Ветвь облачной сосны

Серафина Пеккала не помнила, сколько ей лет. Ведьмы Воздуха не запоминают таких вещей, ведь их мир простирается гораздо дальше чисел и мгновений, их мир — выше. Их мир — небо, устланное черным бархатом, и облачные сосны, возвышающиеся над обыкновенными, снисходительно поглядывающие на них с высоты, и холод, бодрящий, вдохновляющий холод, которого ведьмы не чувствовали. Три сотни — лишь примерное число, Серафина Пеккала округляла так же, как знакомые Лире ученые из Оксфорда. Двести девяносто или триста пятьдесят — это не имело значения. Люди были так привязаны к цифре, измеряющей их жизнь, что это было и грустно, и смешно одновременно — Серафина иронично усмехалась этой человеческой традиции, но вместе с тем из глубины души поднималась волна тянущей боли. Ведьмы всегда шли бок о бок с людьми — мужьями, любовниками, сыновьями, они постоянно появлялись в жизнях ведьм, а ускользали от них быстро, слишком быстро. Человеческая жизнь коротка. Те жизни, что ведьмы проживали вместе с ними, — еще короче. Фардера Корама ничего от них не отличало. И вместе с тем отличало практически все — от внешности до манеры улыбаться, криво и одновременно светло, располагающе, как за практически три сотни лет мало кто улыбался ведьме. И Серафина Пеккала улыбалась в ответ человеку, который спас ей жизнь. Ведьмы были не менее горделивы, нежели медведи, но между их кланами, между семьями не существовало таких понятий, как оскорбления, кровная месть. И относились к этому так же легко, как легок был воздух, по которому они неслышно скользили, оседлав ветвь облачной сосны. Однако точно так же, как медведи, — и сильнее, чем люди, — переживали чувство благодарности. Серафина сказала, что в долгу перед Фардером, что ему стоит только позвать — и она появится, спустится к нему с неба, спасет, укроет от опасности. Фардер Корам усмехнулся вновь — так красиво, как умел усмехаться только он, — и ответил, что есть и иные способы оплатить этот долг. И поцеловал ее. И Серафина поняла — шестым чувством, неизведанным, колдовским, а быть может, и самым человеческим на свете — что он будет любить ее всю жизнь. И эта любовь отравит его существование. Поняла и закрыла глаза. Под ее спиной бархатным покрывалом стелился мох, над их головами зашумела — и стихла, замерла, истлела — листва, и где-то в чаще пронзительно громко прокричала сова. Ни Серафина Пеккала, ни Фардер Корам ее не услышали. А потом живот ее округлился, и воздух сделался недружелюбнее — она носила человеческое дитя под сердцем. чуждое дитя, не ведьминское. Сын. Серафина чувствовала это, будто знала с самого начала, и наравне с гордостью сердце сжимала боль. Сыновья не остаются с матерями, сыновья — уходят к отцам, а после их забирает смерть — слишком рано, слишком скоро, прежде чем мать успеет осознать и смириться. Будто можно смириться с потерей единственного ребенка, своей плоти и крови. Сыновья доживают до сорока, до шестидесяти, до девяноста лет — в таком возрасте ведьмы еще юны, полны жизни, готовы к ней, а мужчины, сгорбившись в три погибели, с исполосованным — у кого морщинами, у кого шрамами — лицами покидают свой дом в последний раз. Серафина бы плакала, не будь так горда. И не люби она своего ребенка так сильно. И пришел день, когда королева ведьм воздуха не сумела взлететь и, выпустив из ладони ветвь облачной сосны, повалилась оземь прежде, чем другие ведьмы успели прибыть на помощь. Серафина Пеккала не помнила родов — помнила, как засмеялся их с Фардером сын, такой же смуглый, такой же красивый, такой же любимый, как протянул к ней крохотные ладони и обхватил за шею, удивительно сильно для младенца. И триста лет потеряли свое значение в сравнении с одним-единственным мгновением. И Фардер Корам забрал его — человеческое дитя, обреченное на жизнь, пролетающую со скоростью одного мига ведьминской жизни. Он дал обещание заботиться о сыне и приласкал Серафину, огладив по щеке, и она ему верила — Фардер был достойным человеком. Никому она не верила так, как верила ему, и никто не заслуживал доверия ведьмы больше, чем старейшина цыган. Тогда она отломила ветвь снова, в первый раз за долгое — долгое по-человечески — время, и взмыла в воздух, провожая единственных двух мужчин, которых любила в своей жизни, полным тоски взглядом. Фардер с ребенком на руках и деймонами скрывались из вида быстро и в какой-то момент полностью исчезли под сенью деревьев. И Серафина взлетела выше.