Я никогда тебе не покорюсь

Герберт Я шел к нему, почти бежал, раздираемый на части противоречивыми чувствами. "Да полно, Герберт, не переживай, скорей всего он просто выгонит тебя, на этом все и кончится, и больше мучиться сомнениями ты не станешь. Неважно, что сказала Крис, ведь то, что было важно для него тогда, за год могло давно пройти..." Так уговаривал себя, но ничего не помогало, и сердце билось так отчаянно и быстро, что я с трудом переводил дыхание, не зная, как войду к нему и что смогу сказать, чтоб убедить вернуться. Дверь в его комнату чуть приоткрыта, я заглянул туда, словно воришка, и на мгновенье замер от увиденной картины. Железный генерал смотрел в окно и что-то тихо напевал себе под нос. Это была даже не песнь, просто прерывистый и еле слышный шепот - он не имел способностей певца и нотной грамоты совсем не знал, но это делало его импровизацию на удивление щемящей. Павил как будто жаловался небесам, и я стоял, словно завороженный, ловя уже не только слухом, но и сердцем слова баллады о потерянной навек любви. Он словно приоткрылся мне с какой-то новой, неизвестной стороны, и я подумал, что совсем его не знаю... Павил Эйб был гениальным полководцем, которым я так часто восхищался в ранней юности. Он был кровавым генералом, наемником, который убивал за деньги. Моим рабовладельцем и тираном. Унизившим меня насильником, безумным палачом, садистом. Он был моим спасителем, пришедшим выручить меня из плена. Рачительным хозяином, поднявшим из руин Таргасу. Великим миротворцем и героем трех королевств. Сильным красивым человеком, умевшим признавать свои ошибки... Я ничего о нем не знал, но не хотел его терять, ни за какие блага! Проклятье, почему я вел себя, как идиот, зачем сидел и ждал весь этот бесконечно длинный год, обидевшись на то, что он уехал, не сказав ни слова?! С этой минуты я не колебался. Пусть выгонит, пусть накричит, но я прерву эту трепещущую боль и попытаюсь достучаться до его души. Знал, что вошел неслышно, но Павил все равно услышал, даже сквозь свой тоскливый монолог с ночными небесами. Он обернулся, на его лице мелькнула целая палитра самых разных чувств, от удивленной радости до недовольства, потом оно опять застыло, превратившись в маску. Ту самую, знакомую до боли, с которой он всегда стоял, словно чужой, слева от трона, в те редкие свои визиты, когда мне удавалось вытащить его в столицу. - Ваше... Величество... - сказал мне этот незнакомый человек, но я уже не обращал внимания ни на бесстрастное лицо, ни на сухое обращение. Глотал слова и торопился все ему сказать, хотя и чувствовал, что делал это страшно неуклюже. Да и с чего мне быть красноречивым, если я никогда и никому не признавался в чувствах? Не говорил, как сильно и отчаянно скучал и не просил вернуться? Когда он оказался рядом и заглянул в мои глаза, я словно бы сорвался в длинный бег с крутой горы. Я говорил, почти кричал, все больше путаясь в словах, а сердце билось так, словно хотело выпрыгнуть и покатиться вниз. Больше всего боялся, что Павил опустит взгляд и отойдет, и это будет означать, что никакой надежды нет, но он не отводил, и я купался в черном пламени его зрачков, которые сейчас были важнее для меня всего на свете. Его "люблю" свело меня с ума, и я уже не контролировал себя, шагнул вперед и обхватил за шею. Прикосновение горячих губ ошеломило, он целовал меня так жадно и нетерпеливо, что я, немного растерявшись в первый миг, тут же ответил и впустил его, и поцелуй стал чувственным и страстным. Руки забрались под тунику и ласкали спину, бросая в дрожь, и я забыл про все свои сомнения, недавнее смущение и страх в эту минуту откровенного желания принадлежать ему. Не помню как мы оказались на постели и как сумели все стащить друг с друга, но ощущение, как он касается меня горячим обнаженным телом, и как его мужское естество становится железным и где-то там, внизу, давит мне на живот, было до невозможности приятно, и я не мог сдержаться, чтоб не застонать. - Герберт, как хорошо, - он ненадолго отпустил меня, и я немедленно почувствовал себя покинутым, но он снова прильнул, так тесно, словно собирался раздавить, потом привстал и начал целовать, сначала шею и ключицы, потом спустился ниже, прикусил сосок, заставив выгнуться дугой ему навстречу, и я запутал пальцы в его черных волосах, шепча какие-то безумные слова, которые взялись неведомо откуда. Когда его рука добралась до промежности и прикоснулась к моему мужскому естеству, я уже плыл в каком-то жарком мареве и весь дрожал от охватившего меня предчувствия разрядки. Внизу пульсировало и кипело, а его пальцы добавляли этой сладкой муки, но я какие-то мгновения еще держался, пытаясь справиться с собой, однако это оказалось бесполезно. Я прикусил губу, чтобы опять не застонать, и в этот миг меня накрыло с головой волной экстаза! Невыносимо хорошо, настолько, что я в первую секунду даже не смутился, лежал, откинув голову и тяжело дышал, ловя губами воздух, потом лениво приподнял ресницы и встретился с его шальными серыми глазами... - Павил, я... - Тише, Герберт, не надо говорить, - он усмехнулся, словно сытый кот, и ласково погладил по бедру, где у меня был старый шрам, потом провел губами влажную дорожку вдоль него, - просто немного отдохни... Его прикосновения. Дыхание. Неповторимый запах. Я снова чувствовал, что не на шутку завожусь. Но почему? Ни разу я так быстро и неудержимо не сдавался, выплескивая лужицу молофьи, хотя ласкали меня руки жриц любви, умевших возбудить желание мужчины. А Павил... как и я, он не особо опытен в любовных играх, но ему стоит лишь слегка меня коснуться, я становлюсь как воск в его руках. Вот и сейчас, его ласкающие губы на бедре, на старом шраме... он это называет отдыхом, колдун? - Ммм... Павил, подожди чуток... - Да, хорошо, - он улыбнулся и улегся рядом. Рука скользнула по моей груди, накрыв сосок, и он зажал его меж пальцев. Немного больно, но безумно хорошо. Мне захотелось тоже трогать и ласкать его, но я не знал, смогу ли сделать все, как надо. Черт, почему я в двадцать девять лет такой растяпа, и не имею никакого опыта любовных отношений? Мне даже в голову не приходило целовать своих наложниц и рабынь, я просто позволял им возбудить себя, потом лениво и не слишком-то охотно брал и отпускал - до следующего раза. Я неуверенно обнял его и начал гладить по спине, и он немедленно ответил. Прижал меня к себе уверенно и крепко, и я почувствовал, как там, внизу, мне уперлось в живот... - Павил, я так неопытен, мне стыдно за себя, - во мне опять горело и пульсировало пламя. - Тот первый раз с тобой был... - Наш первый раз сегодня, Герберт, - прервал он, зажимая мои губы новым поцелуем, - забудь про тот ужасный случай и никогда не вспоминай. Я тоже, как и ты, не слишком опытен в любви, но думаю, что мы сумеем сделать все, как надо. Хочешь коснуться меня там? Я тоже этого хочу. Давай, ляжем валетом и попробуем друг друга, ты не против? Дальше все было как в бреду. Сначала неуверенно, я все же прикусил его железный твердый орган, потом так же несмело принял в рот. И оказалось все до изумления приятно, особенно когда он то же самое проделал и со мной. Мы долго сладко мучили друг друга, пока я не дошел почти до исступления и начал ерзать, боясь, что снова не сумею удержаться. - Павил... - Я знаю, милый, - с перерывами шепнул он, осторожно отстранившись от меня, но ненадолго. Прохлада масла обласкала меня между ягодиц, и скользкий палец прикоснулся к вздрогнувшему чувственному месту. На миг я замер, запаниковав, но стоило ему чуть-чуть нажать, и я впустил его, испытывая совершенно невозможное блаженство. Потом... впрочем, зачем об этом говорить? Я был впервые вместе с тем, кого любил, кого хотел и с кем пылал огромным и всепоглощающим костром взаимных чувств. Разрядка нас настигла одновременно, столь сильная, что мы упали рядом и лежали, не сразу и не вдруг придя в себя. Я неумело целовал его, везде, куда мог дотянуться, он целовал меня, и мы вели себя как сумасшедшие, шепча какие-то несвязные слова. Так и уснули, тесно обнимаясь, словно боясь, что утром снова кто-нибудь из нас исчезнет...