Bind. Torture. Kill. (Binden. Foltern. Toten)

«Mein Gott… Сколько времени прошло с того момента, как я запер его здесь? Сколько, черт возьми?! Может, месяц?.. Я совсем потерял счет, я не знаю, сколько уже так мучаю его. Нет, нас обоих…» Гилберт снова был без сознания. Его брат судорожно, до боли в кулаке сжимал любимую плеть-девятихвостку, с которой стекала кровь, падающая крупными каплями на пол. Тридцать первая… Тридцать вторая… Тридцать третья…В итоге Германии надоело, и он со всей силы тряхнул плетью, разбрызгав кровь по полу. Часть попала на рубашку, чуть взмокшую от пота. Но все же Людвиг выругался, ведь кровь отстирать сложнее, он не понаслышке знал это. Вздохнув, Германия снова посмотрел на плеть и резко отбросил ее от себя. Та с звонким звуком ударилась о стену, сразу же падая на пол. Он медленно поднялся и вышел из комнаты. Добравшись до своего кабинета, Людвиг сменил рубашку на новую, а старую отстирал в ванной. Вернувшись обратно, он напрочь забыл, чем только что занимался. Германия снова посмотрел на своего брата. Тот был похож на забитую до полусмерти сучку, которая отчаянно пыталась цепляться за жизнь. Он исхудал, хотя Людвиг кормил его. Сам. Но Гилберт либо ел, либо терпел побои, когда есть отказывался. И его брат больше не был таким гордым, особенно после первого знакомства с плетью. Иногда Людвиг слышал его крики, даже когда не был с ним, по-настоящему жуткие крики, сопровождаемые лязгом цепей. Потому что иногда он засыпал у двери в комнату, где был Пруссия. Как ни странно, но через пару таких ночей Германия больше не мог уснуть в кровати, не вспомнив крики и лязг цепей. Когда Крауца что-то злило, он избивал Гилберта своей плетью, а потом на глазах у того поднимал девятихвостку вверх и открывал рот. Капли крови падали на лицо, на язык, иногда прямо в горло. Железный привкус успокаивал Людвига, и рядовые замечали, что он становится добрее. Однажды немец не смог успокоиться таким образом, его опять отправили в другой город. Тогда Германия искусал губы, но вкус своей крови разозлил его еще больше, он был совсем не таким как у Гилберта. Крауц расстрелял солдата в своем кабинете. Людвиг встряхнул головой и решил полностью вернуть свое сознание к Пруссии. Его любимый брат был весь в гематомах и ранах. Под глазами страшные синяки, а дорожки слез слегка блестели на щеках под светом лампочки. Он снова довел брата до слез. Разбитые и искусанные губы были слегка приоткрыты, живот вздымался и опадал в такт слабому дыханию. Веки слегка подрагивали, а белые реснички слиплись. На нем было слишком много красного. Под ногтями, на зубах, на лице и теле, даже на волосах. Он был весь в крови. И сейчас Гилберт Байльшмидт был прекрасен как никогда. По-особенному прекрасен, совсем не вызывая в Людвиге того дикого возбуждения, что охватило его тогда. Германия подполз к брату ближе и достал из кармана Железный Крест Гилберта, который был в идеальном состоянии, даже лучше креста Людвига. Чуть улыбнувшись, Крауц осторожно надел Крест на шею Пруссии, столь же осторожно, как когда-то снял его. -Я же знаю, как он дорог тебе, - произнес Германия одними губами, не отрывая взгляда от брата. Теперь он был еще прекраснее. Любимый братик, от одного взгляда на него можно было бы потерять и так потерянный рассудок. Германия поднялся и снял с себя рубашку, впервые скомкав ее и бросив туда, где покоилась плеть. Немец наклонился, достал ключ и с трепетом вставил его в замок. Тихий щелчок, и освобождена левая рука, затем правая, только потом шея. Совсем не те ощущения, как когда он освободил Пруссию в первый раз. С таким же трепетом Крауц провел по красным следам на шее и запястьях. И на этот раз улыбка на его лице была другой. Людвиг осторожно поднял тело Гилберта и прижался к нему со спины, обнимая левой рукой за талию. Уткнувшись носом в плечо, он вздохнул и все же смог ощутить еле уловимый запах брата. Германия прижался к нему так же, как в первый раз, когда ему приснился кошмар. Не ослабляя хватку ни на секунду, Людвиг достал правой рукой пистолет из кобуры, где была всего одна пуля. Еле слышно проведя губами по шее брата, немец задрожал от наслаждения. Наконец он собрался и тихо прошептал: - Ich werde töten mich für dich. Ich liebe dich, Gilbert.* Все это время его голубые глаза не отрывали своего внимания от лица Гилберта. И на пару секунд ему показалось, что губы брата тоже начали двигаться, и он ответил: - Machen wir das für dich. Ich liebe dich, Ludwig.** Людвиг тихо вздохнул и прикрыл глаза. «Как скажешь… Я рад, что ты простил меня», - пронеслось в голове немца. Он приподнял руку чуть выше и провел пальцами по груди Гилберта, невольно задевая клеймо. Пруссия не выдержал и тихо простонал. «О нет. Мне нельзя издавать звуков, пока братик не позволит», - подумав об этом, Гилберт зажмурился и сразу задрожал, покорно ожидая привычную порцию побоев. Но сердце прусса исступленно забилось, когда он услышал тихое «извини». И ощутил, что Людвиг убрал руку. От слабости и долгой неподвижности ноги Гилберта подкосились, и он чуть не рухнул на пол, если бы брат вовремя не поймал его и не прижал к себе снова. Пруссия услышал, что сердце Германии колотится не менее сильно и быстро, чем его собственное. Их сердца слились в абсолютный унисон. И глухие удары стали самой прекрасной музыкой, что когда-либо слышали они оба. Людвиг тоже это ощутил. «Теперь мы оба готовы, братик», - холодное дуло пистолета прижалось к груди Гилберта, и тот стиснул зубы, чтобы снова не зашипеть от боли. Немец прикрыл глаза, с наслаждением прослушав несколько ударов. А затем Людвиг Байльшмидт нажал на курок. Пуля прошла сквозь Гилберта, но не остановилась, пройдя сквозь того, кто выпустил ее. Почти синхронно братья кашлянули, выплевывая кровь, и через пару секунд замертво упали на ледяной скользкий пол. Прим.:*Я собираюсь убить себя ради тебя. Я люблю тебя, Гилберт. (нем.) **Давай сделаем это вместе ради тебя. Я люблю тебя, Людвиг. (нем.)