленная. – Черт, Джимми ты же прекрасно знаешь, что мне к шести в «Пассаж»! Она скатилась с кровати и начала поспешно одеваться, у нее уже не было времени даже душ принять. Джимми приподнявшись на локте, наблюдал за ней. - Интересно, как получается, - протянул он. - То «никуда и никогда не уйду и тебя не отпущу», а то, здрасьте, побежала... Майке зло на него взглянула: - Может, ты себе можешь позволить не работать, и опаздывать, куда тебе вздумается, но я не могу! Мне нужно зарабатывать и на что-то жить! Да хотя бы платить за эту квартиру. Черт, черт, черт, отсюда до метро идти целых двенадцать минут! И еще ехать... Почти двадцать! Она уже чуть не плакала. Джимми обреченно вздохнул и тоже потянулся за одеждой. - Да не психуй ты так, - сказал он. – И не чертыхайся. И не мечись. Я тебя довезу до работы, это будет быстрее, чем на метро. - Ага, быстрее, сейчас как раз самые пробки! - Ну опоздаешь ты на две минуты, подумаешь трагедия! - Для меня трагедия! – огрызнулась Майке. – Эгоист ты все-таки, думаешь только о себе. - Ты сейчас думаешь обо мне, конечно, очень, - пробурчал он, скорее, для порядка, не чувствуя при этом ни малейшего неудовольствия. Конечно, мало радости вылезать из постели и тащиться на холод, но сейчас он готов был слетать ради нее на край света и обратно, а не то что подвезти до Ноймарктской площади. К тому же, насколько он успел узнать Майке, опаздывать она действительно терпеть не могла, и дело было вовсе не в том, ждали ли ее из-за этого неприятности, скорее всего, и не ждали, но каждое опоздание было ее личной трагедией. Майке и в машине сидела, как на иголках, все время поглядывая на часы. Они действительно угодили в пробку, уже перед самым Ноймарктом, и Джимми постепенно начало передаваться ее волнение. В конце концов, он же обещал ей, что она не опоздает! - Мы как раз успеваем, - сказал он, мысленно скрестив пальцы. - Ага, как же, - фыркнула Майке. - И вообще я лучше выйду на следующем светофоре, пешком я, наверно, успею добежать, а если ты будешь к площади подъезжать и парковаться, то тогда уже точно не успею! Джимми только головой покачал. И он понимал, что это не самый подходящий момент для начала подобного разговора, но все же... - А зачем тебе вообще эта работа? – спросил он. – И эта квартира? Почему бы тебе не доучиться спокойно... И не пожить пока у меня? Майке не ответила. Продолжала нервно грызть ноготь и посматривать за окно. - У меня, конечно, тоже не хоромы, - продолжил Джимми. – Но если хочешь, мы могли бы переехать к нам в замок. - Вот уж точно нет, - отрезала Майке. - Ну ладно, - Джимми самого эта мысль не особо вдохновляла. – Я был бы не против жить и у тебя, конечно, просто… Может, вместе подыщем какой-то оптимальный вариант, чтобы… Нам вдвоем было не стесненно, ну и чтобы до работы тебе ближе… Если ты все же настаиваешь на том, чтобы продолжать работать. - Я не для того так долго пытаюсь получить независимость от родителей, чтобы пересесть к тебе на шею, - ответила она. - А я бы не против, - ухмыльнулся Джимми. – В определенном смысле… - Давай потом об этом поговорим, ладно? – быстро сказала Майке. – Мне уже совсем точно пора бежать. Притормози вон там. - Но после закрытия я за тобой заеду? – уточнил Джимми. – Поедем куда-нибудь поужинать или... Может, все же ко мне? Ну, или к тебе, как хочешь. Посмотрим какое-нибудь видео, я приготовлю попкорн, закажем пиццу... Ах, да, твой суп с пармезаном тоже съедим. - Ладно-ладно, там поглядим, - поспешно сказала Майке. – Я здесь все же выйду. Она открыла дверцу, но прежде, чем выскользнуть из машины, потянулась, чмокнула его в щеку и потрепала по волосам. - Пока, малыш. Джимми пытался смотреть ей вслед, но она почти сразу же затерялась в толпе. А он еще долго сидел, облокотившись на руль, рассматривая крошечные капли дождя, стекающие по стеклу. И они казались ему непередаваемо прекрасными.