***
— Что ты натворил? — спрашивал папа, пока Элай настойчиво смотрел, как у него из кармана торчит пачка сигарет. Комната для свиданий была унылым дерьмом, как и вся эта тюрьма. Отец договорился с кем-то, и в результате Элай сидел в камере один. Но было скучно. Тут даже телека не было. Волосы приходилось мыть в раковине. На это занятие уходило несколько часов. И так почти целый месяц. — Почему меня не отпускают? — Элай протянул руки к бутылочке колы, которую притащил папа. Подождал, что скажет охранник, который любил все запрещать. Охранник промолчал. Элай забрал колу себе. — Отец старается никому не навредить. — Репутацию себе не попортить он старается. — Покивал Элай, попивая газировку. — Ты же знаешь, что сейчас выборы в округе. — Папа говорил спокойно. — Ему все это совершенно ни к чему. — А мне теперь сидеть из-за этого что ли? Ко мне прокурор приходил, они суд через неделю назначили, обещают меня в асфальт закатать, а отец даже не соизволит помочь! — Сам виноват. — Ответил папа. Вот это Элая потрясло. Он вообще родителей не понимал. Они как будто и не хотели его вытаскивать. Отец так вообще сам его сдал. Теперь Элай гнил здесь уже долбанный месяц и еще неизвестно было, когда это закончится. Это Элая не устраивало совсем. Кола закончилась слишком быстро. Папа нагло закурил, эффектно чиркнув серебрянной зажигалкой. Сигарета со вкусом шоколада воняла знатно. Элаю очень хотелось вырвать ее из тонких и слабых пальцев папы. Элай был тем уродцем, без которого приличной семье никуда. — Отец позаботится, чтобы у тебя было все нормально. Даже если посадят. — Так все-таки посадят? — Я сказал «даже». Элай, — папа посмотрел на него внимательно, — так нельзя больше. У нас с отцом уже сил нет на все твои выходки смотреть. — Папа нервно курил. — Иногда мне кажется, что все это и к лучшему. — В тюрьму меня сунуть? — Поймешь, что все не просто так сходит с рук. — Меня там трахнут или убьют. Или все вместе. — Не сочиняй. Тебя пальцем никто не тронет. Где у вас пепельница? — папа обратился к охраннику. — Пепельниц нет. — Ответили ему. — Плохо. — Папа забрал у Элая пустую бутылку, выкинул туда окурок. — У тебя волосы потускнели. — С чего бы это, правда? — Обрежь. Они тебе ни к чему. Как же Элая все это бесило. Он сходил с ума. От одиночества, от запертой двери, от постоянно грязных волос, охранников, от пресной еды — от всего. Приходил прокурор. Наговорил обвинений на три расстрела. Но остановился на трех годах. Отец обещал не больше года устроить. Но суть была одна — они не хотели ему помогать. Это было сказано давно почти прямым текстом. Из-за этого Элай почти не спал ночами. Крутился на неудобной койке и сжимал кулаки от злости. Он винил во всем родителей.***
На Олиа висело убийство. Официально. Неофициально — еще черт знает что. Олиа был из тех, кто, как казалось, заключением совсем не тяготился и чувствовал себя комфортно. Но все вокруг уже знали, с каким трудом Олиа открывал глаза в семь утра, и сколько моральных сил нужно было, чтобы подняться с кровати. Миша — омега, с которым Олиа делил камеру — был ранней пташкой. Казалось, что они бы никогда не ужились. Но Миша не мешал, не задавал лишних вопросов и был сильным и послушным. В семь утра пронзительно звучала сирена. Олиа часто в это время пытался укрыться от этих звуков, забраться под одеяло и урвать еще немного сна. Но сейчас он лежал с открытыми глазами и думал. О том, как убедить Тая не творить херню и не задирать нос— доставалось же в итоге и Олиа. Еще завелся стукач, который возомнил себя умнее всех. И опять же прихвостни Тая осмелели и толкали наркоту прямо под носом у Олиа и Керхмана. Это грозило огромными проблемами — проверками, разбирательствами и полетевшими головами. Нил уже давно беспокоился. Миша спрыгнул с верхней полки. Кровать покачнулась, и Олиа недовольно нахмурился. — Знаешь, — проговорил Олиа. — выловим у себя этих торгашей, да я найду, что с ними сделать. Миша отпил воды из большой бутылки. — Людей Тая? — Да, их. — Хуже не будет? Олиа тяжело вздохнул: — Делай, как я говорю. Олиа откинул одеяло и уселся на кровати. Поежился от утреннего холода, обхватив себя руками. Рядом висело маленькое зеркало. Зеркало показывало, что пушистые волосы опять торчали во все стороны. Олиа походил на черта с такой прической. Бледный, с черной гривой и худой до ужаса, с длинными ручками-ножками. Олиа думал почти всю ночь. Проснулся еще час назад. Он не любил делиться своим и не любил терять контроль над всем этим бардаком. А Тай был тем, кто творил весь этот хаос. И Олиа понимал еще, когда все это не делалось так нагло, но Тай по-другому не мог. Тай еще в детстве стремился забрать все игрушки себе. У взрослого Тая все стало только хуже. Миша быстро переодевался. Олиа пригладил волосы, стянул их в один распушившийся хвост, да закутался в куртку — одна тонкая майка с утра совсем не грела. — Штаны подай. — Олиа кивнул на свои брюки, висевшие на спинке стула у противоположной стены. — И скажи ребятам, чтобы всех тех, кто наркоту будет толкать, ко мне тащили. Миша протянул Олиа его штаны. — И что ты с ними делать будешь? — Беседу проведу. И тащи крысу заодно. Разберемся со всеми за раз. Олиа встал и подошел к решетке, уткнулся в нее лбом, посматривая на пространство за ней: широкое помещение, решетки по периметру в три этажа, два слоя рабицы. Олиа и Миша жили на втором, в самой последней камере ряда, в самой большой и просторной, такой, что и холодильник сюда влез и удобное кресло со столиком. У Тая в соседнем блоке была такая же камера. И Олиа в последнее время честно не понимал, как он это допустил. Как так, вообще, получилось, что братишка вдруг заимел такую власть в их маленьком уютном мирке? — Много крови за раз. — Отозвался Миша. — Не будет крови. — Олиа прислушивался к звукам из других камер. Все просыпались, шевелились, разговаривали и ругались. — К вечеру чтобы было все чисто, Миша. — Я понял. Олиа довольно улыбнулся. Решетки открывались в семь тридцать, и в тоже время начиналась проверка. Миша сразу же выходил из камеры, послушно стоял и ждал. Олиа часто опаздывал, только вставал с кровати и все еще пытался найти свою одежду и привести себя в порядок. Но сегодня, опять же, Олиа не задерживался. Вышел сразу, привалился спиной к стене и огляделся вокруг. — Начальник ходит. — Шепнул Миша. — Что-то случилось? — Олиа скосил глаза в сторону соседней камеры. Там стоял только один омега. Маленький, серенький, как мышка. Точеный, правда, как дорогая изящная статуэтка. Очень милый. С пухлыми щечками и губками. Омежка смотрел в пол, как будто и не слушал перешептывания насчет самоличного явления начальника. Олиа знал: начальник или к омежке, или к нему. И лучше бы это был первый вариант. Хоть Керхман и любил своего милого Рена, мозги потрахать Олиа он никогда не отказывался. Но начальник этой мерзкой дыры, красивый тридцатилетний альфа в костюме и в очках — как будто хотел стать моделью, но где-то свернул не туда — отделился от охраны и пошел в их сторону. Олиа внимательно следил за ним, по привычке щуря глаза. Рен тоже поднял голову и даже дыхание задержал, но получил лишь один долгий взгляд и кивок. — Олиа! — Громко сказал Нил. — Пошли, поговорим быстро. — И зашел в камеру, потянув Олиа рукой за собой. Там прошелся до стола, подвигал два горшочка с маленькими цветами, задумчиво оглядел магниты на низком холодильнике. — Что случилось? — Олиа привалился спиной к решетке у входа. Рядом был Миша. Казалось, что разговор приватный, но Олиа знал, что тот внимательно слушает. — Еще пока ничего, но случится. — Альфа сел на стул и снял очки, протер их. — На неделе новенькие будут. — И чего? — Без разборок, Олиа. — Звучало с угрозой. — Таю это лучше скажи. Я без дела руки не распускаю. — Я с Таем поговорю. Там пацан есть. Мальчишка совсем. Нужно присмотреть. — Зачем? — Он сын сенатора Эванса. Что-то натворил там, что даже отмазать не смогли. — Таких вообще сажают? — Как видишь, — начальник встал, — ему год дали, надо этот год протерпеть. Нас очень сильно попросили, Олиа, понимаешь? У Рена нет соседа. Я сделаю так, чтобы это место досталось мальчишке. Ты проследи, чтобы все нормально было, хорошо? Нам не нужно, чтобы что-то дошло до сенатора или до управления тюрем, понятно? Олиа понятливо кивнул, но все-таки спросил: — Что значит «присмотреть»? — Мальчика нельзя обижать. — Я не отвечаю за других. Керхман встал и покачал головой. За стеклами очков он метал острые взгляды по сторонам и в Олиа. От такого поведения и от запаха альфы было некомфортно, но Олиа терпел и казался расслабленным. — Не ври. — Керхман покачал головой и резко сделал пару шагов к Олиа. Слишком быстро и близко. — Не зарывайся, Олиа. — Свистящим шепотом пригрозил начальник, приближаясь почти вплотную. — Не зарываюсь, Нил. Даже и не думал. Альфа смотрел на него сверху вниз, пока за спиной у Олиа спокойно стоял Миша. — Присмотри за ним. — Еще раз попросил Нил. — И за Реном, пожалуйста. Чтобы этот мальчишка его ничем не обидел.