***
– Не беспокойся, – шепнул Яшамару, когда в пределах видимости появилась резиденция Казекаге. Резиденция представляла собой огромное здание шарообразной формы, от которого во все стороны расходилось великое множество мостов. Эти мосты соединяли ее с соседними зданиями, которые, в основном, были разного рода правительственными учреждениями. На фасаде резиденции, обрамленное с обеих сторон тремя расходящимися рядами окон, красным цветом было размашисто начертано кандзи "Ветер". Сколько здесь было всего знакомого и близкого Гааре! Он смотрел вокруг и видел окно кабинета Казекаге, из которого часто любовался деревней во время перерывов, почти незаметные отсюда прутья ограды на крыше, где всегда дул ветер и где лучше всего было наблюдать закаты и рассветы. Главный офис полиции, министерство финансов, грандиозное здание Совета – если Суна для Сабаку но Гаары была домом, то эти места, пожалуй, были чем-то вроде рабочего кабинета. Как бы не сложилась его судьба, деревня, скрытая в Песке, Суна, навсегда останется его любимым домом. Любимым не благодаря, а, скорее, вопреки всему. Они прошли через главный вход, предварительно поднявшись по широкой лестнице. Внутреннее убранство резиденции не отличалось особой изысканностью и красотой. Оно было предельно простым: каменные стены, каменные пол и потолок, лишь кое-где в углах стояли кадки с небольшими пальмами и пустынными кактусами. В администрации Суны не было принято пускать пыль в глаза, из-за чего злые языки часто говорили про крайнюю нищету деревни. Как-то так сложилось что все Казекаге, а зачастую и члены их семей, жили в резиденции, обретаясь, в основном, в бывших гостевых комнатах. В принципе это можно было объяснить, например, удобством для Каге, дополнительной защитой для членов его семьи или просто статусным фактором. Прямо у входа их встретила внушительных габаритов фигура шиноби в ранге джонина. Он был довольно высоким и обладал мощными бицепсами, которые Гаара не смог бы охватить ладонями и в прошлой жизни. При первом же взгляде на него мальчик понял две вещи: что пожелай этот шиноби навредить им, и его бы ничто не смогло остановить и что он вряд ли когда-нибудь действительно захочет нанести им вред. Этот человек был из того редкого типа людей, которые, обладая с рождения на порядок превосходящей сверстников, а зачастую и остальных, силой, используют ее не для того, чтобы возвыситься над остальными и унизить их, а напротив, осознавая хрупкость окружающих их людей, приобретают какую-то удивительную мягкость и доброту в обхождении, осторожность в действиях и удивительное терпение. При виде вошедших грубоватое лицо мужчины расплылось в широкой улыбке, и он неуклюже им поклонился. Манера его движений чем-то напоминала медвежью – вроде нескладная и неторопливая, вместе с тем она была неуловимо опасной. А после человек-медведь произнес: – Приятно видеть вас, Гаара-сама, Яшамару-сама. Я провожу вас к Казекаге-сама, – его лучистые глаза прямо светились каким-то ленивым добродушием, как у старого пса, наблюдающего за игрой хозяйских детей. После короткого и довольно-таки однообразного путешествия по коридорам резиденции, они остановились перед ничем не выделяющейся дверью. Постучавшись, но не дожидаясь при этом ответа, их сопровождающий открыл дверь и сделал рукой широкий жест, приглашая их заходить. Не успели они зайти внутрь, как Гаару кто-то подхватил на руки и крепко прижал к себе. От неожиданности мальчик задергался и приглушенно вскрикнул. – Отпусти, ты его пугаешь, – раздался спокойный женский голос. Чужие руки ослабили хватку, и мальчика неохотно (или, по крайней мере, так показалось самому Гааре) поставили на пол. Оказалось, что неведомым… мм, обнимателем, так сказать, был его собственный отец. Это несколько ошеломило ребенка. Конечно, в глубине души он сильно желал подобной встречи, но при этом был почти уверен в том, что реакция отца будет скорее негативной. Так что мальчик стоял и опасливо-удивленно смотрел на отца, не зная, как ему реагировать. Обнять в ответ? Отшатнуться? Песчаный гроб? Раса же, в это время с теплом оглядел сына и радостно произнес: – Как же ты вырос! – правда, прозвучало это донельзя глупо. – Да… Привет, папа, – ответил Гаара. Они застыли друг напротив друга, не зная, что делать, о чем говорить. Никому из них не доводилось бывать в такой ситуации прежде, а их представления об этой встрече, как оказалось, были неверны. Неизвестно, как и чем закончилось бы это стояние, но ситуация разрешилась достаточно ожидаемым образом. – Может, ты меня все-таки представишь? – со вздохом произнес тот же женский голос, что и ранее. Только сейчас Гаара заметил еще одну участницу происходящей встречи. Это была женщина, высокая, статная, со спокойным лицом, напоминающим скорее статую или портрет: настолько оно было неподвижно. Волосы ее, темные, с рыжеватыми кончиками, были распущены. Узкое красное платье без рукавов, расшитое золотистым цветочным узором красиво облегало фигуру, а воротник-стоечка подчеркивал длинную шею. Само действие разворачивалось в небольшой, обставленной неброской мебелью, комнате вроде прихожей. На обшитых деревянными панелями стенах, висели многочисленные пейзажи, Гаара узнал живописные пляжи Акульего залива и высокие приграничные горы. – А, ну да, конечно, – с готовностью откликнулся Раса. Он был рад, что неловкое молчание прекратилось. – Яшамару-сан, Гаара-кун, позвольте представить вам мою невесту – Минами Пакуру! – произнесено это было очень торжественно, мужчина разве что не взмахнул рукой, указывая на будущую жену. Яшамару, до этого молча наблюдавший за происходящим, вежливо поклонился, произнеся необходимые в подобных случаях слова. Гаара тоже попробовал вежливо поздороваться, но от смущения замешкался, сбился, забыв слова, и потому замолчал, не окончив положенной речи, и торопливо поклонился. Как-то плавно и естественно произведение искусства изменилось, превращаясь из холодного идеала в живую женщину с мягкой улыбкой, все такую же красивую, но не той холодной отстраненной красотой, что прежде, а иной, теплой и какой-то домашней. И она произнесла: – И мне приятно встретить вас. Особенно тебя, Гаара-кун, – она наклонилась к нему и осторожно, будто дикому зверьку, протянула руку. – Если хочешь, то можешь звать меня "тетей". Гаара же завороженно кивнул, потрясенный удивительной метаморфозой. – Так! – бодро сказал Раса. Гаара вздрогнул, скинув оцепенение. – Раз уж вы познакомились, то, пожалуй, моему сыну пора встретиться с братом и сестрой. И покушать заодно, вы же проголодались? – Гаара показалось, что его отец несколько бодрится, и при этом весьма заметно. Чувствовалась некая неестественность тона, которым он говорил, слов, которые он произносил. Казалось, Раса подготовил и отрепетировал эти фразы заранее, а сейчас лишь повторяет выученное, как школьник, рассказывающий с трудом зазубренный стих – вроде и с выражением, но видно, что через силу, что его это тяготит, что он был бы рад, если бы его не спросили. Они переместились в столовую, где кроме них пока еще никого не было. Судя по всему, апартаменты Казекаге были выдержаны в едином стиле – те же неброские деревянные панели, картины, преимущественно пейзажи страны Ветра. Мебель, впрочем, была внушительной: мощная, резная, деревянная и весьма красивая. Странно, многого из этого он не помнил, будучи Каге, а ведь апартаменты после смерти отца достались ему неизменными. Но при этом были обставлены весьма аскетично. Интересно, это на него так Пакура влияет или в прошлой жизни Гаары с Расой что-то произошло? Не успели они разместиться за уже накрытым к ужину столом, как высокий седой старик-дворецкий привел Канкуро и Темари. С достоинством поклонившись, он произнес: – Господин, я привел молодую госпожу и молодого господина, как вы и приказали, – голос старика тоже был преисполнен достоинства, а сам он, казалось, был воплощением услужливости, смиренного благородства и, как ни странно, неприметности. Выражение его морщинистого лица было спокойным и немного надменным, а взгляд бесстрастным. Двигался старик так плавно и тихо, что его движения не привлекали внимания – как не привлекает внимания путника листва дерева, шелестящая на ветру. Он был своего рода эталоном дворецкого – услужливый и незаметный. Гаара, мельком взглянув на слугу, стал с любопытством рассматривать брата и сестру. Несмотря на то, что воспоминания об этом периоде из прошлой жизни уже изрядно поблекли в его памяти, он все равно без труда узнал Темари и Канкуро. Брат, которому, видимо, еще не позволяли одеваться, как ему в голову взбредет, был одет не в черное ушастое нечто, а в приличное кимоно, тоже, впрочем, черное. Сестра оделась в белое кимоно с цветочным узором, а волосы у нее были забраны в неименные четыре хвостика. Поздоровавшись, Темари вместо поклона крепко обняла Гаару, а смущенный Канкуро, получив от сестры подзатыльник, крепко пожал ему руку. Гаара во все глаза смотрел на непривычное для него зрелище, называемое семейным ужином. Давящийся шпинатом Канкуро, с удовольствием наворачивающая суп Темари, ведущие беседу взрослые… И внимательно следящий за ними дворецкий. Каждый раз, когда мальчик вольно или невольно нарушал какие-нибудь правила этикета, взгляд слуги, казалось, становился еще тяжелее. Было ясно, что именно присутствие этого человека заставляет Канкуро есть так ненавидимый им шпинат, а Темари спокойно сидеть на месте. Этот же слуга прислуживал им за столом: подавал блюда, подливал напитки. Отвлёкшись от беседы с Яшамару, Раса стал расспрашивать Гаару о его жизни. Мальчик поначалу стеснялся, не зная, о чем можно и нельзя рассказывать отцу, но потом потихоньку расслабился и разговорился. Рассказывал о том, как его гоняют учителя, про городских ребят, к которым он частенько сбегал поиграть, о страшном и будто неживом Масамунэ-сенсее, старом Настоятеле Арате, любящем повспоминать о молодости в компании храмовой ребятни, и о добром Хотару-сане, который всегда его лечил. Затем уже Раса стал рассказывать Гааре о Суне и ее истории. Как Шодай Казекаге, Ивамото Ретто, объединил все кланы страны Ветра, о его мудром правлении и победе над Шукаку. О его друге и ученике Хеби Шамоне, ставшем следующим Казекаге. Он рассказал Гааре и о его дедушке, третьем Казекаге, великом мастере Джитона, который заключил союз с Храмом. Конечно, Гаара помнил и понимал, что все было не так радужно, как это описывал Раса. Что объединение было до жути кровавым, что Шамон проводил эксперименты над Шукаку, и, в особенности, над его многочисленными джинчурики, что дедушка по сути перебил всю оппозицию, сильно ослабив этим деревню. Конечно, здесь история могла пойти совсем по другому пути, но Каге из другого мира не верил в это. Так же Канкуро и Темари много рассказали Гааре про Академию Ниндзя. Что это жутко скучно, что важному и нужному почти не учат, заставляют изучать всякую чушь вроде чистописания и математики, и даже – о ужас! – литературы. Раса же считал, что все это очень важно, что шиноби должен обладать широким набором знаний, что он тоже этому учился и все ему пригодилось. На его сторону встали даже Яшамару и дворецкий, который утверждал, что: "Молодые господа должны получить соответствующее образование". Впрочем, судя по общей вялости и заученности фраз, понимающему взгляду будущей мачехи и обреченным вздохам Казекаге и слуги, подобные споры происходили неоднократно, и дети, даже если и соглашались для виду, все равно оставались при своем мнении. Когда сумерки над деревней сгустились окончательно, Яшамару встал из-за стола, уже освобожденного от еды, и, словно оправдываясь, произнес: – Я извиняюсь, но уже поздно… Боюсь, мы вынуждены вас покинуть. Гаара даже не успел толком расстроиться, как Раса сказал: – Что плохого в том, что мальчик переночует с семьей? – произнесено это было достаточно жестко. – Может быть и ничего… – пробормотал его собеседник. И уже громче продолжил. – Ладно, думаю я смогу убедить Нодзому-сана. – Спасибо тебе за это, Яшамару-кун, – уже теплее кивнул ему Каге, – но в одном ты прав: уже действительно поздно и детям пора спать, – и, обращаясь к Гааре, – сын, ты же не против, если мы постелим тебе в комнате Канкуро?***
В спальню Канкуро поставили еще одну кровать, из-за чего она стала казаться еще меньше. Конечно, изначально она была достаточно просторной, но будущий марионеточник уже сейчас был весьма увлечен ремеслом и потому его комната была частично преобразована в кукольную мастерскую и склад. Сами же дети разместились на кроватях, Канкуро на своей, Темари с Гаарой на второй. Беседа завязалась как-то сама собой. Наверное, это и было то, что называют "разговор ни о чем": слова текли рекой, собеседники перескакивали с одной темы на другую, порой возвращаясь назад к прежней теме. Могли долго мусолить одну, или за несколько минут сменить с десяток. Комната была полна тепла, но не того, которое порождает огонь, а иного, душевного, рожденного из смеха и улыбок. Надо ли говорить, что в кои-то веки Гаара был счастлив? Потом пришел дворецкий, с надменным лицом оглядел сборище и важно сказал: – Молодая госпожа, вам надо возвращаться в свои покои, а вам, молодые господа, пора ложиться спать. Прощание немного затянулось, Темари даже успела пообещать Гааре, что подарит ему своего старого плюшевого медвежонка, но все-таки была решительно уведена старым слугой прочь. Уходя, тот пожелал молодым господам спокойной ночи и погасил свет. Но после его ухода в комнате так и не наступила тишина, братья продолжали переговариваться шепотом, едва сдерживая смех. Бывало, кто-нибудь из них говорил: "Хватит, давай уже спать". Но спустя некоторое время кто-то снова что-то говорил, вспоминал и все начиналось заново. Окончательно затихли они нескоро.