В этот вечер я как обычно сидел на дежурстве в морге. Обычные люди к вечеру уже возвращаются домой с работы, уставшие и желающие покоя. Я же бодро бегу из дома к любимому месту работы, которые те же самые обычные люди так не любят. Я прихожу к 17:00 и просиживаю здесь до пяти, но уже утра. Двенадцатичасовой рабочий день для медиков не предел, некоторые работают и более, чем 24 часа без перерыва. Для меня же, истинной совы по режиму, эта работа кажется идеальной. Ну, хотя бы по графику, впрочем, обо всем по порядку.
Меня зовут Андрей Александрович Воронцов, хотя все служащие в морге зовут меня просто Андрей как минимум потому, что я моложе самого молодого из них на 20 лет. К слову, мне 26. Кто-то скажет: «В твои ли годы прозябать в этом мерзком месте на этой мерзкой работе?», но я не соглашусь с ним. Я счастлив, что могу работать здесь, что после всего, что было в моей жизни, я смог получить образование в вузе. Я не просто работник морга, я судмедэксперт, хотя, к сожалению, в этой дыре я чаще всего исполняю роль простого патологоанатома. Отчасти это ещё и потому, что за неимением опыта работы мне не доверяют важные дела. Да и сами ночные дежурства мне нужны для набора опыта и стажа.
Ну, вот мы и вернулись к тому самому вечеру дежурства. В тот вечер, насколько мне помнится, он был предпраздничным, в морге были только я и старая уборщица, которая раньше работала здесь же санитаркой, но со временем перешла на «менее нервную», по её утверждению, должность. Было тихо, что вполне логично, какие ещё шумы в морге? Я кемарил под звуки радио в маленькой комнатушке, специально предназначенной для ночных дежурных, когда за окном раздались звуки подъезжающей машины. «Опять какого-нибудь перепившего перед праздником алкоголика привезли», — обреченно думал я, пока шел к проходной. — «Как-то больно много их в последнее время, видать, где-то паленку продают». Приподняв покрывало, я понял, что, к счастью или к несчастью, оказался неправ. На каталке лежала девушка. Впрочем, нет, называть это невинное и прекрасное существо девушкой было даже кощунственно. Это была крошечная, с аккуратной фигуркой девочка, на вид которой можно было дать не больше 12 лет, хотя, насколько я помню по её личному делу, с которым я ознакомился уже утром, ей шел шестнадцатый год. Она была холодна, мертвенно-бледна и при втором взгляде, уже как специалиста, а не просто наслаждающегося красивым ребенком человека, было видно, что она уже закостенела. Её глаза были широко раскрыты и, хотя свет в них погас, цвет их всё ещё не поблек, они были такими же ярко-голубыми, как и при жизни.
Не успел я налюбоваться на ребенка (не подумайте, я не некро-педофил, просто я умею находить прекрасное в мертвых, и эта позиция спасает меня от схождения с ума на работе), как ко мне резво подбежали работники доблестной полиции и кратко объяснили ситуацию. Мол, отца у девочки нет и не было, мать уже несколько недель в больнице на сохранении. Других родственников нет, иногда за ней присматривает соседка, впрочем, девчонка уже не маленькая, сама справляется. Вернее, справлялась. «Да, оно и видно, как справлялась», — пронеслось у меня в голове.
— Ну, по всем признакам самоубийство. Нашли её в ванной, подол юбки и колготы пропитаны кровью, на руках порезы… Но мало ли, — отчего-то смущаясь, сказал один из полицейских, кажется, я даже знаю, что его звали Коля.
— Вскрытие покажет, — как-то немного рассеянно ответил я и ретировался с поля зрения полицейских.
«И вообще, где бригада, которая привезла её сюда? Вывезли и слились, значится, праздновать пошли?» — немного раздраженно думал я, самостоятельно везя тело ребенка в операционную, где проводится вскрытие. Где-то в этот момент эта прелестная девчушка перестала быть для меня человеком и стала просто телом, опытной единицей, с которой я сейчас буду работать.
Я зажег свет, который ослепил меня своей яркостью после полутемных коридоров. Отчего-то по телу пробежала дрожь, хотя человек я не боязливый, да и давно уже понял, что бояться надо живых, а не мертвых.
Я полностью снял покрывало с трупа, и первым, что мне бросилось в глаза, были, конечно же, её изрезанные руки. «И чего значило это „мало ли“? Видно же, что рядовое самоубийство…», — рассеянно подумал я, даже не осознавая того, о чем думал, и начал вскрытие. Так как я был один и проверять меня, собственно говоря, было некому, сначала я кое-чем заинтересовался. Да, я был прав, она действительно была девственно чистой. Даже интересно, почему самоубийство. «Впрочем, это не моё дело, а полиции», — привел себя в рабочее состояние я, и продолжил вскрытие в предписанном порядке.
В какой-то момент я наклонился над её волосами и почувствовал очень знакомый запах. Три картинки вмиг пронеслись перед моими глазами: зеленый кафель ванной комнаты, ярко-красная кровь в струях воды и корчащийся в агонии лучший друг. Я резко встряхнул головой, чтобы отогнать давние и всё ещё болезненные воспоминания. Да, запах был тот самый, так пахла только одна вещь — жженая конопля, называемая в обиходе марихуаной. «Ну, теперь понятно, что это было за „мало ли“», — не отрываясь от своего дела, размышлял я. Внезапно меня пробила мелкая дрожь. «Неужели они знают о моем прошлом, поэтому и не сказали сразу?» — впрочем, я быстро успокоил себя тем, что вполне возможно, им так предписано о таком не распространяться.
Вскрытие было закончено и ничего нового, кроме того самого запаха марихуаны, о котором я вскользь всё-таки упомянул в отчете, обнаружено не было. Несколько ран на запястье, одна вена перерезана, другая распорота почти профессионально, гематомы на шее, впрочем, по всем признакам они были поставлены ею самой, мелкие ссадины на руках и ногах, видимо, от кошачьих когтей. Внутренние органы на момент смерти функционировали отлично, девочка была здорова. «А о причинах самоубийства пусть размышляет полиция, их работа» — как-то немного растерянно думал я, везя каталку к хранилищу тел. В коридоре столкнулся с нашей уборщицей тетей Сашей, как её чаще всего называл персонал морга.
— Опять алкоголика привезли, что ли? — полюбопытствовала она.
— Нет, баб Шур, нечто необычное, — буднично ответил я. — Девушку-самоубийцу.
— Эх, молодежь глупая, и чего им на этом свете не живется-то, — махнула уборщица рукой.— Ладно, отвезу её сама, мне не привыкать всё-таки. Вижу, устал ты, иди прикорни в дежурке, а я тебя если что разбужу.
— Спасибо, баб Шур, — не смог отказаться от её заманчивого предложения я и, оставив каталку, медленно пошел к своей комнатушке.
Зайдя в неё, я сразу же прилег на тахту и прикрыл глаза. Прошло полчаса, но, несмотря на усталость, мне не спалось. Перед взором стояли ярко-голубые глаза мертвой маленькой девочки. Они смотрели то с нежностью, то с какой-то даже жестокостью, а сон, однако, всё не приходил. Заболела голова, и я, открыв глаза и затем окно, включил телевизор. Через минут 20 мерное бормотание ведущего сморило меня, и я погрузился в тяжелый, но всё же сон.
Во сне я сидел на краю ванны, в которой лежал мой друг. Мы курили, но не просто сигареты, а травку. В какой-то момент этого процесса я обернулся и посмотрел в зеркало. На меня смотрел юноша лет 16-ти на вид с русыми коротко стриженными волосами и голубо-зелеными глазами. Таким я действительно был в свои шестнадцать. Я устремил взгляд на стену и увидел ту самую зеленую плитку, которую во время операции видел наяву. Затем, опустив взгляд, я встретился глаза в глаза со своим другом. Мы не обмолвились ни словом, лишь во взгляде его пробежало что-то до боли печальное. Я вновь посмотрел на стену ванной и прикрыл глаза.
Когда я открыл их, картинка уже сменилась. Я сам уже лежал в ванной и смотрел на струю воды, текущую из крана. Затем перевел взгляд на свои руки. В левой, на которой виднелись тонкие порезы, была сигарета, в правой — лезвие. Чувствовался запах марихуаны, будто наяву. Как в медленной съёмке я выкинул лезвие за борт ванной, взял сигарету правой рукой, затянулся и легонько сжал левую руку в кулак. Как и ожидалось, потекла кровь, и я тот час же подставил руку под поток воды, мгновенно окрасившейся в темно-красный. В следующее мгновение я потерял сознание, кровь сменилась темной картинкой.
Сначала я услышал жуткий прерывистый крик, затем вернулась картинка. В той же ванной с зелеными стенами лежал мой друг. Сигарета уже выпала из его рук и догорала на полу, распространяя по комнате до боли знакомый сладковатый запах. Я смотрел на него из проёма ванной и видел, как он кричал, сипел, замолкал и снова кричал, держась за горло. Он задыхался, а я даже не осознавал этого. Через пару мгновений до меня наконец дошло, что надо что-то делать, и в следующее мгновение я уже набирал 112 на телефоне. Когда гудки в трубке сменились на голос, я пытаясь что-то сказать, понял, что у меня нет голоса, как часто бывает во снах. В бессмысленной ярости я бросил трубку на пол в угол комнаты и побежал в ванную. Мой друг уже не кричал, не сипел, он просто лежал с широко открытыми глазами и руками на горле. Во взгляде его застыло нечто труднообъяснимое, отчаянное и даже, я бы сказал, потустороннее. Я сделал шаг в ванную и перевел взгляд на зеркало. Из него на меня смотрел я, но уже в текущий момент, 25-26-ти лет. Небритое и усталое лицо, морщинки не по годам, седые волосы на челке. Скорее уже из любопытства я перевел взгляд на ванную. И тут мне стало действительно страшно. С одной стороны. С другой же, неосознанной, я испытывал некое спокойствие. В ванной лежала та самая девочка в позе, в которой миг назад я видел своего друга, за исключением лишь того, что руки и вся одежда были у неё в крови и из руки до сих пор стекала кровь, хотя сама она была уже мертва. Я всё так же безголосо закричал и проснулся.
В комнате мерно звучал телевизор, показывая картинки из какого-то фильма, и в общем было всё как обычно. Я налил себе стакан воды из графина и залпом выпил её. Всё так же болела голова и всё так же хотелось спать, но я пересилил себя и, включив свет, достал тетрадку. Иногда я записывал интересные моменты жизни и мысли. Сейчас же я взял ручку и начертал:
Маленькая девочка со взглядом волчицы,
Я тоже когда-то был самоубийцей.
Я тоже лежал в окровавленной ванне
И молча вкушал дым марихуаны.
Удовольствовавшись этим, я отложил тетрадь и ручку и, выключив свет, буквально упал на тахту. На этот раз я провалился в глубокий и без сновидений сон.
***
Через неделю у меня была запланирована встреча с институтским другом, который, по иронии судьбы, был акушером-гинекологом и работал, естественно, в роддоме. Я медленно шагал по больничной дорожке, ведущей к главному зданию роддома, и читал текущие новости на планшете. Вдруг негромкий, но заливистый женский смех отчего-то привлек моё внимание. Я поднял голову и увидел её — женщину, которая мне очень и очень кого-то напоминала. Она шла со свертком в руках, а рядом с ней с широкой улыбкой шел какой-то мужчина. Я пробежал по ним глазами и снова уткнулся в планшет, так и не вспомнив, кого мне напомнила эта женщина.
И только вечером, идя домой, я всё осознал. Эта женщина была точной копией той девочки, которую мне неделей раньше привезли на вскрытие. Картинка тот час же сложилась у меня в голове. И причины самоубийства тоже стали вполне ясными. Девчонка чувствовала себя очень одинокой, была обделена вниманием матери, которая, по всей видимости, была увлечена новым ухажером и общим с ним ребенком. И в какой-то момент она просто не выдержала. А марихуана… из-за недостатка внимания она просто связалась с «плохой» компанией. Затяжки были для неё единственной отрадой, как когда-то для меня самого. Но, в отличие от неё, я преодолел себя и выбрался из этого адского круга, хоть и не без потерь.
***
Прошло примерно полгода с того вечера в дежурке. Я шел по кладбищу, ища могилу родителей, дабы прибраться на ней. Вдруг моё внимание привлек памятник. На нём не было фото, а была выгравирована девочка, играющая с котёнком. «Новикова Виктория Григорьевна, 1998-2013» — прочел я надпись под гравюрой. Это была та самая девочка, которой уже после смерти мать отдала часть своего внимания. А может быть, это была и не мать, мне уже не узнать этого. Это уже и не важно. Я пришел на работу, достал свою уже довольно потрепанную тетрадь и дописал последнее четверостишие того стихотворения:
Спи сладким сном, не помни о прошлом,
Дом, где жила ты, пуст и заброшен.
И мхом обрастут плиты гробницы,
О, маленькая девочка со взглядом волчицы.
