По следам своей удачи.

Небольшое пояснение. С этой главы начинается первая глобальная часть этого фанфика, имеющая пафосное название «Тропою мести». Думаю, не стоит говорить, о чем в ней пойдет речь. Тем не менее в голову пришло стихотворение с небольшими спойлерами. По следам своей удачи, Тропою мести я пойду, Ища всех, кто это начал, А найдя, сдеру с них мзду. Я чужой здесь, я тут странник, Не имеющий семьи. Я ищу лишь их, тех крайних, Что ответят за грехи. Лишь тогда мой гнев истлеет, Когда трое тех падут. Лишь тогда взгляд потеплеет. Сбросив липкий холод пут. Тьма, что взор мне застилала, Сгинет с глаз долой в тот миг, Явив путь, что покрывала, Путь, достойный лучших книг. Этот так — небольшой высер фантазии. Прошу прощения у любителей высокой прозы. Ну, собственно, поехали. Прогулки на природе.       Холод.       Вновь, мое пробуждение сопровождается именно этим ощущением. Вновь, он первым достигает моего сознания.       Холод проник во все уголки моего тела, пропитал до самых костей. Даже будучи на грани сна и яви, хотя в моем случае скорее сознания и бессознания, я чувствовал, как отбивают чечетку сведенные морозом зубы, чувствовал судороги пронизывающие каждую мышцу моего тела. Пренеприятнейшее ощущение — практически не владеть собственными конечностями.       Но нет худа, без добра. Живот, которым я щедро приложился о водную гладь, больше не болел — холод отличный анестетик. Утешил, называется… Но даже так, выбирая между двух зол — я бы выбрал боль. Она привычней.       Да уж, раскатал тут губу. Мне бы радоваться, что вообще выжил, а я тут ною. Бессознательный трехлетний ребенок, не потонувший в русле, пускай и не горной, но все же достаточно бурной реки, — это нонсенс. Потому, радуйся Акио — ты жив и, кажется, свободен.       Глаза открывались подобно дверям ржавого бомбоубежища — тяжело и со скрипом, будто на плохо смазанных петлях. Ставшие почти свинцовыми веки ни в какую не желали приподниматься. Лишь чистая сила воли, сдобренная толикой любопытства, пересилили воистину вселенскую усталость моего молодого тела.       Свернувшись калачиком, продрогший, в мокрой одежде я лежал на самом берегу уже небольшой лесной речки. Солнце, и так с трудом проглядывающее через пышные кроны высоченных деревьев, почти скрылось за горизонтом. Близилась ночь…       Холодно. Как же мне, мать его, холодно!       Все тело ощущалось лишь благодаря судорогам, волнами прокатывающимся по нему, синие губы тряслись, а ледяные пальцы не желали слушаться. Вот чем значит заканчиваются вечерние походы на речку? Я попытался выдавить лёгкий смешок, но из горла вырвался лишь нечленораздельный звук.       Плевать! Мне на это глубоко плевать!       Только сейчас, оглушенному стуком собственных зубов, мне действительно хотелось улыбаться от уха до уха. Этот дрянной день, наполненный грязью и кровью, страданиями и отчаянием, казалось, просто не мог окончиться хорошо. Но мне повезло! Кажется, Удача наконец повернулась ко мне лицом. И я, будучи трясущимся от холода куском мяса, мог с уверенностью сказать, что её передок был не сильно краше зада.       Будем довольствоваться и этим.       Пора вставать, пора двигаться. Мне нельзя было задерживаться на берегу. Погоня, наверняка пущенная по моему следу, первым делом станет искать именно вдоль реки, а потому вставай! Двигайся кому говорят!       Безрезультатно. Лишь очередная судорога, будто в насмешку пробежала по ногам, даря очередной букет незабываемых ощущений. Тело не слушалось чуть более, чем полностью. И это даже при том, что я прекрасно осознавал — стоит мне остаться здесь, сейчас, в таком же положении, и смерть от холода не заставит себя долго ждать. Реальная угроза жизни, реальная угроза повторному существованию напрочь игнорировались моим уставшим и истерзанным телом. Но не сознанием.       Мне нельзя здесь умирать! Я должен выжить! Я должен…       Эйко… Ма… Да, все-таки мама.       Я не знал, что с ней, но был уверен в итоге. Не было знания, была мрачная уверенность. Могла ли она пережить этот злосчастный вечер? Могла, но… Но почему тогда я так уверен в её гибели?       «Неужели, — пронзила меня ледяная мысль, — мне было бы легче, будь она мертва?»       Нет!       Нет, не легче! Я не имею отношения к этой уверенности в её смерти! Только они, только эти шиноби! Я видел их. Я видел, на что они способны. Я видел, чего они хотят…       Мрази!       Гнев огненными ручейками потек по замерзшим венам, разогревая кровь, разжигая жажду мести. Да… Мести…       Я вскочил, будто и не чувствуя холода опустившейся ночи, будто не замечая ледяных объятий промокшей одежды. Месть… Ярость…       Фу.       Тая.       Их командир.       Они стояли у меня перед глазами, они смеялись мне в лицо. Один, пошловато ухмыляясь, другая с перекошенным от безумия лицом, третий с непроницаемой маской, взирающий на творящиеся бесчинства. Я видел их. Я стремился к ним. Я искал их.       Только теперь я, наконец-то, смог понять канонного Саске, его маниакальное помешательство. В тот день, наблюдая за смертью собственного клана, он отрекся от собственной жизни в угоду отмщению. Такие деяния не должны оставаться безнаказанными.       И я позабочусь об этом. Я верну долг матери, которая дала жизнь мне и отдала свою. Не будет более бесцельного существования. Теперь я знаю, к чему стремится…       …сухая ветка уже битый час, подобно сверлу, крутилась у меня между ладоней в бесплодных попытках разжечь хоть маленький костерок. Бесполезно. Из видимого результата были лишь несколько заноз, да разодранная из-за мелкого, но неприятного сучка на палке кожа на руках. Очищенный же от старой коры кусок полена, на котором неистово вращалась сухая ветка, и не думал нагреваться.       Да, это были мои попытки разжечь огонь. Попытки, оказавшиеся бесплотными. Теоретических знаний, которыми мой мозг был забит под завязку, явно не хватало даже для этого простого и проверенного способа. Но я не сдавался. Помня, что терпение и труд все перетрут, я вновь и вновь крутил палку, ощущая, как полыхают натертые ладони. Вновь и вновь…       … Бесполезная деревяшка отлетает в кусты. Раздражение от собственной неудачи гармонично вписалось в общее состояние организма. Сейчас уже трудно было понять, трясет меня от гнева ко всему окружающему, от пронизывающего холода или же от чего-то иного. Да… Только отбросив в раздражении палку, только отвлекшись от поглотившегося меня занятия, я понял, что окружен тьмой ночного леса. Тьмой и тишиной — пугающей, тянущей, почти ощутимой. Не было слышно ни привычного пения птиц, ни стрекота насекомых, ни шороха мелкой живности, ни шума ветра, колыхающего кроны высоких деревьев. Лишь тишина. Казалось, что сам лес насторожился и затаился. И это пугало до дрожи в уже давно трясущихся коленях.       Без огня, без столь нужного мне тепла, без просушки одежды меня ждала очень неприятная, холодная смерть. Без знаний о местности, которых у меня само собой не было, я не представлял, куда меня вынесло и в какую сторону двигаться. Без еды — смерть от голода. Не самые радостные перспективы. Вообще вся ситуация складывалась не в мою пользу. В любой момент я мог подвергнуться атаке бодрствующих ночных хищников, мог неудачно поймать выступающий из-под земли корень и, упав, свернуть шею, а мог попросту замерзнуть. И что не говори, третий вариант мне казался сейчас наиболее вероятным. А что это значит в моем случае?       Мне нужно тепло.       Потерпев крах со спасительным огнем, я понял, что больше не в силах просто сидеть. Мне нужно было двигаться, нужно было гнать кровь по замерзшему организму, нужно было разогревать себя действием.       Повернувшись к реке спиной, я, ежась и трясясь, двинулся вглубь леса, с каждым шагом все сильнее ускоряясь. Я не знал, что меня там ждет. Мне просто нужно было идти.       Мне просто нужно тепло.       И я шел. Шел под аккомпанемент издевательского смеха моих троих мучителей, что призрачными тенями висели у меня перед глазами. ***       Палатка командующего целого лагеря шиноби никогда не была гостеприимным местом. Здесь вносились на разбор вопросы, от которых зависели судьбы целых поселений, здесь обсуждались новости, не предназначенные для чужих ушей, здесь, решениями нескольких, обрекались на смерть целые сотни. Мрачное место со своей тяжёлой атмосферой. Хироши привык к ней, стал её неотъемлемой частью. Он полюбил страх и напряженность, что буквально излучало это место, эту гнетущую тишину и легкую форму отчужденности. Со временем даже созерцание напряженных лиц входящих в палатку гостей стало приносить небольшое мрачное удовольствие.       «Наверное так и стареют, » — пронеслось в голове у бывшего успешного оперативника, ныне пребывающего в образе гнусной канцелярской крысы. Кто же знал, что очередное армейское повышение нынешнего Токубетсу Джонина посадит его скамейку запасных, в сторону от прямых столкновений?       Хироши взмахнул головой, прогоняя ненужные мысли. В данный момент важен был лишь человек, стоявший перед его столом. Человек, что упрямо и без боязни смотрел ему в глаза.       Они молчали уже несколько минут, накаляя и так напряженную атмосферу. Парень же, казалось, её не замечал — он чувствовал свою неприкосновенность. Зря. Сегодня родственные отношения могли и не уберечь сына от тщательно скрываемого гнева Хироши.       — Вы облажались, — тихо, но твёрдо произнёс старший Хьюга, прерывая игру в гляделки, переключив внимание на документы на столе.       Слова, что казалось, должны были внести паники в глаза провалившего задание сына, лишь развеселили его, будто припомнив тому что-то приятное.       — Нет, — чётко поставленным безэмоциональным голосом ответил парень, быстро пряча наползшую на лицо улыбку, — всему виной непредвиденные обстоятельства.       Хироши внутренне напрягся, не ожидая сопротивления от собственного сына. Восемь месяцев пребывания в пограничном лагере, кажется, сильно его изменили. Парень не вырос, но набрался наглости. Это не правильно. Спускать такого было нельзя.       — Масао, я не спрашивал, — раздраженно прошипел Хироши, бросая колкий взгляд на сына, — а утверждал. Вы облажались.       Масао промолчал, продолжая лишь упрямо смотреть в глаза раздраженного отца.       — Что там произошло? Как сильно надо постараться, чтобы провались задание, с которым справился бы и отряд не обученных генинов?       Казавшийся невозмутимым Масао дернулся как от удара — Хироши прекрасно знал о горделивом характере своего сына, прекрасно знал на какие мозоли наступать, для вызова боли посильнее.       — Все произошедшее, всего лишь следствие непредвиденных обстоятельств…       Хироши не дослушал, вмиг вскочив на ноги. Быстрый, но не сильный удар по уху, прервал иронизирующего парня.       — Если ты сейчас не вклинишь в свои ответы хоть немного конкретики, то непредвиденными станут все мои дальнейшие действия, — глухо, но предельно серьезно проговорил Хироши, глядя в расфокусированные глаза сына. — Прекрати паясничать перед отцом!       Слегка оглушенный ударом парень на несколько мгновений скрестил свой шокированный взгляд с отцовским раздраженным, и тут же глубоко поклонился.       — Прошу простить меня, ото-сама. — Не поднимая головы, проговорил Масао. — Забылся.       Хироши, не обращая внимания на склонившегося сына, прошествовал к столу, и привычно устроился на стуле.       — Мне не интересны твои извинения, — уже спокойнее продолжал Хьюга. — Рассказывай, что случилось. На подробности не скупись.       — Есть! — Масао разогнулся и, вернув на лицо непроницаемую маску, отрапортовал. — Имя заказчика разглашению не подлежит. Категория миссии: проникновение, ликвидация, похищение. Главная цель: ребенок, предположительно Хьюга. Предположения подтвердились. Побочная: ликвидация матери ребенка. Опасности: близость к какурезато, редкие патрули Ивагакуре.       — Молодец, — Хироши внимательно наблюдал за сыном, за его реакцией, произношением, словами в поисках огрехов и несостыковок. Все это он уже знал, но история требовала уточнений. Слишком уж много белых пятен было в коротком устном рапорте, полученном им буквально пару часов назад из уст лежащего на койке напарника Масао. — Дальше.       — В состав команды вошли отпрыск побочной семьи — Фу Хьюга, и моя напарница Тая Хьюга. Был проведен краткий брифинг и постановка задач. После прибытия на место разведали территорию и через час после полуночи, проникли на объект.       — Надеюсь бесшумно? — вновь подключился Хироши.       — Бесшумно, — несколько оскорбленно мотнул головой парень. — Я произвел захват главной цели, Фу и Тая успешно выполнили побочную. Смерть женщины и её сожителя подтверждаю.       — Дальше.       — Покинули объект, сымитировав бытовой пожар. На выходе наткнулись на две команды ополчения из Кусагакуре. Короткая стычка, после краткого выяснения обстоятельств, переросла в бой. Фу был ранен, и мы вдвоем отступили к точке сбора, где нас уже должна была дожидаться Тая с ребе…       Поднятая вверх рука Хироши прервала отчет Масао. Он увидел и услышал то, за что мог зацепиться.       — Как получилось, что Тая вышла не с вами? Почему на точке сбора она появилась гораздо раньше вас?       Масао отчетливо дернул головой, буквально признав собственную оплошность.       Значит не оговорился.       — Тая, вместе с ключевой целью покину…       — Что случилось на объекте? — Резко вставил свой вопрос Хироши, сбивая парня с уже начатой мысли.       — Н-ничего, — вырвалось у мигом побледневшего Масао. — Мы с Фу остались для созда…       Парень вновь осекся, буквально ощущая, как глаза Хироши прожигают в нем дыру. Он с самого начала пристально за ним следил, но сейчас… Сейчас он без слов грозил наказанием за любую произнесенную ложь.       — Фу… — выдохнул Масао, заметно сгорбившись. От его гордой осанки не осталось и тени. — Фу стал домогаться до женщины.       В тот миг, итак тяжелый воздух в палатке казалось похолодел разом на несколько градусов. На лицо спокойно сидящего Хироши, наползла густая тень, скрыв под собой серые, горящие гневом глаза.       — Вы отпустили Таю с ребенком и изнасиловали женщину.       Хироши, второй раз за разговор, не спрашивал — он утверждал. Его голос, холодный как северный ветер, пролетел по палатке впившись в судорожно ищущий выхода из ситуации мозг молодого парня. У того хватило сил, лишь на легкий кивок.       Хироши не спеша поднялся, плавной походкой приближаясь к сыну.       — Ты принимал участие в забаве? — очередной вопрос лишь добавил паники испуганному пареньку.       — Ото-сама… поймите… — Масао как мог боролся с собственным заплетающимся языком и желанием отступить от надвигающегося отца. — Это … потребности организма… я не могу… это естественно…       Мощный удар с колена в пах сложил молодого парня на полу. К его чести, он не закричал, а лишь глухо заскулил, свернувшись на полу, обеими руками прикрывая адски болевшую промежность. Хироши бил, уже не жалея. Эта тема, этот момент в воспитании юного поколения уже сидели у него в печенках.       — Слабак! — взревел Хироши, с яростью глядя на растянувшегося на земле сына. — Сколько раз тебе повторять одно и то же, импульсивный идиот?! Сколько раз тебе напоминать о своем происхождении?       Масао не отвечал, продолжая лишь глухо постанывать, баюкая отбитый орган. Боль, что он сейчас испытывал, была столь сильна, что организм отдавал все силы, лишь бы сохранить себя в сознании. И Хироши знал это. Он со злой радостью наблюдал за мучениями молодого, пусть уже и опытного шиноби. Сколько раз надо ему повторять основную догму их клана? Сколько раз надо ткнуть этих молодых носом в собственное же дерьмо, чтобы до них дошли простейшие истины?       Хьюга — это контроль. Контроль над всем. Почему так сложно понять такое простое кредо?       Почему его не могут воспринимать цело?       Именно в контроле вся суть их клана.       Что дает Бьякуган своему носителю? Контроль окружения. Что представляет собой Джукен? Контроль чакротока своего противника. Что необходимо для раскрытия всего потенциала стиля Мягкой руки? Контроль над собственным телом.       Все просто. Все понятно. Но так почему эти молодые горячие головы напрочь игнорируют последний пункт?       Хироши помнил, как во время своего становления шиноби, он до поздних вечеров не покидал площадки для тренировок, как приползал домой лишь с мыслью о блаженном сне. У него не было времени даже подумать о каких-то бабах и победах на личном фронте. Уютный теплый футон — вот предел его мечтаний в то далекое время. Он занимался тем, что было неизвестно нынешнему поколению — самосовершенствованием. Его учили видеть, ломали природные установки тела, приживляли рефлексы. Все «естественное» было выжженно, оставив лишь «нужное». Та боль, что он испытывал, когда его силой учили выпускать чакру через все тенкетсу тела для создания Кайтена, до сих пор нет-нет да всплывает в сновидениях. Слишком уж сильно запомнилась «первая ломка» естественных устоев организма.       Этот же, корчащийся на полу мальчик, в свои неполные восемнадцать лет, до сих пор не понял истинной ценности учения их клана. Взращенный на рассказах о Великом клане с Великим додзюцу он вырос заносчивым, высокомерным и, что хуже всего, не целеустремленным. Хироши понимал — это его промах, как родителя. Надо было больше времени уделять семье и меньше пропадать на миссиях. Учителя, приставленные к его отпрыску, слепили не того, кого он хотел бы перед собой видеть. Что ж, пора исправлять свои ошибки.       — Я исправлю…- гаденько ухмыльнулся Хироши, уже по-новому смотря на сына, — я все исправлю… Он забудет слово «естественно».       Все что ему нужно — это согласовать перевод из нынешнего пограничного лагеря, к нему под крыло. А потом…, а потом можно не спеша и обстоятельно вбивать в сына все истины клана Хьюга…       …, а что до предположительно мертвого маленького члена их клана? Ничего. Пусть Хизаши сам продолжает искать своего сына. Ему надо заняться своим. ***       Пятнистый бок крупного оленя с трудом просматривался на фоне леса. Голова, увенчанная некрупными, но острыми рогами, изредка поднималась над землей и осматривала окрестности, принюхивалась к запахам принесенным легким ветерком. Природная подозрительность, не раз спасавшая ему жизнь, вновь давала о себе знать. Раз за разом, не замечая никакой угрозы, олень вновь склонялся, продолжая пощипывать низкорастущий кустарник изредка перешагивая с ноги на ногу.       Он не мог видеть, не мог знать, не мог чувствовать, как с подветренной стороны медленно приближалась опасность… Манабу Мори двигался в точности как учил его отец ещё в далёком-далёком детстве — плавно, не спеша, аккуратно, тщательно избегая веточек и сухих листьев.       Тридцать метров. Олень, несмотря на всю свою наблюдательность, даже не подозревал о готовом к атаке охотнике. Позицию Манабу выбрал идеально: лёгкая возвышенность предоставляла отличный обзор, небольшие кусты отлично маскировали его самого, а дующий в лицо ветер — запах. Рука легла на оперенье стрелы…       Он не волновался, не терял концентрации — слишком уж большая добыча на кону. В этой свободной для охоты зоне леса олени были редкими гостями. Последний раз, а это было с полгода назад, Манабу, встретив крупного рогатого, гонялся за ним почти шесть часов, пока его стрела наконец не нашла свою цель. То был удачный день, правда с тех пор приходилось довольствоваться лишь кролями. И вот вновь отличный шанс неплохо подзаработать. На этот раз он все сделает идеально.       Пора.       Манабу глубоко вздохнул, набирая полные лёгкие воздуха. Руки привычно направили лук со стрелой чуть выше груди будущей жертвы. Из плотно сжатых губ вырывается резкий, короткий свист, мгновенно всполошивший осторожное животное. Олень быстро поднял голову и, замерев, уставился в его сторону силясь увидеть источник звука.       Раздался очередной свист, на этот раз уже почти не слышный, и стрела, с силой прошивает шею животного.       Манабу опустил лук, расслабляясь — основная работа сделана. Он успел увидеть, как взметнулись копыта смертельно раненного животного, в тот же миг сбежавшего с небольшой поляны. Все, что осталось это не торопясь двигаться по кровавому следу, ожидая пока олень не ляжет и, обессилив, будет не в состоянии подняться.       Больше не таясь, Манабу лёгкой, максимально бесшумной трусцой побежал по усеянной красными каплями тропинке. Гнать оленя не требовалось — время сделает свое черное дело —, но и отпускать лакомую добычу далеко тоже желания не было.       «Анзу сегодня ждет много тяжелой, но приятной работы, » — думалось не столь уж молодому охотнику, довольному результатами сегодняшнего выхода в лес. И вправду — один крупный олень, представлял собой просто кладезь ценных материалов. Больше полусотни килограмм мяса, судя по примерным оценкам Манабу, обеспечит его семью едой на месяц-полтора; шкура, скорее всего уже жесткая, пойдет ему на новую куртку, несколько пар обуви и удобные подошвы; большую часть толченного рога можно будет по приличной цене сдать аптекарю в ближайшей деревне и еще немного оставить себе; ну и конечно кости, которые пригодятся везде — начиная от хозяйства, заканчивая питательными супами. Отличный день начинается с крупной добычи!       Слегка утомлённый бегом Манабу остановился, желая немного перевести дух, после длительной гонки за раненым, но все никак не падающим оленем. Солнце, что в момент его точного выстрела лишь слегка выглядывало из-за горизонта, теперь демонстрировало большую часть своего диска.       — Фух, третий час меня гоняет, — смахивая пот со лба, проворчал охотник. Достав с пояса небольшую флягу, Манабу сделал два крупных глотка и вернул емкость на место. Короткий отдых закончен.       Первые несколько шагов давались ему нехотя — ноги, почувствовав минутку отдыха, расслабились и не сильно желали бежать дальше. Но ничего, несколько минут бега и слабость пройдет. Вот только этих нескольких минут ему никто не дал.       Громкий шум в кустах заставил мгновенно напрягшегося Манабу замереть на месте. Столь небрежно передвигаться по лесам могли позволить себе лишь действительно уверенные в себе животные. Волею Судьбы-злодейки с одним из таких он уже сталкивался. Сталкивался в самый черный день своей жизни. И пусть прошло уже достаточно времени с того момента, но к повторной встрече Манабу был ещё не готов.       Охотник отвел немного трясущуюся руку за спину, выхватил очередную стрелу с железным наконечником и натянул тетиву. Звук приближался, заставляя сердце биться все быстрее с каждой пройденной секундой. Он уже не беспокоился об убегающем олене, не строил планов на светлое будущее. Лишь темные мысли, лишь печальные воспоминания годовой давности лезли ему в голову, подрывая боевой дух.       Кусты, прямо перед охотником затрещали куда раньше, чем он рассчитывал. От неожиданности, спасаясь от возможного броска или удара лапой, Манабу, до боли напрягая мышцы в ногах, отпрыгнул назад. Пальцы, крепко держащие стрелу на натянутой тетиве, лишь чудом не разжались, с намерением поразить неведомую опасность.       Не разжались, тем самым сохранив жизнь маленькому, посиневшему от холода, красноволосому ребенку. С радостью приму вашу помощь в поиске ошибок. Она мне необходима.