Я никогда тебе не покорюсь

Меня вели в тычки по королевскому дворцу Таргасы, где я родился и провел всю жизнь, но он казался мне сейчас совсем чужим. Разбитые цветные стекла витражей, поломанные в щепы двери, неубранные бездыханные тела и скользкий от крови паркет - мой дом мне больше не принадлежал, он перестал быть безопасным и родным. Я был один среди врагов, не знал, что стало с Сетом и тремя оставшимися в живых воинами элитного полка. Возможно, их казнили или заперли внизу, в тюремном подземелье? Как бы там ни было, я им ничем помочь не мог. Наш мир жесток. Я с детства знал свое предназначение, меня учили воевать. Полжизни проведя на стрельбищах, в учебных классах и в походах, я много раз участвовал в боях, видел и грязь, и кровь, но то, чему недавно стал свидетелем, даже мою закаленную суровой жизнью душу повергло в трепет. Два дьявола сошлись в последней схватке, и одним из них был мой родной отец. Я никогда не знал родительской любви, но все же уважал отца и Государя, не ставя под сомнение его решения в государственных делах. Король казался мне достаточно мудрым и справедливым правителем, не способным навредить своей стране в угоду собственным развратным склонностям и греховным поступкам. Теперь же он открылся мне с иной, неблаговидной, стороны. Капризный похотливый монстр, он покусился на чужую женщину, украл ее, держал в старом дворце. Именно там, где некогда жила его законная супруга, и откуда темным дождливым вечером начала ноября вынесли ее бездыханное тело. Было объявлено, что королева тяжело болела, но злые языки шептали, что она покончила с собой. Я смутно помнил Ее Величество Луизу - только прелестное печальное лицо и темные глаза, смотревшие на меня с искренней материнской любовью. Я содрогнулся, вспомнив ярость генерала в тот роковой момент, когда он убивал отца. Старый развратник хорошо знал слабое место своего противника и в нужный момент безжалостно надавил на самое больное, заставив Павила потерять рассудок и сделать то, чего он добивался от него. Даже в последние минуты жизни отец не сожалел о том, что сотворил, он не раскаялся, больше того - торжествовал, считая, что остался победителем, совсем забыв о той цене, которой завоевана "победа". Страна в руинах, тысячи таргаских воинов и мирных горожан отдали свои жизни, а будущее королевства навсегда исчезло в хаосе войны. Теперь грехи отца стали моими. Учитывая, как он много нагрешил, какую причинил Павилу боль, пощады от него ждать было глупо. Ему неважно, что не я предал его, достаточно того, что я единственный сын своего отца, он будет мстить мне, получая от моих мучений некое подобие удовлетворения. Мне следует быть к этому готовым, вот только к рабству подготовиться нельзя. - Где мой оруженосец? Воины элитного полка? Что с ними сделали? - увидев появившуюся впереди ханайскую принцессу, спросил я, стараясь придать голосу железную твердость. - Они сражались словно львы и достойны уважения! Непозволительно делать из них рабов! Позвольте им уйти, их всего четверо, они вам не опасны! - Заткнись, Або, ты не в том положении, чтобы раздавать приказы, - равнодушно окинув меня взглядом, отозвалась Мальина. - Давай, иди вперед, чего остановился? Я не желаю разговаривать с рабом! - Но почему ты назвала меня Або? - не выдержал я. - Это какая-то собачья кличка. - Не нравится? - презрительно хихикнула она. - Но ты теперь и есть собака. А впрочем, я могу назвать тебя Капан или Омута, выбирай. И это не подходит? Привереда. Меня втолкнули в комнату прислуги, следом за мной вошел один из евнухов отца. Я знал его, худого молчаливого человека, покорного своей судьбе. Сейчас он не осмелился поднять на меня глаз, как-то неловко поклонился и на вытянутых руках протянул принесенные с собой бурые пожухлые тряпки. - Твоя одежда, Або, - снова раздался ледяной голос Мальины, - снимай доспехи и все остальное, роскошные наряды не к лицу презренному рабу. Ну, что застыл? Или тебе помочь? - Ты, может, отвернешься? - я не собирался пресмыкаться перед этой наглой девкой, будь она трижды у наемников в чести. - Тебя в родном дворце не научили вежливым манерам, или ты все забыла в кочевых скитаниях с кровавым монстром? Когда мужчина раздевается, девицы оставляют комнату, или, по крайней мере, скромно смотрят в пол... - Что ты сказал, собака? - гневно прервала она, в мгновенье ока выхватив из ножен меч. Отличная реакция, достойная похвал, но мне сейчас же стало не до восхищения ее выучкой, ибо сверкающее лезвие опасно прочертило круг перед моим лицом и уперлось напротив глаз. - Тебе пора привыкнуть к мысли, что ты больше не человек, а значит, и стесняться тебя глупо. Ты грязь, животное, свинья, а на свинью не стоит обращать внимания. Снимай с себя все до единой нитки, раб, мне некогда с тобой возиться! - Не думал, что правой руке Павила вменяется в обязанность следить за переодеванием раба, - я знал, что играю с огнем, но дух противоречия упрямо толкал меня на дерзкие слова. Мне нравилось дразнить ее, эту ханайскую принцеску, забывшую свой дом и высокое положение ради постели кровавого наемника. - Или твое почетное положение в армии мясника Павила сильно преувеличено? - С каким бы удовольствием я изуродовала твою наглую физиономию, Або! - снова поднимая смертоносное оружие, процедила она сквозь зубы. - Жаль, ты принадлежишь не мне. Однако урок тебе я преподать могу. Она взмахнула мечом и в мгновение ока разрезала все тесемки на моей нательной рубахе, полностью обнажив грудь. - Продолжить, располосовать тебе штаны? - зловеще пропела злобная фурия, - а заодно отсечь все, что болтается меж ног и превратить в евнуха? Рабу мужчиной оставаться ни к чему. Вил будет только рад, что ты не сможешь приставать к его служанкам. Она сказала это "Вил" так ласково и одуряюще интимно, впервые выказав себя женщиной, что на мгновение я замер, не сдвигаясь с места. Похоже, слухи не наврали, и они действительно близки, а это значит, что я заимел не только господина, но и госпожу, то есть двойную порцию опасности и риска. Лучше не злить ее, иначе точно выполнит свою угрозу, моя мужская суть и без того висела на тонком волоске - рабов всегда предпочитают оскоплять, дабы избежать нежелательных интимных контактов и ненужных беременностей. Я даже отворачиваться от нее не стал (смотри, паскуда, если нравится!) и быстро разделся, испытывая горечь от того, что навсегда прощался с привычной с детства одеждой, потом принял из рук слуги жалкие обноски - бурого цвета холщовые штаны и такую же рубаху. Бросив беглый взгляд в сторону Мальины, заметил, что она смотрит на меня во все глаза, и в них горит не только злоба и презрение, но и тщательно скрываемая животная похоть. Ну, сучка, ты, оказывается, жадна до плотских развлечений! Закончил одеваться и стоял - в убогих тряпках, весь израненный, с распущенными по плечам длинными волосами. Они больше не были собраны в привычную прическу, их не удерживала золотая драгоценная заколка - та самая, которой я безмерно дорожил, как единственной оставшейся у меня памятью о матери... - Ну вот, теперь ты выглядишь гораздо лучше, раб, - с удовлетворением оглядев меня с ног до головы, заявила она. - Осталось лишь надеть ошейник и ножные кандалы, и ты забудешь навсегда о том, что был наследным принцем. - А это обязательно? - стараясь, чтобы голос не дрожал, спросил я. - Рабы в Таргасе никогда не носили ни цепей и ни ошейников... - Будешь послушным, Вил, возможно, снимет, - ядовито фыркнула она, - мне же поручено сделать все так, как должно. Ошейник охватил мне шею, с первых же мгновений причиняя неудобство, и я действительно почувствовал себя рабом. Кровь бросилась в лицо, мне показалось, что я задыхаюсь, пальцы схватились за холодный ободок, который вовсе не душил меня, лежал свободно, однако кожа под железом тут же загудела и зажглась невыносимым зудом, и я невольно застонал, не в силах примириться с тем, что с этих пор себе не принадлежу. Сзади на рабском ошейнике было кольцо, в него просунули тонкую, но прочную цепочку, такие же браслеты с цепью закрепили на ногах, и я обреченно вздохнул, словно ступил на эшафот. Сердце отчаянно и безнадежно сжалось, но уловив победный взгляд наемницы, я все-таки сумел сдержаться, неимоверным усилием воли сохранив остатки самообладания. - Ну вот, Або, ты подготовлен для служения хозяину, - кивнула девка, оглядев меня, - остался лишь один последний важный штрих - тебе обреют голову. Рабам такие лохмы ни к чему, они не принимают ванну каждый день. Вшей расплодишь, возись с тобой. Где там цирюльник, пусть заходит! Тупая бритва причиняла боль, но больше мучила униженная гордость. Конечно, зеркала мне не давали, но и без него я ясно представлял, в какого жалкого уродца превращался, поэтому сидел и равнодушно наблюдал, как мои длинные золотистые локоны печально падали на грязный пол прощальным листопадом прежней золотой поры, и этот унизительный обряд ломал во мне какой-то важный стержень, оставляя только безнадежность и тоску. Я знал, что если завтра Павил повелит кастрировать меня, я не смогу и в этом помешать ему, меня привяжут, словно жертвенного барана, сдерут штаны и изуродуют, безжалостно и равнодушно... Бритый, в ошейнике и кандалах, одетый в жалкие обноски и босой - я стал рабом, в котором было трудно опознать вчерашнего наследника престола и командира элитного полка, кумира всех столичных знатных дочерей, мечтающих о том, чтобы добиться моего внимания. Но долго сетовать над жалкой участью мне не позволили и грубо дернули за цепь, заставив повернуться. - О чем задумался, Або? - с издевкой глядя на меня, спросила Мальина. - Тебя одели и постригли, что же еще желаешь получить? О, да, конечно, ты, небось, голодный? Не обессудь, придется потерпеть. Ты не грусти, никто не собирается морить тебя голодом, сегодня вечером мы празднуем победу над Таргасой, ты тоже приглашен на пир. Осталось ждать недолго, а пока я провожу тебя в твои апартаменты. Вскоре меня втолкнули в небольшую комнатку возле спальни короля. Я огляделся - в этом помещении я был впервые, хотя отлично знал расположение всех комнат во дворце. Какие-то зловещие станки, ремни и цепи, похожие на орудия пытки, довольно странно видеть подобные приспособления не в тюремных подземельях, а здесь, в личных апартаментах государя. Что мой отец здесь делал, для чего ему такая комната у самой спальни? Он что, имел пристрастие пытать рабов? Или (подумать страшно!) тайно развлекался с ними мужеложеством? Не может быть! Такие непотребные пристрастия встречались в нашем государстве редко и тщательно скрывались, за них виновные строго карались. И вот теперь здесь, в этой комнате, я вижу доказательства того, что мой отец был... чудищем, совокуплявшимся с мужчинами, причем таким насильственным жестоким способом? Он связывал несчастных и терзал их души и тела, господствуя и подавляя? Но для чего меня доставили сюда? В нашем дворце есть две темницы и много комнат для прислуги. Может, Павил такой же мужеложец, как и мой отец, и вознамерился меня здесь... Нет, я об этом даже думать не хочу! Это немыслимо, с чего я взял, что Павил мужеложец? Его жена и сын, которых он с таким упорством ищет, разве не лучшее свидетельство того, что он нормальный? Да и ханайская принцесса с ним... Нет, в этой тайной комнате я оказался по другой причине. Мне просто показали, что отец мой был распутником, его грехи во много раз утяжелились и отрабатывать их мне придется долго. Кольцо ошейника вонзилось в шею и я опомнился, сел и бессильно прислонился к стене, придавленный открывшейся мне правдой об отце. Зачем ему такие извращенные забавы, и разве мало было у него рабынь? Измученное тело незаметно для меня сморил тяжелый сон, до вечера меня никто не потревожил. *** - Вставай, Або, пора идти на пир! - я проснулся от того, что евнух деликатно тряс меня за плечо. - Простите, Ваше Высочество, но мне приказали называть вас Або, - наклонившись к самому моему уху, едва слышно добавил он, - мне очень жаль, мой господин... - Что во дворце, Сувон? - я знал по именам почти всех слуг. - Где Сет и остальные воины, которых захватили в плен со мной? - Они отправлены копать могилы. Жара стоит, а мертвецов полным полно. Я собирался тоже заколоть себя, но не сумел решиться, и вот теперь приходится служить... Мне очень стыдно, господин... - Ты знал об этой комнате, Сувон? - Знал, господин, - сник евнух. - Государь... здесь и меня насильно брал, сначала это было редко, но с той поры, как он не смог больше совокупляться с женщиной из старого дворца... - Так женщина действительно была, ты знал о ней? Но почему король не смог... - Эй, ты, кастрат, чего застрял? - раздался за дверями грубый голос. - Веди сюда раба, да побыстрее! Я снова шел по королевскому дворцу, невольно изумляясь, как быстро навели порядок. Стекла убрали, изуродованные двери с петель сняли, паркет натерли, рваные портьеры заменили. Везде охрана, по двое и группами, у всех дверей и в залах. Чужая территория, такие меры предосторожности необходимы. Всегда остается вероятность неожиданного нападения какого-нибудь храбреца, который затаился в укромном уголке, выжидая нужного момента, чтобы сразить полководца или знаменитого вражеского воина. Теперь, когда меня не отвлекал бой, я мог спокойно рассмотреть наемников, невольно поражаясь их выучке и дисциплине. Каждый из воинов стоил троих, а может, пятерых обычных рядовых, от зорких глаз ничто не ускользало. Я шел по гладкому паркету, цепь громко, даже как-то неприлично грохотала, но ни один из них и глазом не моргнул, хотя при моем приближении они напрягались, несмотря на то, что я был скован и окружен конвоирами. Такая боевая готовность должна была бы мне польстить - они считали меня опасным противником, но сейчас вызвала лишь горькую усмешку. Я был безоружен и не имел ни малейшей возможности где-нибудь спрятать даже небольшой кинжал или сюрикен, о чем сейчас остро сожалел. С каким бы удовольствием я вонзил в горло Павила смертоносную звездочку и наблюдал за его кровавой агонией! В большом пиршественном зале горели все светильники, столы ломились от обилия еды. Совсем недавно здесь мы праздновали день рождения отца и я сидел с ним во главе стола. Сейчас на нашем месте восседал Павил, рядом надменная Мальина и ближайшие помощники, чуть слева - Витор Артан. Роскошный расфуфыренный наряд увешан драгоценностями - успел наведаться в главную сокровищницу дворца, но сам предатель был не слишком весел, наверно, что-то обломалось в далеко идущих планах. Он не сводил с Павила глаз, то и дело заискивающе улыбаясь ему, но когда сунулся к генералу с тостом, лицо у того недовольно перекосилось. Меня швырнули в угол рядом с головным столом и прикрепили цепью к стене, заставив опуститься на колени. Руки связали за спиной, а впереди поставили корытце, словно для свиньи. Как примитивно, я, признаться, ждал от Павила чего-то более оригинального, но оказалось, что придумать новый способ унижения врага совсем не просто. Итак, мне отводилась роль раба, уподобившегося грязному скоту. Я должен был хватать зубами всякие объедки, которые будут швырять в меня разомлевшие от обилия еды и вина торжествующие победители... Да не дождетесь, никогда, я лучше с голода умру, чем устрою вам это представление! Пир продолжался, гости на глазах хмелели и вели себя все более расковано, шум голосов становился громче. Сновали слуги, поднося все новые блюда, я знал их всех и никого не осуждал - перед лицом опасности и смерти каждый спасал себя, как мог. Они все, как один, упрямо избегали на меня смотреть, словно я был покрыт проказой или жутким образом обезображен. Впрочем, для них вид бритого коленопреклоненного раба, в которого был обращен вчерашний принц родного королевства, наверно был вселенской катастрофой. Стоявший сзади конвоир время от времени подталкивал меня вперед, чтоб я не выпрямлялся, а стоял в угодливой склоненной позе, но ниже, в скотское корытце, пока не тыкал, словно ждал какого-то особого сигнала. Вид пищи, соблазнительный запах хорошо прожаренного мяса мутил мне голову и вызывал мучительные спазмы в пустом желудке, но намного сильнее голода меня томила жажда. Губы потрескались и пересохли, горло саднило, я с трудом глотал, и мне казалось, что исчезла даже слюна, а вместо нее во рту осталась только резкая сухая боль. На пол все чаще летели кости, в какой-то миг я не успел отклониться, и одна из них попала мне в лицо, что вызвало среди захмелевших гостей гомерический гогот. Забава понравилась, и теперь каждый старался показать свою меткость, швыряя в меня кусками мяса и овощей. Сначала мне удавалось уворачиваться от большинства "снарядов" - пирующие были пьяны и поэтому не слишком метки, потом шанс у меня отняли. Конвоиры натянули цепь, подняв и зафиксировав в таком положении мою голову, и мне осталось лишь закрыть глаза и ощущать, как шлепает еда на лоб и щеки, стекает вниз и пачкает одежду. Я не старался что-то ухватить и съесть, но по губам текло, и я невольно слизывал, не понимая вкуса. Сколько я "съел", не знаю, но на время голод приутих и жажда отступила. Метание в меня едой внезапно прекратилось. Я осторожно разлепил глаза - весь угол представлял собой свинячий хлев. Такого варварства наш зал еще не знал, и я сумел даже отметить это, ужасаясь дикости наемных полководцев. Они же не степные дикари, так почему ведут себя, как необузданные звери? Павил нахмурился, махнул рукой и слуги тут же прибежали убирать. Мой лоб и щеки вытерли какой-то тряпкой, стянули с плеч сырую грязную рубаху. Штаны оставили, только стряхнули с них ошметки пищи. Во время этой кутерьмы одна из девушек сумела ткнуть мне в губы жбан, и я не справился с собой, жадно отпив пару глотков воды. - Простите, принц, но это все, чем я могу помочь, - еле слышно прошептала она, закрывая меня от взглядов пирующих своим телом. - Спасибо, только больше не рискуй так, а иначе пострадаешь... - Вы правы, Ваше бывшее Высочество, - к нам подошел, покачиваясь, захмелевший Витор, - пошла отсюда прочь, потаскуха, пока не приказал отдать тебя в казармы на потеху! - он грубо отшвырнул служанку и засмеялся, глядя на меня. - Тебе к лицу эта прическа, АБО! Ты наконец-то занял подобающее тебе место, давай отпразднуем это событие и разопьем бутылочку отличного вина! Мерзавец подцепил пятерней мой подбородок и вынудил смотреть ему в глаза, потом демонстративно вылил содержимое бокала на мою голову, причмокивая и подпрыгивая, как безумный. Все, что я мог, это вцепиться зубами в его руку, которой он весьма опрометчиво размахивал перед моим лицом. Витор взвыл от боли, грязно выругался и пару раз с силой пнул меня в живот. Скрючившись, я потерял равновесие и упал, цепь натянулась и ошейник врезался мне в шею, перекрывая дыхание. Не знаю, подал Павил знак или тюремщики подняли меня сами, но задохнуться мне не дали. К Витору подошли два воина и вывели его из зала, что-то сказав о том, что надо отдохнуть. Я вскинул голову - Павил насмешливо и с интересом на меня смотрел, потом неспешно подошел ко мне, держа в руках большую миску с мясом. - Прости несдержанность моих друзей, они так мало видят развлечений, - сказал он, ставя передо мной угощение, - так что я лично накормлю тебя, Або. Учитывая то, что ты лишен возможности продемонстрировать свои изысканные светские манеры, я собственной рукой вложу в твой рот первый кусок, ну а уж дальше действуй сам. Я счел излишним выплевывать аппетитный кусман мяса, который он сунул мне в рот, и прожевал его, неспешно и с достоинством, но вот хватать из миски следующий зубами, как собака, отказался наотрез. - А ты упрямый, принц, - насмешливо сказал завоеватель, - мне будет любопытно, сколько ты протянешь, прежде чем сломаешься и будешь ползать у моих ног, подчиняясь приказам. Негодник Витор прав, ты выглядишь теперь гораздо лучше. Готов служить хозяину? - Иди ты к дьяволу, мерзавец! - буркнул я, сдерживая неуместную сейчас ярость, чтобы не давать ему лишний повод к торжеству. - Я никогда тебе не покорюсь, лучше убей! - Посмотрим, раб! - отрезал он и повернулся к слугам. - Смойте с него всю эту грязь, переоденьте в чистую одежду и завтра утром приведите ко мне. Ошейник не снимать и цепи тоже! Так кончился мой первый день в рабах.