В этой части рассказа я тот, кто умирает, Единственный, и я умру от любви, потому что я люблю тебя, Потому что я люблю тебя, люблю, в огне и в крови. — Пабло Неруда
— Нейробластома. Шерлок видит, как Джон крепче сжимает пальчики Хэмиша, когда седовласый онколог выносит вердикт. Шестилетний мальчик слегка морщится в ответ, но почти не обращает на него внимания, возвращаясь обратно к книжке-раскраске с говорящим названием „Шервуд, физиология человека. Том второй“, которую детектив вручил ему после поездки в Фойл в прошлый уик-энд, несмотря на раздраженный вздох Джона и жалобу, что она не подходит Хэмишу по возрасту. Мальчик, по-прежнему находясь в счастливом неведении, продолжает рисовать, оставляя широкую полоску темно-оранжевого цвета за границами рибосомы и полностью игнорируя присутствие трех мужчин, которые стоят рядом в крошечной комнате для осмотра. — Метастазы? — как можно более спокойно спрашивает Джон, учитывая обстоятельства. — Нет, затронуты только ткани легких. — Стадия? — Вторая, лимфатические узлы пока не поражены. — Оперируемая, верно? — Да. — О, — с облегчением вздыхает Джон. — О… Плотная тишина повисает в педиатрическом помещении больницы — комнате, в которой заведует врач в униформе с изображением Микки Мауса, где в углу пылится выпуск журнала трехмесячной давности „Воспитание сегодня“, — нагнетаемая до тех пор, пока молчание не разрывает тонкий мальчишечий голос Хэмиша, который наконец отрывается от своей раскраски. — Что это значит… Папочка? Папа? .. — Хэмиш недоуменно переводит взгляд с одного мужчины на другого; его ярко-голубые глаза и лицо искажает страх, как только он осознает серьезность происходящего. Никто из них не отвечает, и поэтому сын повторяет свой вопрос: — Я понял, что болен, но что означают эти слова? Шерлок опирается на шкафчик, Джон наклоняется вперед, чтобы взять Хэмиша на руки со стола для осмотра. Он крепко обнимает сына, вдыхая аромат его волос. — Это значит, мы отправляемся на поиски приключений, понятно? Мы собираемся в небольшое путешествие, Хэмиш, но все будет хорошо, просто отлично. Шерлок рассеянно наблюдает за тем, как Джон трется носом о темные кудри сына. Мальчик роняет раскраску и темно-оранжевый карандаш на пол, так, что он падает на небрежно раскрытую мятую страницу, на которой изображены аорты желудочков. Хэмиш цепляется за шею отца и инстинктивно кладет голову на его плечо. — Пожалуйста, избавь нас от этой детской метафоры, Джон, — говорит Шерлок, глядя на диастолические клапаны и удивляясь, почему, будучи доктором, Джон позволил раскрасить их в лимонно-желтый. Это его удручает, но, с другой стороны, Джон никогда не придерживался строгой системы правил, особенно когда дело касалось варварских набегов их сына в мир науки. По-видимому, теперь это не имеет никакого значения. Смешно, и до чего же он любит немного хорошей иронии.*
— Нам нужно обсудить варианты. У меня есть профессиональное мнение на этот счет, но я понимаю, что вы врач и, скорее всего, уже решили, что вы хотите предпринять. — Седой онколог проводит рукой по зернистой поверхности деревянного стола, внимательно наблюдая за ними. Взрослые вошли в кабинет, на двери которого висела медная табличка „Доктор Ричард Педерстон. Педиатр-онколог“, предварительно оставив сына в комнате ожидания, где на экране телевизора бесконечно крутили „Историю игрушек“, как раз тот самый момент, когда игрушки восстали против Сида. Оба отца садятся рядом друг с другом в мягкие кожаные кресла. Шерлок молча подсчитывает количество специализированных медицинских справочников по онкологии, стоящих на высоко прибитых полках. Пока он успевает насчитать сто сорок три экземпляра. — Мы будем действовать, — Джон пристально смотрит в глаза онколога. — И как можно скорее. Когда можно записаться к вам на операцию? — Что ж, это именно то, что я хотел бы вам предложить. Опухоль должна быть незлокачественной, чтобы мы могли удалить её. Я мог бы провести анализ завтра, в четыре часа дня в отделении онкологии Бартса. — Нет, — рассеянно перебивает Шерлок, все еще ведя подсчет и останавливаясь на сто семьдесят шестой, нет, сто семьдесят седьмой книге. — Бартс не подходит. — Другая больница? Джон вмешивается в разговор. — Да, пожалуй. Нам нужна лучшая клиника, какой бы она не была. Доктор Педерстон задумчиво почесывает голову. — Я работаю в „Royal Marsden“, графство Суррей. В больнице находится отделение института по исследованию рака — одно из лучших детских отделений мира, но я должен сразу предупредить, что проходить лечение там выйдет существенно дороже. — Деньги — не проблема, — цинично, не без отвращения заявляет Шерлок. Теперь лучше — двести шесть книг. — То, что он пытается сказать, совершенно нормально, — Джон вздыхает, пристально смотря на человека рядом с собой, но Шерлок игнорирует его взгляд. — Я мог бы ассистировать во время операции, не так ли? — Обычно я против этого, но теоретически это возможно. Вы не будете принимать участия, но вам позволят на ней присутствовать. — Вторая стадия относительно излечима, это точно? Доктор Педерстон кивает. — Около восьмидесяти пяти процентов людей полностью восстанавливаются. Его прогноз выглядит очень хорошо — он будет готов к возвращению в школу этой же осенью. На самом деле, вам невероятно повезло, что мы диагностировали рак во время летних каникул. — В таком случае нам стоит купить несколько лотерейных билетов по пути домой. — Джон ухмыляется, но его шутка не вызывает ответных улыбок. — Значит, завтра в четыре? — Верно. Медсестра выдаст вам дополнительные инструкции. — Нам подходит. Спасибо, — произносит Джон с вымученной улыбкой, будто они только что заключили одну из самых гладких деловых сделок в мире. Шерлок кивает, практически не отвлекаясь, смотрит прямо перед собой и складывает руки в молитвенном жесте. Он заканчивает счет на двести пятьдесят втором корешке, отмечая последние три книги, лежащие стопкой на столе врача, полагая, что такое количество вполне приемлемо для одного из ведущих детских онкологов страны, но не настолько значительно.*
Что-нибудь известно о диагнозе моего племянника? – МХ. Не беспокой. — ШХ С японским посольством все в порядке, спасибо, что спросил. — МХ*
Они вернулись на Бейкер-стрит 221B после небольшой остановки в магазине игрушек, где Джон покупает Хэмишу три новых больших набора Лего. Как только они переступают порог квартиры, сын первым делом берется за не распакованную коробку с пиратским кораблем, акулами и рабочей пушкой, собирая фигурки в центре детской. После Джон возвращается на кухню к Шерлоку, где они, как ни в чем не бывало, начинают готовить ужин. Ничего необычного, все как всегда, за исключением того, что он купил сыну большие наборы Лего, чего положив руку на сердце не делал никогда. — Мы должны были родиться китайцами. Ему их кухня нравится намного больше, чем твои провальные попытки пробовать приготовить другую еду, — фыркает Шерлок, нажимая на иконку „Свернуть“ на лэптопе, устроившись за кухонным столом. Однако Джон успевает прочесть заголовки статей „Этиология Нейробластомы“, „Скорость восстановления у детей после рака“, что отражаются на стекле духового шкафа позади него. Джон старается не замечает оба этих факта, возвращаясь к приготовлению пасты, бульон которой пенится и капает на плиту. — Должны ли мы? .. — Доктор поджимает губы, не озвучивая её имя по понятным причинам. Шерлок тяжело вздыхает и включает подсветку экрана мобильного телефона, как сделал это до того, как сесть, затем вновь возвращается к своим исследованиям. — Несмотря на твои намеки на то, что я безответственный родитель, я уже давно заблаговременно к этому подготовился. Генетические аномалии отсутствуют, никаких случаев заболевания у других членов семьи. Ни аллергии, ни чего-либо еще, о чем мы должны знать, перед тем как идти на операцию — абсолютное здоровье. — Ты, — Джон прерывается, пробуя, готова ли лапша, — почти всегда безответственный. Стоит ли напоминать об эксперименте с каплей хлора, которым ты занимался на прошлой неделе? Я потом несколько дней отскребал от ковра миссис Хадсон кусочки конфет. Дней, Шерлок! — Не утруждайся. Технически это больше не её ковер, ведь миссис Хадсон в отъезде. Разве это не удача? Раздается стук деревянной ложки по металлической кастрюле, и Джон ещё раз перемешивает варево, глядя на пасту в поисках ответа, но сомневаясь, что он сможет его там найти. — Раз ты не решаешься спросить, то ответ „да“, все ещё в Америке, — тихо произносит Шерлок в ответ на мысли Джона, продолжая копаться в ноутбуке. — И нет, я сказал ей, чтобы она и не думала о возвращении, иначе я сам отрублю ей голову. Не удовлетворенный ответом, Джон кивает еще раз, опуская ложку под струю воды из крана и зовя Хэмиша ужинать. Все идет как обычно, ничего особенного. — Какая ирония, не так ли? — спрашивает Шерлок. Он разминает ноги под столом. Они оба отчетливо слышат топот ножек и то, как, гремя по коридору, спускается их сын. Джон упирает руки в бока и произносит: — Отчасти да. Что вовсе не значит, что когда-нибудь мне это понравится, хотя… Хэмиш незаметно подходит к кухонному столу, держа в руках нечто, построенное из блоков серого Лего. Губы Шерлока растягиваются в полуулыбке при виде этой причуды сына, после он с щелчком закрывает крышку лэптопа. — Что ты искал, отец? — Потрошение, — сказал Шерлок, дотронувшись пальцами до уголков его глаз. — Возможно, потом мы пойдем на расследование, если с тобой все будет хорошо. — Нет, даже не думай, Шерлок, никаких разговоров об убийствах за кухонным столом. Мы обсуждали это уже миллион раз, — слишком строго предупреждает Джон, вываливая пасту в дуршлаг и сливая воду. — Садись, Хэмиш. И убери свои игрушки. Стул скрипит, Шерлок отодвигает лэптоп в сторону. — Что у тебя сейчас в руках? Мальчик с гордостью сообщает: — Большая белая акула — я сделал её сам, хочешь взглянуть? — Хм, похоже. Но сначала научное название. — Боже, Шерлок, ему только шесть! — произносит Джон, не оборачиваясь и снова повторяя: — Шесть лет… — Самый подходящий возраст, поскольку сейчас происходит развитие коры головного мозга, пик его производительности, Джон. — Просто позволь ему быть шестилетним. Я даже не знал, что тебе известны научные названия, я думал, ты удалил лишнее за ненадобностью. — Чертоги разума, Джон… Хэмиш, пожалуйста, докажи, что ты не полный идиот и не обычный шестилетка, повтори по памяти научное название большой белой акулы. Довольный Хэмиш говорит ответ: — Carcharadon Carcharias. Мы читали о них прошлой ночью. — Великолепно. — Доктор слышит, как, ухмыляясь, озвучивает свою оценку Шерлок. Джон тянется за соусом к пасте, что стоит на полке. Если бы не присутствие сына, он бы улыбнулся, но вместо этого он серьезным тоном произносит: — Полагаю, для подобных образовательных целей и созданы такие нелепые игрушки вроде „Лего“. Однако когда Джон поворачивается, чтобы поставить перед сыном тарелку с пастой, Шерлока уже нет. Детектив не ужинает с ними в тот вечер. Но, опять же, такое случается не впервые. Все как всегда.*
Джон Уотсон немного удивлен тем фактом, что его жизнь подошла к точке, когда он, в одной пижаме, держа в одной руке пингвина, а в другой — обезьянку, стоит в центре темной комнаты, что теперь принадлежит сыну. Когда-то это помещение было его спальней, до того момента, как примерно семь лет назад его жизнь круто изменилась после ссоры по поводу не подходящих для культивирования образцов спор мест. Джон долго выбирает между двумя вариантами, как будто в вопросе, заданном сыном, содержится ключ к самой жизни. — Какую ты хотел бы взять с собою завтра, Хэмиш? Пингвина или одну из обезьян? Темноволосый мальчик ерзает в постели, часто моргая из-за тусклого света ночника. — Отец всегда говорит мне, что я должен называть его лемуром, — слишком уверенно для шестилетнего мальчика отвечает он. Джон громко зевает, а после с точностью военного бросает их в практически собранную сумку мальчика, что стоит в центре детской. Он осторожно подходит к сыну, стараясь не наступить на разбросанные по полу детали „Лего“, большая часть из которых была соединена вместе, образуя пиратский корабль. Что неудивительно, ведь Хэмиш унаследовал от другого отца отсутствие желания раскладывать все по своим местам. — О, конечно, лемур, мои извинения. Хотя у нас тут целых семь обезьян, которые невозможно отличить друг от друга. — Это нормально. Я сам иногда называю его обезьяной, но не говори об этом отцу. Я знаю их название на латинском из книги, что он дал мне, хочешь услышать их все? На прошлой неделе мы начали с приматов и обезьян, мы учили их перед сном. — Я слышал. Кажется, ты успел изучить множество научных наименований. — Доктор слегка улыбается - так, как получается в нынешних условиях, — и опускается на край кровати, мягко поправляя одеяло вокруг крошечного тельца, которое кажется таким хрупким. — Но как насчет оставить это на завтра? Тебе нужно поспать. — А отец? .. Джон вздыхает и наклоняется, нежно целуя сына в лоб. — Нет, дело не в этом. Ты не виноват, Хэмиш, у него просто опять плохое настроение. „С сегодняшнего дня и впредь“, — хочет добавить он, как сделал бы типичный Джон Уотсон, но не решается. Крошечные руки мальчика обнимают папу за шею, не отпуская. Через шесть секунд Джон спрашивает, что не так, хотя ответ слишком очевиден. — Папа, все будет хорошо, — заверяет он, щекоча своим дыханием щеку Джона. Его голос кажется еще более тихим для человека, что шесть лет прожил на этой планете. И Джон задается вопросом, давал ли он согласие на то, чтобы позволить Шерлоку научить Хэмиша читать эмоции человека по языку тела, ведь на самом деле это плохая затея. — Я понимаю, что ты беспокоишься. Но все будет в порядке. — Ты прав, — улыбается Джон, чувствуя, как ослабевает железная хватка сына, освобождая его из объятий. Его руки опускаются, доктор старается изо всех сил обрести такую же твердую уверенность, как у сына. Он дотрагивается до щеки Хэмиша еще раз, пристально смотрит в светло-голубые глаза: точная копии тех, что принадлежат человеку, оставшемуся на этаж ниже и которому отдана другая половина его сердца. Еще через некоторое время Джон находит в себе силы, чтобы сказать: — Просто прекрасно, дорогой.*
Джон сгребает подушку в охапку, при этом пытаясь дотянуться до сложенного покрывала из флиса, лежащего на верхней полке шкафа, когда Шерлок, наконец, подает голос из-за горы скомканных одеял, что грудой лежат на их кровати. Его голос приглушен, а лицо по-прежнему скрыто под одеялом. Когда Джон только вошел в комнату, он даже не сразу понял, что Шерлок находится здесь, пока случайно не сел на одеяло и его не обозвали идиотом. Ничего нового, в конце концов, он уже должен был привыкнуть. — Он не хочет, чтобы ты спал в его комнате сегодня ночью. Подпрыгнув, Джон, наконец, подцепает плед. Волна ткани бежевого цвета летит на пол, так что доктор застывает на мгновение, пристально рассматривая её, пока размышляет над его словами. — Это потому, что он правда не хочет? — В воздухе повисает вопрос: „Или потому, что ты хочешь, чтобы я был рядом?“, но он, как всегда, не произносит его вслух. Шерлок ерзает в постели и вздыхает, что означает, что верны оба варианта. В ответ Джон повторяет его вздох, ведь Шерлок, как всегда, прав. Доктор складывает плед и убирает в сторону, чтобы позже вернуть его на место. — Ты, очевидно, расстроен, и теперь, похоже, настала моя очередь спросить, — произносит Джон, сглатывая комок в горле. Он бросает подушку обратно к изголовью кровати, прежде чем оттащить смятые пододеяльники и лечь рядом с ним. Джон нервно облизывает губы, после продолжает: — Тебя больше расстроило то, что Хэмиш болен, или упущенные тобой первые признаки болезни? — Я не упустил их. Если я правильно помню, именно я первым предположил подобную вероятность. Ты же врач, Джон, это твоя работа — замечать подобные вещи. — Груда одеял отодвигается назад, освобождая больше места для Джона. Две секунды спустя он чувствует, как под резинку пижамы пробирается рука и Шерлок легко очерчивает выступающие тазовые кости; десять секунд спустя Джон просит его остановиться, потому сейчас не та ночь — не после сегодняшних новостей. Обычно да — боже, да, — но не сегодня ночью. — Нет, ты не можешь все сваливать на меня, Шерлок. И, господи, он действительно болел гриппом в прошлом месяце, так что боль в груди подходила под симптомы. У Хэмиша высокий шанс на выздоровление, больше восьмидесяти пяти процентов. Мы должны верить в лучшее, особенно сейчас, в конце концов, он сам сказал мне это, что не похоже на слова мальчика его возраста, догадываешься, как он сделал такой вывод? Знаешь, я думал, мы подождем, пока он станет немного старше. — Тебя не было, ты отправился с сестрой в Портшед на выходные. Кроме того, эта слепая уверенность в том, что „все будет хорошо“, из-за родства с Уотсонами. Джону хочется напомнить, что генетически в их сыне нет ни одного его маркера ДНК, но груда одеял продолжает: — Согласно той же статистике, существует пятнадцатипроцентная вероятность, что ты можешь оказаться неправ. Доктор не позволяет себе даже думать о таком исходе, поправляя подушку под головой. У него раскалывается голова при мысли о предстоящем исследовании, и он произносит первое, что приходит на ум, пусть даже это горькая правда: — Слушай, он твой сын, Шерлок. И пусть тебе кажется, что вы оба неповторимее, чем красный алмаз „Надежда“, но боюсь, ты будешь разочарован, поняв, что он может оказаться совершенно нормальным в этом отношении. Груда одеял замирает. — Полагаю, тебе есть что еще сказать мне. Размышляя над тем, как продолжить разговор, доктор разминает ноги, уделяя особое внимание левой травмированной лодыжке. Он сломал её много лет назад, когда неудачно выпрыгнул из вертолета в Афганистане с высоты двадцать футов, тщетно пытаясь застать врасплох лагерь повстанцев, которые вели стрельбу с автомобилей. Практически никого не осталось в живых, кроме одного. Джон до сих пор помнит солдата — Брайс, блондин, двадцать четыре года, — у которого все пальцы были в крови (что и сравнивать с тупой пульсацией его лодыжки) и которому Джон даже не успел перетянуть жгутом бедро. На последнем издыхании солдат взял с Джона обещание вернуться домой и сказать его жене три слова, те самые три слова, которые обычные люди постоянно произносят в таких ситуациях. Хотелось бы Джону, чтобы для них это было так же нормально. Они же не говорят о подобного рода вещах, никогда не делают ничего, что противоречит негласному своду правил „Шерлок и Джон“, который сложился за семь лет совместной жизни. Ему даже кажется, что сейчас подходящий момент, чтобы заговорить об этом, поэтому, сделав неуверенный вдох, он начинает: — В любом случае, это… ничто не изменит того факта, Шерлок, что… — Нет, Джон, — перебивает Шерлок, прежде чем глубже зарыться головой в подушку. Он убирает руку с пояса штанов Джона, заворачиваясь в одеяла подобно кокону. Ни один из них не испытывает желания, особенно после такой новости. — Ты лучше меня знаешь, что мы не обсуждаем подобное, даже сейчас. — Нет, — соглашается Джон. Он переворачивается на другой бок, так, чтобы Шерлок не заметил, что глаза жжет — по целому ряду причин, и Джона изматывает тот факт, что он единственный, кто признает их наличие. Некоторые вещи никогда не меняются, разве не так? Они неизменны.*
Для: management@stjohnshealthclinic.co.uk От: drjohnwatson@stjohnshealthclinic.co.uk Тема: Оплаченный отпуск Прошу подтвердить мой трехнедельный отпуск, начиная с сегодняшнего дня.С уважением, Доктор Джон Уотсон
Для: drjohnwatson@stjohnshealthclinic.co.uk От: elizabethbucher@londonchildrensorchestra.co.uk Тема: Тема: Репетиция оркестра Дорогой Джон, это совершенно нормально, мы будем рады сохранить место для второго кларнета, как только он сможет вернуться. Передай Хэмишу от нас пожелания скорейшего выздоровления!С благодарностью, Элизабет
От: drjohnwatson@stjohnshealthclinic.co.uk Для: coachgregson@westlondonyouthfootball.co.uk Тема: Тема: Расписание занятий Привет, Джон. Занятий по футболу не будет до конца следующего месяца, не беспокойтесь. Пожалуйста, скажите Хэмишу, что мы желаем ему поскорее поправиться.*
— Господи, здесь роскошно, не правда ли? — Джон удивленно открывает рот, остановившись посреди холла и разглядывая купол стеклянной крыши „Royal Marsden“, напоминающей хрустальный собор, что он когда-то видел по телевизору в одной из программ про путешествия. Сейчас они втроем похожи на небольшую стаю волков: Шерлок, высокий и темноволосый, во главе, Хэмиш маленький, но уже внешне копия своего отца, Джон небольшого роста и немного отстает от них. Он несет две дорожные сумки, перекинув их через плечи. Поправив ремешки, Джон поднимается следом за ними по лестнице. — Не переживай о расходах, Джон, — отвечает Шерлок, крепче держа мальчика за плечи и направляя его в отдел онкологии по коридору направо, как только они поднимаются на третий этаж. — Деньги никогда не были проблемой. Хэмиша диагностируют в стерильной смотровой комнате. Джон же опускает сумки на пол вместе с книгой „Гарри Поттер и философский камень“, которую он взял несмотря на издевки Шерлока и его попытки приобщить Хэмиша к Канту, начав просвещать его с самого раннего утра. Главная медсестра в красной униформе встречает их и жестом призывает следовать за ней в кабинет, где за дубовой дверью стоит письменный стол с двумя стульями. Она устраивается за столом и вручает отцам договор об ответственности для подписания. Шерлок, не задумываясь, передает его Джону, который оставляет свою подпись на каждом листе этого документа. Медсестра нерешительно смотрит на них, поправляя свой розовый жакет, пытаясь начать неприятный разговор, в то время как Джон занят бумагами. — Который из вас его отец? Или… Среди вас присутствует биологический отец? — Если вы говорите о точном генетическом совпадении аллелей, то сомневаюсь, что вам придется строить решётку Паннета*, вам будет достаточно просто взглянуть на мальчика. — Шерлок… — предупреждающе произносит доктор, продолжая выводить Джон Х. Уотсон, Джон Х. Уотсон, Джон Х. Уотсон. Детектив продолжает: — Кроме того, невзирая на то, что ваш муж заставляет чувствовать вас неповторимой, спросили вы у него, как он относится к вашему новому цвету волос? Скорее всего, нет, потому что его работа предполагает большое число поездок за границу. Это лишь подтверждает, что вы не поинтересовались, поскольку вынуждены были бы признать тот факт, что он сейчас… — Не обращайте на него внимания, — отмахивается Джон. — Шерлок, пожалуйста. Скептическая пауза. — Значит, отец вы, мистер… — она опускает взгляд на имя, — Холмс? Я понимаю, это может прозвучать немного… оскорбительно, тем не менее, нам необходимо знать, женаты ли вы. Это затрагивает вопрос о принятии ответственности и о том, кто из вас может видеться с ним после операции. Как правило, когда люди задавали такие вопросы, Шерлок начинал говорить до того, как у Джона появлялся шанс дать более лояльное объяснение. — Устаревший институт брака не является компетентным для… — Я сокращу эту тираду для того, чтобы вам было понятно, что он хочет сказать на самом деле. Да, с юридической точки зрения мы женаты. — Джон устало вздыхает, продолжая подписывать жизненно важные для их сына документы. — И иногда даже я не могу сразу ответить на этот вопрос, и вы сами можете понять, почему.*
— Почему, черт возьми, они дают нам браслеты, Джон? Как будто я могу забыть имя собственного ребенка. Джон дотрагивается до фиолетового браслета с надписью: „Пациент: Хэмиш Уотсон-Холмс, Первый отец: Джон Уотсон“, пока они спускаются в холл, в то время как Шерлок срывает с запястья точно такой же браслет, но с другой надписью: „Пациент: Хэмиш Уотсон-Холмс; Второй отец: Шерлок Холмс“. — Просто… оставь его, идиот. С ними нас пустят к нему. Хэмиш — „Пациент: Хэмиш Уотсон-Холмс“ — поднимает на них взгляд, прогуливаясь по больничному коридору, и улыбается. Джон видит его улыбку и отвечает на неё, потому что знает, что их сын любит, когда отцы спорят между собой. Ему это известно, поскольку прошлой осенью, во время школьной игры „Покажи и расскажи“, Хэмиш инсценировал сценку с участием двоих мужчин, неосознанно рассказав всему классу, что его родители то и дело называют друг друга идиотами. Доктор наблюдал её, закрыв лицо ладонью, тщетно пытаясь поправить выступление сына, пытаясь поменять тему, в то время как фоном звучал смех двадцати четырех учеников младших классов и учителя. Шерлок же препирался с Джоном в процессе, что (естественно) вызвало ещё одну волну смеха. Джон отчаянно краснел, он даже вообразить не мог, что однажды ему не хватит воспитательских навыков, чтобы утихомирить толпу. Однако уже вечером Хэмиш взволнованно признался за ужином с макаронами и куриными палочками, что они стали любимцами всего класса. Однако все могло сложиться иначе, ведь изначально Шерлок хотел отправить вместо них в школу череп. Впрочем, к тому моменту Джон уже ушел, а там, где доктор, в скором времени появляется и сам Шерлок, пусть и не сразу.*
Онкологическая палата Хэмиша в CCU находится на третьем этаже корпуса 12C, самого большого блока, и расположена рядом с оживлённым сестринским отделением. Она выглядит точно так же, как и большинство больничных палат: одна кровать, множество приборов и датчиков и большая белая ширма, если пациенту понадобится уединение. Среди предметов мебели два синих пластиковых стула в углу, комод и длинная, обитая бирюзовой тканью кушетка, стоящая под окном, на которой при необходимости можно вздремнуть. В противоположной части комнаты располагается ванная комната с душем. В палате Хэмиша на стенах развешаны яркие фотографии котят, лошадей с ковбойскими шляпами и пожеланиями „Держись“, „Поправляйся, дружок“. Здесь приятные голубые стены и белый потолок, даже несмотря на то, какое количество детей жили здесь до него и проходили тот же путь, что ему только предстояло начать. Теперь на какое-то время эта комната принадлежит Хэмишу. Джон расстегивает дорожные сумки и начинает разбирать их, стараясь привнести в безликую больничную обстановку что-то хорошо знакомое Хэмишу, чтобы сделать её хоть немного похожей на его комнату дома. Джон ставит коробку с „Лего“ рядом с маленьким прикроватным столиком, достает со дна сумки стопку DVD-дисков, что больше всего нравятся Хэмишу (согласно наблюдениям Шерлока, это научно-документальные фильмы, в противовес мнению Джона, полагающего, что ему подойдут «Старые хорошие фильмы для шестилетних от кинокомпании „Pixar“ и „Звездные войны“» — в итоге он взял и то, и другое). После он извлекает стопку раскрасок, среди которых нет „Шервуд, физиология человека. Том второй“. Он бросает любимую подушку Хэмиша на кровать, оставшиеся две подушки, что принадлежат ему и Шерлоку, он кидает на кушетку. Самый же ценный и дорогой предмет — фоторамку, где на снимке была запечатлена их семья в прошлое Рождество, снятый миссис Хадсон, Джон ставит на прикроватный столик. Дом. Шерлок стоит, положив ладонь на плечо сына. Он молча наблюдает за его манипуляциями, но Джон даже не осмеливается спрашивать, что именно он наблюдает. Ему не хочется знать, скольким детям не удалось покинуть эту комнату, не сейчас. Джон подводит Хэмиша к кровати, после снимает с него джемпер и рубашку, прежде чем надеть на него больничный халат, который ему великоват. Темные кудрявые волосы, угловатые колени; Джон усаживает мальчика на край кровати, пока снимает с него брюки, обувь и носки. Он аккуратно складывает одежду в стопку, перед тем как положить её в нижний ящик комода. Шерлок не сдвинулся с места. Закончив, Джон ободряюще хлопает сына по щеке. — Ложись в постель, дорогой. Медсестра скоро подойдет. Хэмиш беспрекословно выполняет его просьбу, устраиваясь на кровати, и, вздрагивая, подносит руку к груди, ничего не говоря. В уголках его голубых глаз появляются морщинки, после чего они разглаживаются — спазм проходит. Он как всегда молчаливо переносит боль, по-своему привыкнув к ней. Джон замечает это, но старается не показывать, насколько обеспокоен этим. — Тебе плохо? — Нет, папа, со мной все хорошо, — быстро отвечает мальчик, качая головой. Уотсон-Холмс до мозга костей. Выдающийся, но лишенный эмоциональной составляющей. — Хэмиш, все в порядке, этого не стоит стесняться. — Нет. Джон нежно произносит: — Может быть, я не отец, но я вижу, что с тобой происходит. Помнишь, что мы с тобой говорили о лжи? — Может быть, немного, — неуверенно признается Хэмиш, укрывшись краем одеяла и избегая взгляда Джона. Этот жест заставляет сердце Джона отозваться сдавливающей болью и впервые за это время почувствовать настоящее отчаяние. Джон приглаживает ладонью кудри Хэмиша и целует в макушку. — Я знаю. Мы здесь, чтобы исправить это. Все будет хорошо. — Очень хорошо, — эхом звучит ответ мальчика. Хэмиш укутывается в одеяло, засыпая, Джон поворачивается к Шерлоку, взглядом выражая: „Какого черта?“, — однако детектив занят отправкой сообщения и не чувствует направленный в его сторону взгляд. Действительно, зачем ему? Он ведь в порядке. Все они.*
Телефон Шерлока, лежащий на подоконнике, оповещает о новом смс от Лестрейда, с просьбой помочь в расследовании дела о серийном убийце, который на прошлой неделе убил двух студенток и в качестве трофея отрезал им губы, и вырезал на груди „De mortuis nil nisi bonum“*, прежде чем покинуть место преступления. Взгляд Шерлока — изголодавшийся и признательный, Джон это замечает и поэтому позволяет ему взять телефон и выйти из комнаты, чтобы перезвонить Лестрейду. Мысленно доктор спрашивает себя, совпадение ли это или очередная попытка бегства. Зная Шерлока, он больше склоняется ко второму варианту. — Включи мой лэптоп, Джон, — просит Шерлок, вернувшись. Он садится обратно на стул и выглядит как никогда решительным. — Шерлок, разве это не может подождать? — Нет, — сдержанно отвечает он. — Это не может. Несмотря на то, что ответ прозвучал грубее, чем кажется, Джон со вздохом открывает вторую сумку, пытаясь достать со дна ноутбук. Чуть позже, пока опухоль Хэмиша диагностировала ультразвуком молодая светловолосая медсестра-лаборант по имени Аманда, детектив стучит по клавиатуре лэптопа, проводя „исследование“, в то время как Джон стоит рядом, скрестив руки на груди. Шерлок периодически хмурился, ерзает, закидывает ноги на кровать, скрещивая лодыжки. Джон улыбается, вспоминая о попытках дедукции Хэмиша и том, насколько трудно оторвать Шерлока от поисков информации об убийце. — Губы, почему губы? — размышляя, проговаривает он вслух, прежде чем перевести взгляд на Джона. — Очевидно, что это какая-то драматичная метафора, это я понимаю, но кому она может быть адресована: семье, жертве или в целом всем людям? — Шерлок, у меня нет никаких догадок на этот счет. Сейчас есть вещи важнее этого, — отвечает Джон, прежде чем покачать головой и успокоить Шерлока, смотрящего на взглядом побитого щенка. — Я не отрицаю, что это по-своему не менее значимо… У тебя есть какие-нибудь предположения? — В настоящий момент семь, — отвечает он и возвращается к лэптопу, закрывая вкладки. — Необычный убийца, не так ли? Джон ничего не говорит, продолжая стоять, прислонившись к стене, неотрывно наблюдая за опухолью на экране ультразвукового аппарата, ему нет дела до происходящего в соседней комнате и того, кем может оказаться убийца. Ему не интересны трупы с отрезанными губами, даже если в этом есть что-то, способное задеть его сердце.*
— Подними свой проклятый лэптоп. Детектив не встает со своего стула. — Это важно для дела, Джон. Кроме того, если бы ты позволил мне взять с собой скрипку, этого бы не произошло. Джон зло трет переносицу и тяжело дышит. Он и так делает все возможное, чтобы не протянуть руку и не удушить человека, сидящего напротив. Ему и правда хочется так поступить, однако в таком случае ему пришлось бы немедленно покинуть больницу и менять внешность (а это та ещё морока). Вместо этого доктор остается на месте, думая о Хэмише в 12C и надеясь, что он не выглядит так же нелепо, как себя чувствует. — Нашему сыну предстоит очень серьезная операция — его сейчас готовят, если тебя это волнует, — и ты говоришь, что „работаешь над делом“? Боже, Шерлок, я бы сказал, что это невероятно, но и так слишком часто говорю тебе это. Молчание. Детектив поднимает взгляд и хмурит брови. — Я расстроил тебя. Голос Джона становится громче, достигая опасного уровня. — Хорошая дедукция, и что теперь? Но детектив возвращается к чтению статьи, но Джон продолжает: — Ты хоть понимаешь, что он в операционной? Ему назначили операцию через двадцать минут и… — В таком случае ты должен быть с ним, — довольно беспечно отвечает Шерлок, ни на секунду не отрываясь от экрана лэптопа. — Шерлок… — Джон делает паузу, чтобы снова начать: — Я прошу тебя сейчас, ради меня. Пожалуйста… просто будь там, — произносит он, едва сдерживаясь, чтобы не накричать. Его терпение вот-вот достигнет точки кипения. Джон стремительно разворачивается на каблуках и покидает помещение. Все ещё кипя от злости, Джон входит в лифт и отправляется вниз, на второй этаж отделения онкологии, где готовят к операции их сына. Одетый в медицинский халат хирурга и хлопковые брюки, он дезинфицирует одежду, не обращая внимания на пятна йода на груди. — Где отец? — медленно произносит Хэмиш, в его голосе много негодования и нежности. Джон приближается к операционному столу, слабая тень улыбки на его лице гаснет, когда он слышит этот очевидный вопрос. Хэмиш уже подключен к капельнице, и препарат начинает действовать. Привычные его взгляду кудри сына скрыты под медицинской шапочкой, которую так и хочется сдернуть, чтобы напоследок провести рукой по его волосам. В такие минуты Джон понимает, почему все ещё живет с тем невозможным человеком, что предпочел остаться в палате. — Придет, как всегда. Опоздает, но придет. Мальчик слышит это, но до конца сопротивляется снотворному действию препарата. Его веки прикрыты, он лежит на операционном столе и с надежной произносит: — Правда? И Джон понимает, что рискует, говоря подобное, но принимает это, чувствуя, насколько необходимы эти слова. Он успокаивающе целует Хэмиша в лоб. — Просто расслабься, дорогой. Двенадцать минут спустя Джон и Хэмиш вместе начинают обратный отсчёт от ста, и, как по команде, в этот момент в операционную врывается Шерлок в желтом медицинском халате. Он едва успевает взглянуть на мальчика, прежде чем услышать его наполовину законченную фразу: „Я люблю тебя, отец“ (на которую тот отвечает: „Хорошо“), — прежде чем его прогоняют доктор Педерстон и ассистирующий ему хирург, когда уже „слишком поздно“. Джону становится дурно, когда он наблюдает за тем, как хирурги делают надрез, он старается сосредоточиться на другом, например, на том, как повезло Шерлоку, что ему попало от других хирургов, а не от него. Счастливчик, но это же Шерлок. Как всегда опоздал, но он уже это знал.*
— У них отличная хирургия, нет, благодаря твоему позднему появл… — Чужие губы жадно впиваются в рот, не позволяя Джону закончить фразу, и он роняет хирургическую маску, которую держал в руках, стоя посреди пустой комнаты ожидания. Шерлок редко практикует поцелуи на публике, и этот первый получается особенно грубым, вызванный семью часами ожидания, что довели его до отчаянья, так что он едва способен сдерживать эмоции. Он обхватывает лицо ладонями, углубляя поцелуй, так что Джон не может отстраниться. Он даже не может вспомнить, целовались ли они когда-нибудь так страстно в общественном месте прежде. Когда-то они обсуждали это (насколько могли) в самом начале отношений, сидя на диване в один из пятничных вечеров, наслаждаясь „Мерло“ тридцатилетней выдержки, так что их пальцы едва касались друг друга. Сделав глоток, Шерлок задумчиво произнес, что если когда-нибудь и поцелует его в общественном месте, то только чтобы предъявить права, а не ради глупой демонстрации чувств. Джон хмыкнул, соглашаясь, прежде чем сказать что-то вроде: «Черт с ним, хорошо, что мы сейчас не в „общественном месте“, верно?» — и потянулся вперед, целуя Шерлока и закрепляя договор. Так начался свод негласных правил поведения „Шерлока и Джона“. Теперь же их страстный поцелуй (которые они обычно позволяли себе только в спальне) заставляет Джона плавиться от ощущений, несмотря на то, что он чувствует себя разбитым. — Ты манипулировал мной, засранец, — бормочет Джон прямо в губы Шерлока, прежде чем по привычке положить руки на его бедра. Он бы хотел продолжения поцелуя, но не сейчас, он чертовски устал и до сих пор немного сердит на него. На что детектив отвечает ему усмешкой. — Я рассчитывал на совершенно другую реакцию. — Решил продемонстрировать собственнические чувства, верно? — тихо спросил Джон, чувствуя движения Шерлока. Большой палец Холмса дотрагивается до его подбородка, в то время как ладонь уверенно ложится на поясницу Джона. Он знает о послеоперационных болях Джона, как он ещё долго будет напряжен, что тот все еще сердит на него, но Шерлок старается быть внимательным, отступая от старых принципов. Джон постепенно обретает дар речи, и проходит пара секунд, прежде чем в его мозгу вырабатывается допамин, обычно выделяющийся в больших количествах, когда рядом находится единственный в мире консультирующий детектив. — В следующий раз просто скажи: „Привет“. — Слишком предсказуемо. — Но в голубых глазах Шерлока пляшут чертенята, и ясно, что он ждет ответа на самый главный вопрос этого дня. — Как он? Что говорят врачи? — Он будет в полном порядке. Они смогли удалить всю опухоль — это была очень профессиональная операция. Ещё некоторое время он пробудет без сознания, но все будет хорошо. — Прекрасно, — кивает детектив, взгляд становится ещё более пристальным. — Я рад слышать это от тебя. Они стоят там, освещённые искусственным светом ламп, в зале ожидания, Бог знает сколько времени. Шерлок продолжает успокаивающе поглаживать доктора. Наконец Джон с неохотой откашливается; к сожалению, у них есть дела поважнее. — Как дела? — спрашивает он нерешительно, пока пальцы Шерлока круговым движением массируют его затылок. Стресс постепенно проходит, Джон делает глубокий вдох, замечая довольную улыбку Шерлока. — Потрясающе. Я высказал Лестрейду мою теорию три часа назад; он обещал связаться со мной, как только у него появятся новые улики. Я полагаю, эти преступления — дело рук серийного убийцы из Бристоля. Согласно газетам, такое уже происходило в феврале и ноябре прошлого года, не считая обнаруженных трупов на прошлой неделе. Джон хмыкает, подаваясь немного вперед и тем самым изменяя давление массажа. — Перерыв в девять месяцев. Похоже, ему требовалось время для реализации своих планов. Шерлок замирает, не дочертив пальцами круг. Его зрачки расширяются. — Или нам только кажется, что он — это „он“. Джон, ты… — Невероятный, я знаю. Ты можешь сообщить об этом Лестрейду позже, — предупреждает Джон прежде, чем внимание Шерлока переключится. Он надеется, что если следующая фраза все усложнит, то он сможет обвинить во всем жару и напряжение, которое возникло после семи часов, проведенных в операционной. — Я правильно понимаю, что, как и всегда, мы не будем обсуждать, почему ты поцеловал меня сейчас, и избежим очередного потрясения? Не то, чтобы я жалуюсь, но это обычно означает, что ты под чем-то. — Мне не нужно быть под „чем-то“, чтобы захотеть взять то, что уже и так принадлежит мне, — произносит Шерлок, наклоняясь вперед. На этот раз Джон улыбается и обвивает руками шею Шерлока. Его мир становится ещё ярче, когда губы Холмса соединяются с его, Джон мгновенно ощущает, как согреваются щеки, подбородок и лоб Шерлока. Он углубляет поцелуй, делая его страстным и жгучим, потому что не может быть иначе, и так будет продолжаться всегда, и не только потому, что они — это „Шерлок и Джон“. Все прощено. И это дает надежду.*
В послеоперационной палате двенадцать кроватей. К счастью, из других заняты только две, и находятся они в противоположном конце комнаты, где две пары традиционных родителей поддерживают своих детей. На часах уже 1:14 ночи, когда Джон проводит Шерлока через темную палату, тишину которой нарушает лишь шум аппаратов и тонкий писк сигналов, свидетельствующих о том, что эти трое детишек все ещё живы. Джон не отдыхал после операции. Он до сих пор не снял медицинскую униформу, и спиной чувствует пристальный взгляд Шерлока, который по мере приближения к постели сына уже мысленно оценивает обстановку и рассчитывает каждый шаг Джона. Хэмиш лежит под одеялом, болезненно бледный, будто покойник, но извилистая трубка и капельница, что шумит, свидетельствует об обратном. Джон берет первый же попавший под руку стул и немедленно устраивается на нем, осторожно дотрагиваясь до руки ребенка. — Ш-ш, хорошо, дорогой, просто дыши. Отец и я рядом с тобой. — Джон потихоньку гладит руку Хэмиша, стараясь не дотрагиваться до катетера с капельницей. — Ты был сегодня таким хорошим мальчиком — ты прекрасно справился, Хэмиш. Мы с отцом очень гордимся тобой. Хэмиш сонно всхлипывает, но звук приглушен пластиковой кислородной маской. Джон аккуратно заглядывает в вырез больничного халата, проверяя повязку. Он одобрительно кивает, хотя два часа назад сам присутствовал на операции. Джон откидывается на неудобную спинку пластикового стула. Это будет самая длинная ночь. И ему лучше бы найти удобную позу. Шерлок стоит у кровати, подобно замершей летучей мыши. Он запихнул руки в карманы пальто, тяжело дышит, а зрачки стали шире всего на миллиметр больше, чем обычно. Джон внимательно смотрит на него, и постепенно выражение на его лице смягчается. — Я обещаю тебе: с ним все хорошо, Шерлок, — бормочет Джон, кивком головы указывая на соседний стул. — Если хочешь, можешь посидеть здесь. Нам придется задержаться на некоторое время. — Конечно он в полном порядке. Перестань уже быть таким очевидным. — …верно. Моя ошибка. Снова щелчок машины и шум работающего насоса.*
— Нет необходимости в химиотерапии. Результаты его тестов выглядят безупречно, поздравляю.*
Семь часов спустя они возвращаются в 12C, Хэмиш уже спит. Эта обстановка успокаивает Джона, поэтому он просит Шерлока, черт возьми, заткнуться или выйти из комнаты, потому что детектив ведет скайп-конференцию с инспектором Лестрейдом, обсуждая недавно выясненный факт о паузе в убийствах сроком в девять месяцев. И он только начал озвучивать инспектору, что, вероятно, убийцей является женщина, как инспектор Лестрейд прерывает его, при этом отрицательно качая головой. — Шерлок, послушай, я понимаю, что работа для тебя важна, но на этом этапе мы сами в состоянии вести расследование. Сейчас тебе стоит подумать о своем сыне. Разве ему только что не сделали операцию? — Но это же вздор, Лестрейд, у меня все под контролем! Разве я когда-нибудь зря терял время? Но инспектор Лестрейд настаивает. — Еще раз спасибо за новую информацию. Мы привлечем тебя сразу же, если найдем новую зацепку. Джон мысленно делает заметку купить Лестрейду пинту пива за свой счет в следующий раз, когда они соберутся посидеть вместе в пабе, а пока Шерлок ложится на кушетку у окна, дуясь, но это скоро проходит.