На счет три, Томми

      Ньют сидит на ступеньках, бездумно глядя вниз и будто бы ощущая эту пелену тьмы перед своими глазами. Сколько уже прошло времени? Год? Два? А может, лишь несколько месяцев? Юноша давно уже прекратил вести этот абсолютно бессмысленный отсчет. Ведь от того, что он продолжит делать это, ничего не изменится, разве только можно будет знать, как долго они еще протянут, живя такой вот жизнью, больше напоминающей ад на земле. А кому это нужно?       Легкие шаги доносятся с верхнего этажа. О, эти шаги парень узнал бы, где угодно, даже спустя долгие годы. Впрочем, они являются лишь одной из множества мельчайших деталей, которые позволили бы Ньюту вычислить Томаса, его Томаса, из нескольких миллиардов людей, пока еще живущих на их пропащей планете. Впрочем, если так и дальше пойдет, на всех них можно будет смело ставить крест.       - Снова тут сидишь?       Голос, такой родной, такой близкий, буквально вырывает Ньюта из мира мечтаний, фантазий и мыслей. Да и разве может быть иначе? Тот попросту не понимает, как можно сопротивляться этому голосу, не попадая в его восхитительный плен. Но в то же время, парень молчит. Не отвечает на заданный Томасом вопрос, а лишь натягивает на свое красивое, несколько даже детское лицо горькую усмешку, отчего его теплые карие глаза неожиданно темнеют, и запускает руку в карман недорогих, изрядно потрепанных джинс: все, на что хватило денег его матери. Все, что осталось у него после того, как школу закрыли на карантин и окружили десятками военных.       - Сколько раз я просил тебя не курить? - обреченно выдыхает Томас, однако уже спустя несколько мгновений осторожно опускается на ступеньку рядом с Ньютом, чем вызывает у него очередную усмешку. Да уж, Томас Эдисон действительно мастер по отучиванию от вредных привычек.       - Знаешь, Томми, если бы ты и вправду хотел, чтобы я, как ты выражаешься, "берег свое здоровье, пока чертов вирус не отнял его окончательно", тебе не следовало бы курить вместе со мной, - задиристо подмигивает Ньют и протягивает парню сигарету, даже не думая о том, что тот может отказаться. По сути, это ведь последнее, что у них остается: вот так сидеть на опустевших за последние месяцы лестницах или покрывшихся пылью подоконниках, вдыхать сигаретный дым и размышлять о том, как все могло бы быть, если бы им удалось хоть что-то изменить. Все игры в сыщиков давно закончены: смерти Бренды им по горло хватило. Остается лишь ожидание момента, когда вакцину перестанут выдавать. Ведь запасы не могут быть вечными, так?       - Пора идти, - едва слышно произносит Томас, и Ньют согласно кивает, медленно поднимаясь и кидая окурок на пол. Зачем утруждать себя, зараженного подростка, если все равно в последнее время никому нет дела до мусора? Главное - выжить; остальное давно уже отошло на второй план.       Очередная пробирка с антидотом. По одной на каждого. Минхо, стоящий у дальней стены, с вожделением смотрит на ящик и что-то шепчет себе под нос. Никто даже не пытается прислушаться к его словам: это сейчас не так уж и важно. Тереза первая делает шаг в сторону стола и протягивает руку за пробиркой. Удивительно: даже в такой обстановке, в минуты, когда любой из них может погибнуть, на ее ногтях идеальный маникюр. И когда только успела? Эта мысль не покидает Томаса, отрешенным взглядом следящего за Агнес, отчего юноша зарабатывает не самый дружелюбный взгляд со стороны Ньюта. Он не доверяет девушке, несмотря на то, что она не раз помогала им, выручала из самых разных передряг. И нет, это вовсе не из-за того, что Тереза уж слишком тесно общается с Эдисоном, слишком часто советуется с ним по поводу Минхо. Вовсе не потому, что, как только блондин замечает взгляд Терезы, направленный в сторону Томми, его руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Вовсе не поэтому.       Наконец очередь доходит и до Томаса с Ньютом. Крысун окидывает их насмешливым взглядом, невольно задумываясь над тем, как же ему надоело мучить этих подростков. Но ведь все "во благо великой цели". И мужчина никогда не признает, что сумел-таки привязаться к ним. Гораздо легче самому отправиться на опыты, проводимые нацистами, чем осмелиться сказать себе нечто подобное. Сердце его, кажется, уже давно навечно очерствело, и это никак не изменить. Вот так люди и погибают в пучине собственной ненависти.       - На счет три, Томми, - шепчет Ньют, одной рукой проводя по растрепавшимся каштановым волосам юноши, а другой - вынимая из ящика пробирку. Это - нечто вроде их своеобразного ритуала: кто знает, сколько еще раз они сумеют принять антидот одновременно, "на счет три"? Никто даже не торопит их; люди просто устали сражаться с этими двоими. Парни живут одной лишь надеждой - и, что удивительно, им действительно становится от этого легче.       Ледяная жидкость обжигает горло, и Ньют невольно морщится. Нужно терпеть. Пора бы уже и привыкнуть, за столь длительный срок. Но нет: всякий раз ему мерещится простуда, и это еще в лучшем случае. Но Ньютон не за себя беспокоится, а за Томаса, который уже тянет его к выходу из помещения, переплетая их пальцы. Соня лишь смотрит им вслед, улыбаясь одними глазами цвета изумруда, а Минхо смотрит на нее. Тереза. Соня. Соня. Тереза. Минхо далеко не из тех, кого называют бабниками, но и определиться он никак не может. В Соне есть красота, обаяние и звонкий, заливистый смех, напоминающий пение соловья, зато Тереза - решительная, смелая и упорная. Они будто бы дополняют друг друга, соединяясь для корейца в единое целое, и он просто не может понять, что же ему важнее: умопомрачительная красота Сони или дерзкий характер Терезы.       Ньют аккуратно садится на кровать, внимательно разглядывая постепенно погружающегося в свои мысли Томаса. Интересно, им когда-нибудь надоест вот так смотреть друг на друга и гадать, сколько же они потеряют, когда все закончится? Вряд ли подобная жизнь обеспечит им настоящее выживание; вряд ли им суждено еще когда-либо выбраться за пределы школы "ПОРОК". Что ж, по крайней мере, у них есть это мгновение. А что еще нужно?       - На счет три, Томми, - легко смеется Ньютон, запрокидывая голову назад. - Один. Два. - Юноша делает паузу, бросая многозначительный взгляд в сторону Эдисона. - Три.       Томас поднимается со своей кровати и пересаживается к усмехающемуся Ньюту, осторожно прикасаясь к его губам своими. Снова тот привкус сигаретного дыма - не самый, казалось бы, приятный, но Томас любит его. Просто потому, что этот привкус - мельчайшая частица Ньюта, без которой он просто не был бы собой. Не был бы тем Ньютом, который все еще надеется вылечиться от вируса; который мечтает о свободе; который готов доверить своему лучшему другу, Минхо, абсолютно любой секрет, кроме того, что происходит за закрытыми дверями его комнаты; который сумел влюбить в себя Томаса Эдисона именно в то время, когда им, как никому другому, необходимо тепло любви.