Тонкая дрожь внутри

      Я пришёл к дому соседей с намерением спросить о самочувствии Тима, но никого там не обнаружил. Позвонив ещё немного, я спустился с крыльца и прислушался: может, омега где-нибудь на заднем дворе, но ничьего присутствия слышно не было, зато я отчетливо различил звук останавливающейся у гаража машины. Из нее вышел мистер Харрисон в форме, у которого я и решил разведать о местонахождении Тима. Однако оказалось, что альфа сам не знал, где находится омежка, и только предположил, что тот, наверное, отправился со своим папой куда-нибудь. Уходить сразу было как-то неудобно и невежливо, и мы завели непринуждённую беседу о погоде да красотах нашего коттеджного сектора.       Отец Тима представлял собой статного альфу с мощным торсом, сильными руками и по-военному прямой и твёрдой осанкой. Лицо его было спокойно и серьезно, нос с небольшой горбинкой, проницательный взгляд, при разговоре устремлённый прямиком в глаза собеседнику. Альфа общался, не используя ни жестов, ни оживлённой мимики. Он производил впечатление строгого человека, который держит в ежовых рукавицах не только своих подчинённых в армии, но также и свою семью дома.       И я так думал до тех пор, пока из салона другой машины, подъехавшей к дому с разницей буквально минут в десять, не выбрался русый омежка и не помахал нам приветственно рукой. Альфа мгновенно переменился в лице: всё внимание сосредоточено на низеньком объекте, мой предыдущий вопрос начисто забыт, весьма оригинальное приветствие его омеги проигнорировано, а на щеках появились совершенно неожиданные для такого с виду сурового человека ямочки.       — Тимми, я уже соскучился по тебе из-за этой работы, — мужчина раскрыл объятия, в которые тут же влетел его сын.       — Я тоже соскучился, папочка, — альфа оторвал от земли омежку и покружил немного. Тим счастливо улыбался в надёжных руках отца.       — А мы тут как раз размышляем, куда же ты запропастился, — сказал альфа, поставив сына на пол и трепетно поцеловав в лоб.       — Мы с папой ездили в магазин, я пережил поездку с ним на машине, так что все опасности уже позади, — Тим хихикнул и подошёл ко мне. После секундного колебания я всё же неловко обнял друга под грозным испытующим взглядом его отца.       — Вилсон, я заберу у тебя ключи!       Супруги не обменялись друг с другом ни единым ласковым словом или касанием, что для меня, — привыкшего лицезреть всякие нежности родителей каждый день, — это казалось просто чем-то сверхъестественным.       Взрослый омега вспорхнул на крыльцо, наградил мужа скептической улыбкой и открыл дверь.       — Тим, может, ты уже войдёшь в дом и пригласишь своего друга в гости? Или ты собираешься принять его на заднем дворе? — Папа омежки игриво ткнул его в плечо и приглашающе указал нам на вход.       Я видел мистера Вилсона только однажды и то мельком и издалека. Сейчас я мог рассмотреть его детально. Нужно сказать, этот омега был прекрасен: точёная фигура, гармоничные черты лица — острый нос, красивые тонкие губы, голубые глаза, выразительные скулы. Голову украшали густые блондинистые волосы, уложенные в аккуратную стильную причёску. Теперь понятно, от кого Тим унаследовал свою миниатюрность и миловидность.       Мы вошли внутрь, и я впервые очутился в доме Харрисонов.       — Алан, можешь не разуваться, я здесь все равно не убирался, — беспечно ляпнул старший омега.       И тут две пары вопрошающе-недовольных глаз впились в него. Одна принадлежала мужу, а вторая — сыну.       — То есть, я хотел сказать, что на улице чисто и сухо, уже можно и не разуваться.       Да, вот это я понимаю — красиво выйти из трудного положения.       Взрослые сновали туда-сюда, Тим помогал папе, пока я с любопытством обсматривал гостиную. Некоторые вещи всё ещё находились не на своих местах, кое-где виднелись какие-то меловые разводы, на полу стояли не до конца разобранные коробки. Но среди всего беспорядка моё внимание привлекла небольшая рамка на одной из коробок, я подошел и наклонился, чтобы разглядеть все как следует. С фотографии мне улыбался малыш лет двух, смешной и пухленький, одетый в яркую кофту и колготки с рисунками поросят. Крошка сидел на руках юного счастливого альфы, в котором я узнал молодого Вала Харрисона. А малыш в «поросячьих» колготках был никем иным, как Тимом. Невозможно описать словами, до чего же смешным был омега на этой фотографии. Я тихо засмеялся, чем привлёк внимание хозяев.       — Что там такое? — настороженно спросил Тим, выглянувший из коридора, пытаясь распознать предмет у меня в руках.       — Поросята…боже, какая же ты прелесть на этой фотке, Тим, просто лапочка — я умилялся, а мальчик засмущался.       Старший омега пришёл на шум и забрал у меня фото, принявшись сам его разглядывать. За его спиной встал и альфа, присоединяясь к всеобщему умилению.       — О-о-о, я помню это время, видишь этот прикид? Твой отец купил тебе эти колготки. Вал, по-моему, это было лучшее, что ты сделал в своей жизни, — папа Тима махал рукой с фотографией и смеялся вместе со мной. Вот только самому владельцу прелестных колготочек было не до веселья: по лицу омежки было видно, что он мечтает скорее провалиться прямо на этом месте, чем находиться здесь. Вал Харрисон взял рамку от супруга и с нежностью принялся рассматривать каждую малейшую деталь.       — Как хорошо, что она нашлась! Я ее везде искал — боялся, что затеряется при переезде. Тимми, представляешь, тебе здесь всего годик и семь месяцев, ты тогда очень любил фотографироваться — постоянно улыбался и позировал абсолютно на каждой фотографии. Если посмотреть остальные в альбоме, то увидишь. Но эта — моя любимая, поставлю-ка я её себе на рабочий стол завтра: буду любоваться, — счастливый отец бережно протёр поверхность от пыли и поставил рамку на каминную полку.       Всё-таки даже я — посторонний наблюдатель — каждой клеточкой чувствовал бескрайнюю любовь этого альфы к своему сыну. Как бы глупо это ни звучало, но, кажется, даже вокруг него самого просто лучилась какая-то аура тепла и света, стоило только русому омежке попасть в поле его зрения.       Я придвинулся ближе к Тиму и шепнул на ушко:       — Чего ты так смущаешься? Ты просто прелесть на этой фотке.       Омега только как-то тяжко вздохнул и выдвинулся за своим папой, который властным голосом приказал ему «наконец-то пошевелиться и сделать хоть что-то полезное». Как я понял, под этим «что-то полезное» подразумевалась помощь в столовой.       В скором времени меня пригласили поужинать.       — Алан, я сегодня утром совершенно случайно познакомился с твоим папой: залюбовался вашими огромными кустами роз, а он меня заметил и рассказал про этот сорт. Какая же будет красота, когда они зацветут. Люблю красивые растения, — громко сказал старший омега, холёной ручкой поправляя на своём сыне складки одежды, а потом шёпотом чуть тише, — Тим, я же говорил не заправлять эту футболку в брюки, так не носят, это некрасиво, ты похож на телепузика.       — Как будто ты будешь сажать цветы, не смеши, да у тебя даже все кактусы сдохли! — сказал Тим, недовольно поёрзав и увернувшись от родительской руки.       Блондин едко посмотрел на сына, затыкая одним только взглядом, и я решил вклиниться в разговор:       — папа выращивает их в саду, там много чего есть, можно хоть целую оранжерею открывать.       — Чтобы содержать такую красоту нужно, наверное, целую кучу времени потратить. Я бы не смог, — Вилсон Харрисон вытолкнул Тима из-за стола и отправил за какими-то дополнительными приборами. Омежка, понурив голову, пошлёпал выполнять указания папы. Тим вообще на протяжении всего прошедшего времени выглядел крайне напряжённым, будто весь на иголках.       — Вы правы. Папа действительно много за ними ухаживает, но у него часто бывает свободное время дома.       В этот момент вернулся насупленный Тим с нужной посудой и уселся обратно за стол.      — Он тоже домохозяин? — омега расставил каждому по чашке, а себе бокал, куда налил вина. Для остальных Тим сделал чай.       — Нет, он работает дома: переводит художественную литературу с иностранных языков.       Глаза омеги заинтересованно заблестели.       — Несколько языков, ничего себе. Всегда удивлялся таким способным людям. Я и одного-то языка со школы толком не смог выучить, а сейчас вообще только пару слов помню, — омега отпил вина и снова пристал с какими-то замечаниями к сыну, который из-за постоянного отвлечения ещё не успел наполовину съесть свой ужин.       — Вилсон, не думай, что все остальные такие же неумехи, как и ты. И вообще — дай ребёнку спокойно поесть, ты его уже всего издёргал! — сердито сказал альфа. Его супруг зло сверкнул глазами, но всё же отстал от сына.       На некоторое время повисла неловкая тишина, во время которой Тим нервно скрёб по тарелке вилкой и не поднимал глаз. Я снова решил отвлечь всех от небольшого недоразумения:       — как вам город? Вы уже обустроились? — Мой вопрос как бы не был обращён к кому-то конкретному, но на него ответил глава семейства:       — Почти обустроились, осталось только обжить. Как видишь, тут ещё стоят не разобранные вещи, да и над интерьером нужно поработать. Ну ничего, со временем мы превратим это пристанище в уютный дом, — альфа протёр рот салфеткой и отставил от себя посуду.       — Вот только надолго ли, — с придыханием добавил Вилсон Харрисон.       — В этот раз надолго. Это я обещаю. Обосноваться в столице было крайне удачным решением: больше возможностей для будущего Тима, да и наконец он заживет нормальной жизнью.       — Да уж, это точно. А то, когда мы до Лэмержа жили в той глухой дыре, я думал, Тим, что ты снюхался с какими-то сектантами или с катушек съехал. Представляете, — сидел целыми днями в каком-то лесу, как дикий зверёныш, и дома носа не показывал до самого вечера, просто ужас! Приходилось обсматривать его на предмет ритуальных атрибутов.       — Папа! — Тим рассердился и ткнул ножкой омегу под столом.       — А что? Люди должны заранее знать, с кем имеют дело, — омега засмеялся, чуть не подавившись вином. Кажется, он уже начал хмелеть…       — Вилсон!       Когда с ужином было покончено, Тим потянул меня в свою комнату. Мы встали из-за стола, и я поблагодарил старшего омегу за гостеприимство:       — Мистер Харрисон, благодарю вас, было очень вкусно.       — Ох, не стоит, как говорится, всегда пожалуйста — омега с театральной выразительностью плавно махнул пальчиками. Он вообще странно улыбался и хихикал невпопад. Было видно, что хозяин дома уже не очень трезв.       Задвинув за собой стул, на котором сидел, я подошёл к Тиму. Омежка в этот момент стащил пачку печенья с кухонного столика и повёл меня к себе.       — Эй, куда потащил? Хотя бы Алана угости, маленький жадный обжора!       — Отстань! — Тим вновь вспыхнул до ушей и со всех ног бросился вверх по лестнице.       Когда мы оказались в комнате, омежку словно подменили: из сердитого и постоянно напряжённого он превратился в привычного Тима. И это не могло не радовать.       Комнатка была не очень большой и достаточно простой: вся обстановка состояла из кровати, стула и письменного стола, на котором стоял ночник и ноутбук, а также небольшого шкафа. В общем — полный минимализм.       — Можешь сесть на стул или на кровать, как тебе больше нравится, — как-то замялся омежка.       — Окей.       Я плюхнулся на кровать и почувствовал под своей задницей какой-то плоский предмет. Привстав, я извлёк альбом для рисунков.       — Можно? — я вопросительно взглянул на Тима, и тот кивнул, давая свое разрешение. Альбом был достаточно толстым, с тремя щенками на обложке. Я открыл первую страницу и увидел рисунок: небольшой пруд, утка на поверхности водоема и деревья. На второй странице было уже изображение полянки с цветами, несколько последующих страниц были заняты рисунками коал и других животных. Были там и картинки разных человечков. Некоторые работы были нарисованы карандашом, некоторые акварелью и гуашью. Лучше всего, бесспорно, у Тима выходили коалы — сразу чувствуется — художник прямо душу вложил. А вообще все рисунки были аккуратными, геометрически правильными и приятными глазу. Но меня почему-то преследовало какое-то чувство одиночества и грусти, словно впитавшееся в альбомную бумагу: герои рисунков везде изображались по одному.       — А у тебя неплохо получается, ходил на занятия? — я взглянул на омежку и улыбнулся: за все время, пока я рассматривал его творения, Тим, уставившись в точку, одно за другим отправлял в рот печенья, не успевая их даже пережевывать. Мальчик, видимо, думал, что я сосредоточен на альбоме и не вижу, чем он занимается. Сейчас щеки омежки были набиты печеньем, а сам он был точной копией хомяка. Испуганного стыдливого хомяка.       — Вкусно?       — Вхххххббрр.       — Так, все ясно, прожуй сначала.       Какой же он милый.       — Прости, дурацкая привычка.       — Нашел тоже за что извиняться. Так что там с рисунками?       — Нет, я нигде не занимался. Это старый альбом и рисунки тоже старые, я его вообще случайно нашел после переезда и захотел пересмотреть. До Лэмержа мы жили в крохотном военном городке с одной школой на всю округу…       — Это тот самый, где «ты сидел целыми днями в лесу как дикий звереныш»? — решил я подразнить омежку.       — Нет! Не сидел я ни в каком лесу!       Ух, какой грозный.       — Мы жили на самой окраине, — продолжил Тим, — вокруг не было ни единой души, и мне было до невозможности скучно. Это самое жуткое место из всех, где мне только доводилось жить. Наш дом стоял на самом отшибе. Это был военный городок, поэтому никаких совершенно событий там не происходило. Никаких. Вообще. Я умирал от скуки, и тогда, выйдя однажды утром прогуляться, нашел совсем рядом с домом пруд и небольшую рощу, похожую на лес. Я облюбовал это живописное место и целыми днями проводил там: читал, делал уроки, кормил уточек, а затем попробовал рисовать. И мне понравилось.       Я мысленно создал образ этого захолустья, и мурашки побежали по коже. Я всю жизнь прожил в большом городе, и таких дыр никогда не видел. Какая же жуть — пробыть в таком месте хоть неделю. А ведь Тим обитал там неизвестно сколько…       — Черт, Тим, слава богу, что ты теперь живешь здесь, — я на эмоциях приобнял друга и легонько сжал.       — Ага…слушай, я хотел тебе кое-что показать, — омежка, спрыгнув с кровати, направился к шкафу и стал двигать его. У меня чуть ли глаза на лоб не полезли.       — Тим, что ты делаешь? Я сам его отодвину, — ликвидировав омежку от тяжёлого груза, я одним толчком отодвинул мебель.       — Да он на колёсиках, к тому же полупустой.       Шкаф действительно оказался лёгким, а вот за ним пряталась дверь. Я опустил ручку и она поддалась.       — Это типа продолжение твоей комнаты?       — Тип того, — Тим встал на колени и достал из-под кровати какой-то большой бумажный конверт, — пойдём, только тебе придётся нагнуться, пока поднимаемся, здесь прохожу только я, — омежка открыл дверь и ступил на лестницу. Я немного согнулся, пространство за дверью оказалось низким и тесным. Зато Тиму было нормально — этот проход просто создан для его миниатюрного тела. В итоге я вошёл в уютную комнатку в светлых тонах.       — А тут симпатично, — сказал я, разглядывая окружающее пространство, — вот только кто придумал такой коридор сюда.       — Я об этом подумал, когда впервые сюда пришёл, — сказал омежка, распаковывая свой загадочный конверт.       — Может, предыдущий владелец был карликом?       — Может быть… но это мне только на руку: когда Вилсон доберётся до мансарды, то не будет претендовать на эту комнату из-за неудобного прохода, так что я могу оставить её в своём владении.       — Почему ты называешь его по имени? — мне показалось очень странным называть своего папу просто по имени.       — Ну просто Вилсон это Вилсон, тут без вариантов.       Логики данных умозаключений омеги я не понял, но решил оставить вопрос, потому что из конверта была извлечена пластинка.       — Пойдём лучше я покажу тебе, что хотел, — Тим встал и поскакал вприпрыжку к патефону. Ох, а я и не заметил его из-за дивана.       — Откуда у тебя это?       — Патефон был тут, а пластинку отец купил по моей просьбе.       — Ты умеешь этим пользоваться? — удивлённо спросил я, наблюдая, как омежка со знающим видом налаживает музыкальный аппарат.       — В интернете прочитал. Всё, тихо, — мальчик приложил палец к губам.       В одночасье мы оба замолкли, и дивные звуки музыки окрасили тишину. Я узнаю эту песню из тысячи — композиция нашего с Тимом любимого исполнителя, Шона. Глубокий голос из-под иглы винилового проигрывателя пел о пыльных дорогах, жаре и счастливом путнике под предзакатным солнцем. Это была одна из моих самых любимых композиций, поднимающих настроение. И когда загремел припев, я просто не смог удержаться и потянул к себе Тима за запястье.       — Иди ко мне.       Омежка, поняв все с полуслова, с задором взялся за моё предплечье и прижался вплотную. Я перехватил его уже другой рукой, и мы начали танцевать. Мы кружились, топали, как слоны, наступали друг другу на ноги, смеялись, но не прекращали своего неуклюжего танца. Пару раз я даже оторвал омежку от пола, а также прокрутил его вокруг оси, держа за палец. Диван, окно, стены — всё смешалось перед глазами в одну кучу от головокружительного танца. Совершив очередное «элегантное» па под финальный аккорд песни, я запутался в ногах, задел диван и покатился кубарем по полу вместе с омегой в руках. Как итог: снесённый в сторону ковёр, лежащий на мне запыхавшийся и хохочущий омежка, а также немного ушибленная нога. Но я доволен!       — Ух, Алан, это было здорово, — переводя дыхание, воскликнул Тим.       — Ещё бы, тут такие виртуозы танца.       Я поднялся на ноги и помог встать омеге, всё ещё тяжело дышащему.       — Устал?       — Ага…а тебе вообще по боку такие скачки, кажется.       — Да после всех мучений плавания и тренировок это кажется просто легкой разминочкой, я тут перед тобой могу хоть полдня так прыгать.       — Я бы поглядел на такое шоу…слушай, ты ведь не торопишься домой? Может, мы сделаем домашнее задание вместе? — Тим заинтересованно закусил губу.       В принципе, родители не определяли какой-то конкретный час, когда я непременно должен появиться дома, в пределах разумного, конечно же, главное, чтобы не ночью. Так что с удовольствием бы остался с другом еще.       — Да я только за, так веселее! Объединив наши недюжинные умственные способности, мы добьёмся куда больших высот и сделаем всё быстрее.       Тим притащил листки, ручки, учебники, все остальные необходимые принадлежности, и мы приступили к работе. Больше двух часов я и Тим пытались сосредоточиться на заданиях, но большинство времени мы провели подпевая патефону, валяя дурака, говоря о глупостях, бросаясь друг в друга ластиками и поедая остатки печенья. Честно признаться, я — не самый умный ребёнок в классе, так что после моих предложений по решению задач Тим самостоятельно прикончил оставшуюся работу. Я же, так скажем, довольно нахально воспользовался нашим «совместным» трудом и скопировал всё на свои листки.       Насладившись обществом омеги ещё часик, доведя Полли до бешенства настойчивыми телефонными звонками с просьбой помочь нам в химии, я со спокойной душой засобирался домой.       — Напомни мне, чтобы в следующий раз я ни за что не предлагал тебе делать задания вместе, — уже у самого порога игриво прощебетал Тим.       — Хорошо, — я улыбнулся.       — А если по правде, то было здорово, я и не заметил, как время прошло, всегда бы так делать домашку.       — Давай сделаем это нашей традицией.       — Давай! — с воодушевлением воскликнул Тим, хлопнув в ладоши.       Прощаться со взрослыми я не стал: Вилсон Харрисон, знатно поднабравшись вина, давно удалился в свою спальню, уставший альфа тоже уснул. Да, всё-таки колоритные у Тима родители — особенно папа-омега.       — Ну всё, я пошёл, до завтра, — я заключил омежку в объятия, ощущая, как щекочут мой подбородок его мягкие волосы.       — Пока, Алан.       Блин, я же забыл пригласить его на соревнования!       — Постой, — я просунулся обратно в дверной проем, — я хочу позвать тебя на соревнования по плаванию, они будут проходить в понедельник, буду очень рад, если ты найдёшь время и придёшь поддержать меня.       — Я приду, конечно же приду! — омежка аж подскакивал, насколько убедительно это говорил.       — Ну вот теперь я точно пошёл.       Дом встретил меня ароматом пряного свежезаваренного чая. Я сразу же прошел в гостиную в поисках хоть одной живой души.       — Привет, — сказал я сидящему в кресле за ноутбуком папе.       — Ты сегодня поздно. Будешь ужинать? — Папа снял очки в тонкой оправе и устало потер переносицу.       — Да не, я в гостях поел.       — Ладно. Ал, отец хотел с тобой…а вот и он.       Альфа показался в гостиной и серьезно взглянул на меня.       — Все верно, я хотел поговорить. В общем, буду краток: утром звонил директор Адамсон и оповестил меня о том, что господин Алан Вуд вчера принял участие в увлекательном коридорном мордобое. Как ты можешь нам это объяснить?       Даже обычно выступающий на моей стороне папа сейчас кивал словам отца, выражая с ним согласие.       — Забейте, повздорили чутка, что такого-то? Все дети дерутся.       — Все или не все — меня это не волнует. Я хочу знать, почему именно ты в этом замешан.       Черт бы побрал этого сварливого Адамсона! Мне теперь на каждом шагу что ли трепаться об этой истории?       — Я не хочу подробностей! Это связано с Тимом. Другого выхода там не было. И мне все равно, что и кто об этом думает, — я направился прочь из гостиной, но отец преградил мне дорогу.       — Его кто-то обидел?       — Да.       — Что ж, раз так, то я больше не имею вопросов, омега — это святое, тут я с тобой согласен. Но не привыкай решать все проблемы насилием. И не злись, я же должен был разобраться, — альфа смягчился и примирительно похлопал меня по плечу. А вот папа с выражением глубочайшей ярости на лице сжал кулаки.       — Да у какого только, извините, bastardo поднялась рука на Тимми!       Я полностью разделял папино мнение насчет произошедшего: Тим такой безобидный, милый и беззащитный, что я не представляю, как можно целенаправленно хотеть причинить ему вред. И дело вовсе не в пробуждающихся инстинктах альфы к стремлению опекать омегу. Ведь Болдуин тоже альфа, и даже будет постарше, и эти инстинкты у него как бы должны были уже давно проснуться. Но, как бы то ни было, теперь я и ребята не допустим повторения подобной истории. Это уж точно. ***       Дальнейшие полторы недели проходили как во сне: я жил лишь предстоящими соревнованиями, выкладываясь на тренировках и выслушивая «поднимающие моральный дух речи» тренера. Говоря проще — унижения тренера. И пока я проводил большинство времени в бассейне с кучей таких же измученных альф, у моих друзей особо ничего не изменилось: они ходили на занятия, общались, всё больше привязывались к Тиму. По вечерам мы все вместе ходили гулять, иногда получалось выбраться днём и показать омежке пару красивых мест в городе — сам он совершенно пока что не ориентировался в новом огромном городе. А ещё, конечно, теперь мы каждый день, как настоящие друзья, делали вместе всю домашнюю работу и заодно узнавали друг о друге новые факты. Оказалось, что полное имя омеги — Тимотео. Я удивился, Полли сказал, что это имя очень красивое и редкое, а Риз спросил что-то вроде «твой папаня че, обсмотрелся сериалов?».       В школе в конце недели произошло одно небольшое событие, которое, однако, заинтересовало почти каждого ученика средней и старшей школы — появление Норманна и Чакки после продолжительной течки. Я заметил их как раз по пути в раздевалку. В уютной зоне отдыха на одном из диванчиков разместилась эта сладкая парочка. Норманн читал конспекты, одной рукой обнимая Чакки и периодически нежно касаясь губами то виска, то носика омежки. Чак был облачён в тонкую кофту с широким воротом, открывающую вид на изящную шею с аккуратной красной меткой.       Метка… Это не просто прихоть или экзотическое украшение — это печать, скрепляющая двоих навсегда, это демонстрация обладания друг другом, это заявление о самых серьёзных намерениях. Каждый омега и альфа мечтал о метке истинного. ***       В день соревнований я был удивительно спокоен, особенно если учесть, что примерно за неделю до них мне уже не сиделось спокойно от одной только мысли о предстоящем состязании. Возможно, моё волнение просто перегорело.       В три часа в понедельник под куполом одного из спортивных стадионов города собрались тренеры, судьи, друзья, родственники и сами пловцы, съехавшиеся со всех школ города. Меня пришли поддержать родители и все ребята в полном составе во главе с Тимом и Ризом. Последний махал руками и орал так громко и самоотверженно, что был выставлен с трибун, как оказалось позже.       Когда уже подходил номер моего заплыва, я мысленно представлял, что прямо сейчас, в этот момент, все мои близкие смотрят на меня и желают увидеть всё, на что я способен. И, чего уж таить, я и сам хотел произвести на них впечатление. Однако чем больше я смотрел на заплывы других участников моей категории, тем больше понимал, что сделать это мне будет крайне сложно. Ситуация обострилась дисквалификацией одного пловца. Последний альфа передо мной выбрался из бассейна, и наступил мой черед. Уже стоя у бортика, я сказал себе собрать все свое мужество в кулак и хорошенько постараться.       Старт. Тело погрузилось в воду, разбрасывая брызги вокруг. Плавательный костюм словно врос в меня и стал второй кожей. Никогда так отчаянно я ещё не рвался вперёд, никогда ещё так не выкладывался. Я, кажется, выдавил из себя сил даже больше, чем вообще можно было выдавить, стараясь как можно более четко и совершенно продемонстрировать каждую технику. Весь заплыв прошёл как в бреду, и после того как я выбрался на сушу, быстро снял очки и отправился к уже ожидающему меня тренеру.       «Ну как?» — взволнованно спросил я тогда, на что получил «неплохо, неплохо». И действительно оказалось не плохо — голос судьи по награждению объявил, что второе место прошедших соревнований по комплексному плаванию по праву принадлежит мне. На шею мне повесили медаль, я пытался рассмотреть на трибунах кого-нибудь из своих, но безрезультатно: было слишком многолюдно.       По завершении награждения Тим напал на меня с объятиями и поздравлениями, ребята воодушевлённо трясли меня и разглядывали медаль, отец пожал руку с тихим «отлично», папа довольно улыбался, а тренер, схватив меня за плечи, мотал головой и гордо декламировал «молодец, молодец, но можешь и лучше!».       И всё это одновременно.