Мемуары столичного черта

Вечерами все уважающие себя черти посылают подальше любую веселую компанию или любимую – на эту декаду от силы – работу и расползаются по квартирам. Нет, работать на износ, отдыхать на полную катушку – это здорово, особенно когда заранее знаешь, что организм поймет и простит, но только первые три века. И то с натяжкой. Я живу в ободранном со всех сторон доме где-то в пригодных к обитанию дебрях столицы. Вошел туда чьим-то другом, ходил однокурсником, коллегой и репетитором, переженил всех, к кому примазывался, и остался просто знакомым лицом в лифте, с которым можно поздороваться, если настроение хорошее. Уйду, наверно, грузчиком на чье-то новоселье, но это – когда совсем надоест оправдываться перед местной дозой сердобольных соседок за то, что не старею, не взрослею и не женюсь. Потому что живу я один и не люблю объяснять, что мой младший внук давным-давно умер от старости, и плодить ему новорожденных дядь да теть было бы достаточно глупой шуткой. Вечерами, когда надоедает работать, я иногда включаю рентгеновское зрение и подсматриваю, чем живут соседи. Необъятных размеров пенсионерка из квартиры напротив может не волноваться: ее тайных рецептов я похищать не буду. Меня, как физика из соседнего подъезда, который иногда по утрам рисует зубной пастой на зеркале интегралы по контуру, интересует только работа. Иными словами, души. В квартиру прямо над моей недавно въехал новый жилец, очень молодой и очень одержимый – я даже одно время подозревал в нем коллегу, пока не понял, что фиолетовая там не кровь, а отношение к досужим наблюдателям вроде меня. Я ни разу не заставал его за нормальной человеческой беседой, сном или силовыми упражнениями. Картина была всегда одна: ручка, бумага (возможно, пальцы и ноутбук) и безумный взгляд. И перетянутые в струну нервы, которые он смирял всегда почему-то одной фразой (я от нее неизменно подпрыгивал): «Яз-звить меня в душу!» Никогда не любил кожные болезни, поэтому внутрь к нему глядеть боялся долго – как выглядит изъязвленная душа, узнавать не хотелось. Но однажды, когда нагрянула забавным атавизмом скука и начала выступать насчет того, что пора бы мне уже и упокоиться, заглянул. И понял, что зря обходил сторонкой серьезное программирование. Может, понял бы что-нибудь в этой мешанине. Все – абсолютно все – внутренние органы стали у него шестеренками для примитивного и мощного калькулятора, мозг подавал в него данные, а мой вожделенный улов… А увидев душу, я понял, что на этот раз ребята из канцелярии заигрались, и этого человека им уж точно нечего трогать. Из нее на меня лился не свет, а бесконечный поток информации, ссылок на особо удачные завершенные проекты и имен файлов с пометками «куда-нибудь пристроить». Наверняка стоило кликнуть по ним – и на меня посыпался бы ворох информации, калейдоскоп сайтов, хоровод полезных программ… Словом, я не рискнул и малодушно обратил свой взор на реальный мир: я не хотел копаться у этого гиганта мысли во внутренностях, но наблюдать за ним со стороны кожи мне все еще было интересно. Гигант мысли был занят тем, что для собственного удовольствия – вообразите себе – выдумывал новую систему счисления. Назвал он ее факториальной – по-хорошему, мне следовало бы отвести взор уже на этом месте, потому что таких больших чисел я, бессмертный, немного побаивался, но очень уж стало любопытно. Идея была, в общем-то, простая. Цифра, стоящая в энном справа разряде, умножалась не на десять в этой степени, а всего лишь на факториал этого числа. Полоумный математик решил для себя, что в разряде, обозначенном иксом, можно писать только числа, не превосходящие этого самого икса, и теперь пытался на этих скудных знаниях построить правила умножения. Правила, конечно, не поддавались, ошибки в вычислениях, написанных в три слоя на крошечных листочках, тоже душевного здоровья не добавляли… Движимый соседским сочувствием, я тоже выудил откуда-то кусок бумаги и попытался прикинуть, что же мощнее: эта пакость или обычная десятеричная. Пока побеждала вечная классика, но сверхъестественная чертовская проницательность подсказывала мне, что надо досчитать примерно до двадцати пяти, чтобы перевес оказался на другой стороне. Вот только ни считать, ни сочинять соответствующую программу мне категорически не хотелось. И мне, черту со стажем, нечего было предложить фанатику с верхнего этажа за спасение его души от подобного кошмара. Моя вредная натура требует закончить трагично: дескать, нашли его через несколько дней, переутомился бедняга. Но ничего подобного – к вечеру, когда у него уже кончались душеспасительные ругательства, в квартиру надо мной ввалилось стадо молодых математиков и вынесло коллегу на хвосте. Вернулся он через пару суток, изрядно посвежевший и полный более продуктивных идей. Помощь сверхъестественных сил в очередной раз не понадобилась. Отойти, что ли, от дел…