***
Джин нисколько не помогал забыться. Злость, обида и непонимание терзали художника с остервенением своры голодных собак, рвущих на части несчастную жертву. Царящее вокруг развратное веселье больше раздражало, чем помогало отвлечься от тяжких дум, но он продолжал упорно сидеть под пологом яркого шатра, без особой заинтересованности рассматривая размалеванных, громко хохочущих девиц и их кавалеров. Раздражало абсолютно всё, однако Габриэль твердо решил — этот вечер, а, возможно, и ночь, он проведёт, пустившись во все тяжкие, напьётся и поимеет кого угодно, но выбросит из головы все до единой мысли о маленьком белокуром чудовище. Решение было до безобразия простым, но вот с его реализацией дело не ладилось… − Не эти ли два сердца бились в лад, Плащ на двоих деля, и звёздный сад Внимал обетам? Что же впереди? Я знаю только, что его настиг; Но он дрожит и подавляет крик: «Оставь − тебя не знаю − уходи!»* Пробормотав себе под нос сложившиеся строки, Габриэль мрачно посмотрел на почти опустевший бокал и в сердцах выплеснул остатки джина на землю. Запустить ни в чем не повинную ёмкость в сторону ему помешала рука, опустившаяся на плечо и тихий приятный голос, прозвучавший у самого уха: − Давно тебя нигде не было видно. Ушёл с головой в работу? Данте повернулся. Лицо молодого человека, склонившегося над ним, показалось знакомым, но ни сил, ни тем более желания вспоминать его имя не было. Итальянца хватило только на то, чтобы вопросительно приподнять брови. − Райли, − подсказал молодой человек и, не спрашивая разрешения, уселся напротив. — Я позировал тебе для одной из картин, — он накрутил на палец волнистую каштановую прядь, выбившуюся из нарочито небрежно завязанного хвоста, и кокетливо улыбнулся. − И не только позировал… − Райли, − кивнул Габриэль. − Да, помню. Что ты тут делаешь? − То же, что и все эти милые дамы — томлюсь в ожидании клиента. Итальянец удивлённо хмыкнул. − Здесь? Он немного подался вперёд, с любопытством заглянув в светло-карие глаза собеседника — одного из представителей элиты лондонских «мальчиков», которая, Данте прекрасно знал, в Садах практически не появлялась и уж точно в них не работала. — Насколько я помню, ты предпочитал более тихие и комфортные места. Что-то вроде борделя мадам Жозефины. Райли тихо фыркнул и кивнул. − Так и есть, − он огляделся и, откинувшись на спинку дивана, улыбнулся. − Но, к сожалению, бордель прикрыли. Вернее, он процветает, как и прежде, но нам туда ходу нет − полиция сделала своё дело. До сих пор с ужасом вспоминаю, как уносил ноги… − Райли передёрнул плечами. − Удивительно, что никого из наших не сцапали − был явный донос. Вообще, полицейские рейды в бордели участились, так что Сады сейчас для нас самое безопасное место, поверь. К тому же, мы не занимаемся этим в кустах, ни в коем случае. Здесь мы только знакомимся, а все остальное… − он понизил голос, − Ты слышал о таверне «Белый лебедь»? — Данте кивнул. — Хозяин заведения тайно предоставляет нам чудесные комнаты на втором этаже. За определённую плату или услугу, сам понимаешь. Ох, он та ещё сволочь − своего не упустит, но в любом случае так спокойней. Никому не хочется оказаться у позорного столба, на каторге или… − Райли снова передёрнул плечами и невесело усмехнулся. − Господи, − Данте поморщился, − неужели у полиции других дел нет, кроме как выслеживать мальчиков? − Ну… никто не отменял законов, − ответил молодой человек. − Иногда складывается впечатление, что мы так и застряли в старом добром средневековье вместе с его «охотой на ведьм», − он тяжело вздохнул. — Доблестные блюстители нравственности и правопорядка озверели в последнее время. Рыщут сами, нанимают сыщиков, и ты прав: будто им больше нечем заняться, будто вовсе не существует других преступлений… Страшно. − Ты не кажешься очень уж напуганным, − улыбнулся Габриэль, изучая лицо молодого человека. − Жить-то на что-то надо, − Райли вздохнул и легко коснулся его руки. — Ну, а как поживаешь ты? Слышал, ты выставил новую картину. − О, неужели ты интересуешься моим творчеством? — усмехнулся итальянец. − Что тебя так удивляет? Мы же работали вместе, − промурлыкал Райли, хитро улыбаясь. − И я был бы счастлив вновь… поработать с тобой, − тихо произнёс он и провёл кончиком языка по губам, окинув художника томным взглядом. Габриэль хмыкнул и, отведя глаза в сторону, пробормотал: − Да, новая картина была выставлена сегодня в Академии. «Благовещение»… − он нахмурился и нервно взъерошил кудри. Образ разъярённого Тимоти, его сверкающие гневом и ревностью глаза, едва не брошенное в бездумной ярости оскорбление, поджатые в обиде нежные розовые губы, худые плечи, которые с силой сжимали его руки, ответная оплеуха, шарф, ненужной тряпицей упавший у его ног — все это упорно не желало покидать мысли художника. Резко выдохнув, Данте потёр грудь и поморщился, вытащив из-за пазухи яркий аксессуар, немногим ранее украшавший шею Тимоти. Сдавленно зарычав, итальянец смял в руке пёструю ткань. − Ты в порядке? — поинтересовался Райли, с тревогой глядя на окончательно помрачневшего художника. Габриэль откинул с лица блестящие черные кудри и посмотрел на него долгим оценивающим взглядом. Конечно, о сравнении с Тимоти не могло быть и речи — с невинно-соблазнительной красотой мальчишки решительно никто не мог сравниться, он уже смирился с этим фактом, но и Райли вовсе не был уродцем. Очень даже привлекательный молодой человек. И явно намекающий на продолжение беседы. Что же, он не против продолжить. Ведь ради этого он и пришёл сюда, не так ли? Чтобы отвлечься, расслабиться и, в конце концов, забыться. Кто поможет ему в этом — мужчина или женщина — значения не имело. Через силу улыбнувшись, Данте накрыл изящной ладонью руку молодого человека. − В полном, − склонив голову набок, он игриво приподнял бровь. — Не переживай, я в полном порядке и… ты же познакомишь меня поближе с «Белым лебедем»? − С большим удовольствием, Данте. Заплатив по счёту, Россетти поднялся. Скомканный яркий шарф так и остался сиротливо лежать на столе. Уже на выходе из Садов художника окликнул звонкий голосок. Узнав его, он ускорил шаг, потянув за собой притормозившего Райли, не желая никаких объяснений. − Габриэль! Постой! Недовольно скривившись, Габриэль остановился, обречённо вздохнул и повернулся к подоспевшей Розалии. − О, дорогая, я думал, ты все ещё продолжаешь сверкать рядом с моей картиной, затмевая этот сомнительный шедевр своей красотой, − язвительным тоном произнёс он. — Но, как вижу, ты уже освободилась от тяжкого бремени славы и вернулась к более насущным делам. Не смею тебя задерживать — этим вечером в Садах весьма оживлённо, а предлагаемые услуги необычайно многообразны, − он подмигнул Райли, − так что тебе стоит поспешить. Девушка пропустила мимо ушей откровенное хамство и, подозрительно покосившись на Райли, спросила: − Тимоти не с тобой? Я думала, что вы ушли вместе. − Как видишь — нет, − развёл руками итальянец. — После весьма занимательного разговора мы расстались. Розалия облегчённо выдохнула. − Слава Богу, значит, ты все-таки поговорил с ним. Бедный мальчик, он был так расстроен. Надеюсь, ты утешил его, ведь он совершенно не заслужил всех этих нападок. Но где же он сейчас? − Почём мне знать? — фыркнул Габриэль, абсолютно не понимая, о каких нападках идёт речь, но закипающее с каждым мгновением раздражение не позволило заострить на этом внимание. − Вероятно в пабе у дядюшки, где самое место его стеснительной и глупой персоне. Впрочем, ты можешь сама проверить, а заодно утешить этого до смешного ранимого мальчишку, — он пожал плечами и отвернулся, не желая продолжать разговор. − До смешного ранимого?! — Розалия не поверила своим ушам. − Как ты можешь такое говорить, Габриэль? — она ухватила его за руку и настойчиво развернула к себе. — Тимоти прилюдно оскорбили и высмеяли, и твой язык поворачивается назвать его после этого до смешного ранимым?! Да ты ничуть не лучше всех этих чванливых индюков! Ты просто невыносим! А я-то поверила, что ты изменился, поверила в то, что ты полюбил. По-настоящему. Но, видимо, я ошиблась: ты не способен любить никого, кроме себя! Тебе плевать на чувства других! Ты только и делаешь, что пользуешься ими, влюбляя в себя красивыми и пустыми словами, а когда тебе наскучивает — бросаешь! В тебе нет ни капли морали! Ты — предатель и это, − девушка ткнула пальцем в замершего Райли, − лучшее тому доказательство! − Нет, вы только послушайте, кто тут запел о морали — обычная шлюха! − рассмеялся Габриэль, кладя руку на плечи молодого человека. Вторая за вечер увесистая оплеуха не заставила себя долго ждать. Отшатнувшись от разъярённой девушки, итальянец зацепился за собственные ноги и если бы не Райли, вовремя подхвативший его — позорно растянулся бы на земле. − Кто как не шлюха может говорить о морали?! — воскликнула Розалия, сверкая гневным взглядом и сжимая кулачки. — Кто как не она лучше других видит бессердечие и всю грязь человеческой души? Твоя душа черна как ночь, Данте, а сердце — холодный камень! Я очень надеюсь, что теперь Тимоти поймёт, с кем его угораздило связаться! Поймёт и ужаснётся! И, знаешь, что я тебе скажу? Может, это и к лучшему! Потому что ты − жестокий, бессердечный эгоист − не заслуживаешь и мизинца Тимоти! Не заслуживаешь бескорыстной любви этого чистого, прекрасного мальчика! — девушка в сердцах ударила его кулачком по груди. − Хватит! — прорычал Габриэль, оттолкнув её и едва удержавшись от ответного рукоприкладства. — С меня хватит! Думайте, что хотите! Оба! Мне плевать! Схватив за руку ошарашенного Райли, он потащил его к выходу. Молодой человек обернулся и, прежде чем скрыться за ажурной оградой Садов, успел заметить горькие слезы, хлынувшие из глаз хрупкой девушки.***
Мерцающий свет нескольких свечей изо всех сил пытался развеять мрак в небольшой уютной комнатке, расположенной на втором этаже таверны и, возможно, ему бы это удалось, если бы не художник, напоминающий своим видом грозовую тучу. Оказавшись в «Белом лебеде», Габриэль первым делом потребовал выпивки, чтобы успокоить взвинченные до предела нервы. Но, видимо, ему было не суждено обрести душевное спокойствие — обвинения Розалии не переставали звучать в его голове, больно раня своей несправедливостью, а влитый в отчаянной попытке забыться джин вовсе не пьянил, ещё больше усугубляя его мрачное настроение. Пройдясь по комнате и пнув подвернувшийся на пути стул, он опустился на вычурно пёстрое покрывало широкой кровати, отхлебнул из горлышка и глухо застонал, положив голову на руки. − Вот скажи мне, неужели я так ужасен? Что преступного я сделал, сказав пару льстивых слов даме, которую хочу заполучить в качестве модели? Модели — не больше! Я не виноват, что мои слова расценили по-своему, приревновав меня на пустом месте. Глупый мальчишка… А перевод? Ведь я не желал ничего дурного, руководствуясь самыми благими намерениями. Но вместо благодарности получил поток оскорблений и парочку оплеух! − Самые благие намерения обычно и оборачиваются трагедией, − мягко улыбнулся Райли, выслушав сбивчивый и непонятный ему монолог, забрал из нервно подрагивающих пальцев бутылку и отставил её в сторону. — Нет, ты вовсе не ужасен, Данте. Просто не каждый может понять тонкую душу художника, его способ выражения чувств… − А ты понимаешь? — горько усмехнулся итальянец и покачал головой. − Я хочу так думать, − прошептал молодой человек. Присев рядом с художником, он запустил пальцы в его буйные кудри и привлёк к себе. — А ещё я хочу помочь тебе забыться… если ты не передумал, конечно. − Мне это необходимо, − согласился Габриэль, − полное забвение… Райли чуть улыбнулся и несмело приник к его губам. Усмехнувшись про себя, Габриэль смял его наигранную робость ответным жадным поцелуем. Нежный и страстный, трепетный и иногда теряющий над собой контроль, но никак не жестокий, Россетти был словно не в себе: он безжалостно терзал покорное тело, оставляя на нём красные полосы от коротких ногтей, сжимая до синяков, которые непременно проявятся красочной палитрой на тонкой ухоженной коже. Райли вскрикивал от боли, но терпел — что поделать, такова его работа. Он безропотно покорился, когда руки итальянца грубо развернули его и, заставив склониться, без лишних церемоний стянули брюки. Поняв, что Данте не собирается растрачивать себя на прелюдии, Райли сдавленно выдохнул: − Погоди… Пошарив под разбросанными по кровати подушками, он протянул ему склянку с маслом. Горькая обида и злость, неумолимо копившиеся весь вечер, наконец-то нашли выход: в жёстких ласках, в желании хоть на ком-то отыграться, отомстить за незаслуженно полученные оскорбления. Оставив на плечах молодого человека несколько ярких отметин от зубов и заставив приглушённо вскрикнуть, Габриэль вжал его в постель и… вдруг замер. Одно движение — и он утолит свою жажду отмщения, но навсегда расстанется с ощущением чистоты и восторга, которое неизменно дарило ему тело Тимоти. Предаст этот храм, который он не раз воспел в своих никчёмных стихах. Предаст сияние чистых голубых глаз, наполненных любовью. Предаст доверие человека, признавшегося ему в своих бескорыстных чувствах. Он — трус, он не смог ответить теми же словами, смалодушничав, испугавшись за свою мнимую свободу. Глупец, он лишился её, едва взглянув в голубые наивные глаза. Тимоти не прав — он не притворщик. Права Розалия: он ни кто иной, как − предатель. − Я не могу… − Он выпустил Райли и, упав рядом, зашептал: — Не могу… Прости… Дьявол, я не понимаю, что со мной. Мне плохо и обидно, но… − он неожиданно всхлипнул и зажал ладонью рот. Райли повернулся к нему. После долгого молчания, нарушаемого сдавленными всхлипами художника, он тихо произнёс: − Ты любишь его. Того мальчика, о котором говорила… я не знаю её имени. − Розалия, − Габриэль перевёл на него покрасневшие глаза и кивнул. − Да. Я люблю его. Теперь я это понимаю. − Тогда иди к нему, − Райли улыбнулся. — Я не обижусь. − Он не станет меня слушать, − грустно усмехнулся итальянец, но поднялся и начал приводить себя в порядок. − Смотря, что ты ему скажешь. Габриэль задумчиво посмотрел на него и согласно кивнул. − Прости, что был груб с тобой, − извинился он, тяжело вздохнув. − Все в порядке. У меня бывало гораздо хуже, уж поверь, − успокоил его Райли. — И знаешь что? Я, правда, не думаю, что ты ужасен. Уходя, Данте оставил ему заслуженную плату — не за продажную любовь, но за предоставленную возможность окончательно разобраться в своих чувствах. И, наконец, принять их. ПРИМЕЧАНИЕ: *Не эти ли два сердца бились в лад, Плащ на двоих деля, и звёздный сад Внимал обетам?.. — Данте Габриэль Россетти, «Найденная» (бессовестным автором в нетленные строки поэта внесены небольшие изменения, но только ради контекста…))