На счет три, Томми

      Вспышка мозг точно разъедает.       Ты не замечаешь этого, ходишь по коридорам школы и делаешь вид, будто бы жив-здоров, будто бы ничего, кроме "F" по естествознанию, тебя не беспокоит.       А в голове - постоянное жужжание. Стук, вопли и назойливые голоса, которые попросту не отличишь от настоящих. Ты говоришь с ними, будто с живыми людьми, и друзья, ходящие рядом, смотрят на тебя с подозрением, постепенно осознавая: ты болен, сам того не замечая.       Подозрения. Диагноз. Изолятор. Смерть.       Ньют видит их вновь и вновь. Наблюдает за тем, как все больше подростков, еще совсем недавно учившихся с ним, уходят в маленькую комнатку в конце коридора на втором этаже. За тем, как на их коже постепенно проступают черные вены, а рассудок мутнеет, стоит лишь пропустить в какой-то день прием антидота.       Все вокруг повторяют одно и то же: "Где-то в лабиринте есть вакцина, и ее надо только найти". Пытаются убедить окружающих, что они совсем скоро спасутся, что достаточно лишь разобрать завалы внизу, и все закончится. И во всем этом есть только одна проблема: они даже сами себя в этом убедить не могут.       А принимать антидот вечность - не выход. Достаточно взглянуть хотя бы на Терезу, постепенно теряющую рассудок, и отнюдь не от Вспышки. Достаточно взглянуть на Минхо, страдающего от того, что любимая девушка забывает его с каждым днем все больше, и переставшего даже смотреть на Соню. Теперь у него одна цель - спасти Терезу и найти хотя бы одну пробирку вакцины, для нее.       Несуществующей вакцины.       - Не будь так пессимистичен, Ньют, - говорит иногда Томас, когда Ньютон делится с ним мыслями, съедающими изнутри. - Посмотри вокруг: да, мы сидим на этих гребаных лекарствах, как на каких-то наркотиках, но мы все еще живы. И вроде как шизеть не собираемся.       Он не понимает. Вечно оптимист, вечно уверенный в себе и в том, что все будет так, как он хочет. Пытается прислушиваться к словам любимого, воспринимать его страхи и опасения всерьез, но настолько одержим мыслями о спокойном будущем без болезни, что даже и мысли об ином развитии событий допустить не способен. Раз даже Крысун говорит, что вакцина где-то имеется, значит, так оно и есть.       Ньют знает, что Томас умен. Но еще он знает и то, что Томас слишком безрассуден. А это никогда никому на пользу не шло.       Телефон в кармане тихо вибрирует, оповещая о времени приема антидота. И так изо дня в день. Рутина зараженных, слепая, глухая и немая. Шаг влево, шаг вправо - расстрел. В буквальном смысле этого слова, ведь военные у оцепления не поскупятся на выстрелы. Или гриверов нашлют, что еще более жестоко.       - Как же мне это чертовски надоело, - тихо хрипит себе под нос Ньют, прикрывая глаза и касаясь ладонью холодного оконного стекла. Ну хоть решетки не поставили, и на том спасибо. На одно сходство с тюрьмой меньше, пусть эти сходства и лишь зрительные.       Ощущение бесконечной усталости окутывает тело, а здравый смысл словно отступает куда-то, отдавая место отчаянию. Будто сквозь туман Ньют замечает пробегающую мимо Соню - наверняка спешит к Крысуну за антидотом. Взгляд ее странный, слегка даже бегающий, тревожный, и явно не оттого, что она так торопится. В голове на секунду всплывают слова Уинстона о том, что среди них есть предатель, но Ньютон тут же отталкивает эти мысли прочь. Не время сейчас об этом думать.       Силуэт Сони растворяется за поворотом, и Ньют поворачивается обратно к окну. Четвертый этаж, отнюдь не самый высокий, и велика вероятность, что кто-нибудь в соседнем крыле быстро заметит его опрометчивость. Но даже рассудительность и спокойствие больше не имеют никакого значения.       Смысла существовать таким образом просто нет. Они все равно рано или поздно перейдут Черту, станут конкретными такими шизами, пусть пока что запасы антидота и имеются. Но как долго это продлится? Как долго они еще смогут выживать в этой рутине, стелиться под ПОРОК и их стебанутые цели? Проклятые фашисты.       Шаг. Скрип оконной рамы (и почему их за столько лет не заменили?). Глубокий вдох. Стук. Хруст сломанной кости. Темнота.       Умиротворение, которое продлится от силы час.