Остаток вечности

У Мояши, оказывается, сильная рука. Когда он останавливает Канду, хватая его своей проклятой лапой, в столовой все замирают. – Прекрати! – А недомерок ещё и громко возмущается. Мечник чувствует, как сладко ноет сердце в предвкушении восхитительно грязного спора. На Аллене можно срывать свою злость, потому что он выводит из себя буквально-таки всем – от шрама и седых волос до омерзительного дружелюбия. Канде хочется улыбнуться. Он ощущает какое-то извращённое удовольствие от этой стычки. С искателями особо не подерёшься, а этому шпенделю можно и зад надрать, и затолкать ножнами всё его джентельменство в глотку. Капитан, как же вы не вовремя. Плащ на мелком смотрится чуть странновато, и вид становится не старше, но старее. Смотритель, вы видели его прошлое, вы улыбаетесь, так почему же и в его, и в ваших глазах скользит такое странное и колючее... Комуи умён, этого у него не отнимешь. При всём его разгильдяйстве. С юмором, правда, проблемы. Но он не шутки ради отправляет их вместе, и кому-то придётся прикусить язык. Мартел. Оставь надежду, всяк сюда входящий. Руинами гуляет холодный и злой ветер, от предчувствий сводит челюсть. Мальчишка глуп, как пробка, раз лезет на второй уровень тощей грудью вперёд. «Скатертью дорога, – думает Канда. – Пускай учится». Он подхватывает невесомые тела куклы и странника, оставляя Аллена добивать крошащиеся каменные стены своими костями. Пф. Ветер в ушах не даёт забыться, не даёт потеряться. Под печальной и будто чужой луной мысли смерзаются ледяной коркой на сердце. Акума бьёт наотмашь, не зная жалости, но глупо было бы скончаться здесь, так и не успев встретить того, из мира клятв и вечности... ...и не набив хорошенько морду одному седоволосому новичку. Кровь – липкая, тёмная, неприятная. Песня струится, заполняет всё продрогшее и раздражающе ослабевшее тело, льётся из всех щелей, отдавая в висках. Слышимость – на ура, и девчонке лучше бы заткнуться, но привычные буквы не связываются в слова. Ужасно. Уолкер, или как там тебя, а ты ведь, как ни крути, эгоист. Забавно, ведь все бы сказали иначе. Тебе важно, чтобы всё было справедливо и по-доброму, а кукол ломать плохо, даже если у них под лохмотьями спрятано полкоролевства. Согласиться Канда с трудом, но может – у всех свои фетиши, ничего не поделать. Согласиться Канда может. Может. Но только мысленно, потому что на данном этапе мелкому стоит дать отпор. Не суть важно, сколько нужно ждать чьей-либо смерти, шпенделю пора осознать, что он на войне, где время утекает сквозь пальцы. Регенерируй быстрее, чёртово тело...

•••

Аллен молчит, чувствуя, как горит щека. Он догадывается, насколько хорошо у Канды поставлен удар, а эта затрещина явно не была призвана его покалечить. Наверное, в глубине души мечник может понять его. Аллену хочется улыбнуться саднящими губами. Злость и гнев, распалённые тычком, превращаются в чёртов жаркий костёр. И акума попадает под горячую руку, и рука эта жалит, обжигает, ранит и убивает.

•••

Канда сдирает с себя надоевшие бинты, выдирает обидно кольнувшие иглы и ругается в трубку, где на другом конце провода Комуи опять изображает из себя шута горохового, а потом, что ещё хуже, читает бесполезные нотации. У мечника свои взгляды на жизнь, впрочем, на смерть тоже. Пускай раны затягиваются медленнее, но ведь затягиваются, разве нет? Ему кажется, что он должен успеть увидеть мелкого, и сказать ему нечто важное. Во взгляде искателя чудится молчаливое понимание. Мальчишка сидит на бесконечных ступеньках, колышет сам себя, уткнувшись лицом в колени. Может, оно и к лучшему – вид проклятого глаза по-прежнему не радует Канду. Он садится очевидно поодаль и выдерживает нужную паузу. Злости, пожалуй, нет. Раздражение скрыто под насмешкой. Чего сидим, кого ждём? Аллен отфутболивает дежурной фразой по поводу ран, и Канда удивлён отсутствием искренности. Ах ты ж чёртов эгоист, Мояши. Впрочем, мечник не лучше. Под тонкий девичий голос, доносящийся из руин, Канда едва ли не с мягкостью предлагает быть милосерднее к самому себе и выключить куклу. Наверное, потому что по окончанию миссии он всегда чувствует внутри растущую с каждым разом пустоту. Наверное, потому что Уолкер не такой уж и глупец. Наверное, потому... потому что сочувствие порой может быть заразным. Аллен с глупым упорством бормочет что-то себе под нос, и уже сейчас в голосе слышатся закипающие слезинки. И мечник не хочет сорваться и наорать, что ты, мол, мелкий – девчонка. Хочется завернуть этого воображалу в плед и впихнуть в руки горячую кружку с чаем. Руины безбрежно-спокойны, и Аллен, наверное, мог бы любоваться закатом пару часов назад – если бы не был так занят собственными переживаниями. Задницу он точно себе отморозил, но упрямство сильнее всего остального. Какой же ты баран, мелкий. Но вслух Канда говорит немного иное.

•••

Песня, приевшаяся до искусанной кожицы на внутренней стороне щеки, смолкает. Ветер уносит её остатки, напоследок разворошив пряди седых и тёмных волос. Аллен подхватывается с места, нервно комкая перчатку. Кукла с неживым шарнирным хрустом рушится ему на руки. Он чувствует, как дрожит щека. Сдержать горячие слёзы очень и очень трудно, даже если в свои пятнадцать ты много чего пережил. Аллен плачет не столько потому, что ему жаль – хотя жаль, безусловно, – сколько из-за того, что впереди ещё целая дорога из подобных смертей. И кажется, будто он один на целом свете вместе с этой поломанной куклой, и душа его так же изувечена пятью веками скитаний. Канда задаёт вопрос, стоя в полуобрушившемся проходе позади. Аллен думает, что ответ ему не нужен, но всё равно говорит обжигающие губы слова.

•••

В такие моменты принято обнимать, утешать и говорить несвязный убаюкивающий бред. Канда равнодушен к чужим слезам, а на мелкого он и вовсе был зол, но прошедшие ночи его остудили, и внутри бездонный океан, который нельзя расплескать... ...можно зачерпнуть немного солёной воды. Под ногами скрипит древнее крошево камней, когда Канда делает несколько долгих шагов, чтобы положить прохладную ладонь на чужое содрогающееся плечо. Он опускается на колени рядом, противореча самому себе, и дышит в седой затылок. И – о ужас – хочется именно что сказать несвязный утешающий бред. Сказать сухими от лишних волнений губами, опускаясь в чёрный омут чужой немного проклятой души. Звёзды равнодушно взирают на старый, едва дышащий город.