Кое-что важное

      Донателло выпрямляется, потягивается, на несколько минут переставая остервенело долбить по клавиатуре. Он неторопливо разминает шею, лениво трёт кулаками слипающиеся глаза и устало зевает. У него такое ощущение, словно к его носу приклеены очки со стёклами в бесконечных разводах, а под веками – песок. После нескольких часов почти полной неподвижности тело неприятно ломит, голова раскалывается, в висках начинает противно гудеть.       Время на компьютере показывает два ночи, но ложиться спать он и не думает. У него достаточно много работы, которую необходимо выполнить как можно скорее, так что ничего, переживёт как-нибудь. Это действительно важно.       Спустя ещё примерно полчаса Дон вдруг начинает улавливать какое-то странное шебуршание за дверью лаборатории. Повернувшись на звук, мутант вглядывается в полумрак плохо освещаемой комнаты, вслушивается в тишину давно заснувшего убежища, насторожившись внезапно, но приходит к выводу о том, что ему просто-напросто показалось.       Умник тянется к кружке с кофе и собирается было отпить ещё немного, когда понимает, что напиток закончился, на прощание оставив на стенках неаккуратный некрасивый след.       Странно. Он не помнит, чтобы допивал до конца.       Решив, что все несостыковки и непонятки растворятся, стоит ему как следует выспаться, Донни сжимает двумя пальцами переносицу и прикрывает глаза, сдержанно выдыхая и мотая головой. Должно быть, ему просто нужно немного кофе. Да, да, совсем не помешает отодрать от стула свою ленивую задницу и пойти позаботиться о том, чтобы кружка вновь была полной.       Он поднимается тяжело и неуклюже, в душе радуясь тому, что учитель Сплинтер и братья не имеют возможности видеть его позорной неловкости. Странное беспокойное чувство захлёстывает Донни, когда он отодвигает стул и разворачивается к двери; он настороженно замирает, заторможено моргая и жмуря воспалённые глаза.       Несколько минут абсолютной тишины позволяют ему убедиться в том, что невидимая опасность за пределами комнаты ему всего лишь померещилась. Опять. Он небрежно хватает кружку со стола и шлёпает в коридор расплывчатой тенью, ни капельки не напоминая сейчас умелого ниндзя.       Возвращается в комнату Донни пошатывающийся от усталости и раздражённый. Кофе, как выясняется, кончился, так что умник просто оставляет кружку в раковине и возвращается в свою обитель ни с чем. Только переступив порог, он на удивление чётко понимает, что что-то точно изменилось, пока его не было. Тетради сдвинуты на край стола, кругляшка от донышка кружки в свете монитора не видать... Он крупно вздрагивает, когда из-под кровати доносится подозрительный шорох и уже тянется слепо к небрежно оставленному в углу бо, но в следующую же секунду опускает руку, выдыхая с облегчением.       Пресвятые панцири, это всего лишь Майки. Майки.       Судя по всему, прокрался сюда, пока Донни ходил за кофе. Гений черепашьей команды не любит подобного рода сюрпризы, но младший, кое-как выбравшись и выпрямившись, прячет руки за спиной, поэтому Дону становится интересно, что это там у него такое.       – Опять не спишь? Сбрендил совсем. Ты помнишь, во сколько нам вставать? – передёрнув плечами, младший опасно щурится и смотрит исподлобья так, словно Донни ему задолжал. Очень, очень, очень многое задолжал. Быть может, если бы на месте Майки сейчас стоял Раф или Лео, Донни не терял бы бдительности и насторожился бы, успел бы вовремя среагировать, но нет. Это же Майки, их милый безобидный Майки, что такого он может сделать, правда?       – Я не... В смысле... Ты ведь знаешь, как это важно, ну.       Подарите ему уже кто-нибудь новый язык и выспавшийся организм, пожалуйста. А ещё порцию чистой бодрости или упаковочку кофе, чтобы днём его руки не дрожали как у наркозависимого во время ломки.       – Знаю. Но немного нечестно давать обещания, а потом нарушать их, верно? – младший угрюмо поджимает губы. Голос его звучит на октаву ниже обычного, кажется незнакомым, чужим. Обладатель фиолетовой повязки отгоняет неприятное назойливое чувство, беспокойно ползущее огненной змеёй вверх по позвоночнику.       – Я обещал постараться лечь пораньше, то есть пораньше закончить работу. Я действительно постарался, – просто пожимает плечами Донни, говоря этим своим жестом, что его и не упрекнёшь, не подкопаешься толком. Никакой конкретики.       Наверное, Майки будет сердиться, ругать его и упрашивать так больше не делать. На лбу его появится неглубокая складка, когда он нахмурится, а рот непонятно искривится, передавая его растерянность и недовольство. Перед ним даже не то чтобы неудобно, стыдно скорее. Донни не может оттолкнуть младшего или его заботу, потому что, хоть никто никогда и не пробовал от этой заботы отказаться, он знает откуда-то: оттолкнёшь больнее дозволенного – больше ничего подобного в свой адрес можешь не ждать.       – Хэй, я ведь не указал на то, что говорю о твоих обещаниях. Речь обо мне шла. Я, может быть, поклялся дожить до того момента, когда утром столкнусь с тобой возле ванной и не замечу синячищ под глазами.       Донни возводит глаза к потолку, а Майки в ответ на это показывает язык. Жест, ставший традиционным для них при выражении возмущения или желания ладонь в лицо впечатать со смачным таким шлепком.       – Ложись спать, давай, – младший улыбается совершенно обезоруживающе и выжидающе переминается с ноги на ногу. – Осталось-то всего ничего, что ты успеешь? Отдохни лучше.       – Нет, Майки. Прости, но нет. Я почти закончил чертежи новых очистительных сооружений и это не подождёт до завтра, – владелец шеста бо, сгорбившись, делает было пару шагов вперёд, но его останавливает Майки, выставив вперёд ладонь, и он вспоминает вдруг, что у того всё ещё что-то спрятано за спиной. Увидев, что именно, Донни хочет от души засмеяться, но так как слишком устал для этого, то лишь выдавливает угловатую улыбку.       – Я бы на твоём месте был посговорчивее, – опасно сверкнув глазами, младший хмыкает пакостно, постучав по груди брата дулом водяного пистолетика.       – А не то что? Подмочишь мою репутацию?       – Подмочу твой драгоценный компьютер, лапушка, – выражение лица у Майки становится притворно-ласковым. Пока Дон косеет от «лапушки» (Майки никогда не называет их котятами-зайками-рыбками и подобным всерьёз, у него если и есть прозвища, то для каждого по-своему особенные, связанные с местом, событием или запомнившимся случаем, прозвища, пробуждающие какие-то воспоминания), он направляет пистолет куда-то вбок и с расстояния вытянутой руки стреляет в висевший на стене постер. Гений черепашьей команды понятия не имеет, что этот прохвост настырный сделал с бедной детской игрушкой, но эффективность у неё повысилась до уровня мини-брандспойта.       – Ух ты, неплохо, – шепчет Донни, разглядывая плакат, до которого струя не просто долетела с такого расстояния, но и намочила его весь. – Ты даже запомнил, что именно к этому плакату я не питаю особой любви, надо же.       Они смотрят в упор друг на друга какое-то время, а потом неожиданно приступают к небольшой словесной битве.       – Ты полагаешь, Майки, что моё физическое состояние до такой степени оставляет желать лучшего, что я не смогу скрутить тебя, если ты захочешь навредить моей технике?       – Прямо сейчас? Не-а, не сможешь.       – В тебе много самоуверенности.       – В тебе много усталости. Не смущает, что я сумел прокрасться к тебе и остаться незамеченным? Я могу проделать тот же самый трюк завтра. Или послезавтра. Сворачивайся, Донни. Никто не пострадает, если ты будешь паинькой.       – Вот как? С каких это пор ты перешёл у нас на тёмную сторону? Мне всегда казалось, м-м… Как ты там говорил? «Не мои методы»?       – Что поделать. До чего ты способный, смог помочь мне подыскать новые подходы к решению проблем.       – По-твоему, это проблема?       – Да.       – Мне не пять лет, Майки. Не пытайся контролировать меня или мои действия, я сам способен о себе позаботиться.       – Конечно же, тебе не пять, в пять лет ты спал свою ежедневную норму. Удивительно, правда?       – А второе предложение? Его слышал или мне повторить?       Спустя несколько минут пререканий Донни сдаётся. Он слишком, слишком устал, Майки стоит в его комнате и целится водяным пистолетом в его всё ещё включённый компьютер, давая ему повод сегодня лечь со спокойной совестью, а завтра встать в плохом настроении и ворчать весь день о том, что это Майки виноват во всех незаконченных делах и неразберихе, так что…       – Ты жестокий, знаешь об этом? – шепчет гений черепашьей команды, когда наброски чертежей сохранены, компьютер выключен, а он сам валяется в кровати, позволяя заворачивать себя в одеяло. На самом деле, он искренне благодарен, и они оба знают об этом.       – Да-да, очень. Можешь подать на меня в суд, мистер, но пистолет я до завтра спрячу, так и знай, – Майки улыбается и фыркает, пристраиваясь рядом. Только было прикрывший глаза Дон подскакивает от неожиданности, тут же оказываясь уложенным на место. Он кое-как расслабляется, моргает растерянно, уставившись в потолок и шепча снова:       – Майки?       – Что, что тебе?       – Мы развалим кровать. Наш и без того скудный семейный бюджет понесёт потери.       – Спи давай, а. Потому что если ты сейчас же не уснёшь, завтра нести придётся мне. Тебя. На своём панцире. – Ты меня грохнешь своим водяным пистолетом?       – Нет, ты просто свалишься от недосыпа где-нибудь по пути.       – А всё же… Майк?       – М-м-м?       – Что ты сделал с моим кофе? Ты убил его, да, изверг?       – Спи.