Bind. Torture. Kill. (Binden. Foltern. Toten)

Спустя полчаса Гилберт медленно открыл глаза. И оглядываться не нужно было, и так понятно, что его руки вздернуты вверх и прикованы к наручникам, а сам Пруссия сидит на ледяном полу. «Так, сейчас я поднимусь… Это…ошейник на шее. Черт, я что на псину похож?!» - поморщился он, чувствуя презрение к тому, кто связал его. Взглянув вниз, альбинос понял, что стоит на коленях. «Ну уж нет, только не так!» Гилберт попытался поменять позу, преодолевая боль в затекших мышцах. В итоге он постепенно начал подниматься, но что-то снова помешало ему. «Scheisse. Почему я не могу подняться?!» - пруссак попробовал снова, но без результата. Лишь звон цепей бил в уши при каждой попытке. Пруссия сел обратно и вытянул вперед шею. Ошейник резко начал душить Гила, и он судорожно закашлял. Звон цепей снова ударил в уши. «Отлично, теперь я на поводке еще!» - он презрительно фыркнул и недовольно дернул руками. Цепи звонко лязгнули. -Очнулся уже? – до боли знакомый голос донесся откуда-то из-за угла. Пруссия сверкнул глазами и внимательно посмотрел на того, кто приближался к нему. Людвиг ответил ему холодным взглядом и подошел еще ближе. Сев на корточки напротив брата, Германия с интересом оглядел тело Пруссии, чуть ухмыляясь. Гилберт времени не терял и снова лязгнул цепями. -Ты чего пялишься?! Зачем вообще заковал меня?! -Прости… -Людвиг виновато опустил голову и тяжело вздохнул. – Начальство приказало, чтобы я отправил тебя в концлагерь. Все из-за твоей внешности. Босс не принимает альбиносов в своем строю, - с каждым словом голос немца становился все тише, но так и не перешел на шепот. Пруссия невольно вздрогнул и опустил взгляд. Приказ… Да, с этим уже ничего не сделаешь…Босс тщательно следит за всем, особенно когда дело касается концлагерей. Германия тем временем продолжал: -Но…я не могу, понимаешь? Ты мой любимый брат, я не могу просто сдать тебя солдатам. Каким бы ты не был, я… Не позволю тебе быть рядом с теми, кто действительно заслуживает газовой камеры. -Братик… - тихим голосом произнес Гилберт, не без сочувствия глядя на Людвига. Ему было тяжело смотреть на него, ведь Германия сейчас выглядел таким подавленным, на миг показалось, будто он и правда не хочет выполнять приказ. «Но ты мог просто оставить меня здесь или спрятать где-нибудь еще, я бы ни за что не убежал». Но затем Пруссия вспомнил о расшатанной психике брата и понял, почему он заковал его в цепи. -Поэтому я и запер тебя здесь, - Людвиг словно повторил мысли Гила. Но внезапная ухмылка все испортила. По коже прусса пробежали мурашки. Германия наконец посмотрел на брата. Его глаза сверкали каким-то нездоровым блеском, а бешеная улыбка не сходила с лица. – Я запер тебя, ведь братик заслуживает лучшего наказания, чем просто сдохнуть со свиньями. -Запад?.. – Пруссия сощурил глаза и приподнял одну ногу. – О чем это ты? -О том, что теперь ты только мой, Гилберт, - спокойно отозвался брат. -Ну уж нет! – Гилберт сверкнул глазами и врезал Германии ногой в грудь. Людвиг отпрянул от неожиданности. Тяжело дыша, он поднялся и холодно посмотрел на Пруссию. -Братик, еще пара бы таких ударов, и мне было бы очень больно. Какой же ты гордый. Мне нравится, - немец ухмыльнулся и ударил в ответ ногой в челюсть пруссу. Тот поморщился, но даже не пискнул, хотя правда было больно. Сплюнув кровь, а затем и выбитый зуб, Байльшмидт с нескрываемой злостью посмотрел на брата. Людвиг замахнулся и пнул Гила в солнечное сплетение. Закатив глаза, Пруссия открыл рот, жадно глотая воздух. Германия подошел еще ближе и сел на колени, сдавливая колени альбиноса. Сощурив глаза, Крауц достал из кармана кастет с шипами и надел на правую руку. Недолго думая, он сжал руку в кулак и ударил брата в колено. По комнате разнесся дикий вопль Гилберта. Из раны сразу хлынула кровь, а само колено будто впало во внутрь. -Хм…Кажется, я сломал тебе коленную чашечку, - тихо сказал Людвиг и внимательно посмотрел на ногу Пруссии. Гил старался стиснуть зубы и не кричать, но боль просто пересилила его старания. Германия вздохнул и поднялся. Чуть отойдя от Байльшмидта, Крауц наклонился и осторожно поднял его ногу. Гилберт закричал еще громче, и Людвиг аккуратно опустил ногу обратно. -Полежи пока, - немец положил окровавленный кастет в карман и медленно вышел из комнаты, прислушиваясь к каждому крику Пруссии. Меньше чем через минуту Гилберт перестал кричать, лишь тихо шипел от боли. Он все еще смотрел в сторону двери, которую закрыл его брат. «За что?.. За что ты так со мной?..» Людвиг стоял за дверью. «Он замолчал? Неужели потерял сознание?» Медленно открыв дверь, Крауц сразу же встретился взглядом с Пруссией. Взглядом, полным злости и обиды. Германия снова подошел к брату и, не проронив ни слова, вцепился пальцами в белые немного жестковатые волосы, резко откинув голову Гилберта назад и заставляя удариться головой о стену. Теперь точно потерял сознание. Байльшмидт очнулся на следующий день. Голова будто раскалывалась, но колено…Странно, почти не болит. Прусс нахмурился, и тут же в нос ему ударил весьма приятный запах. «Это…вюрст?.. И пиво еще.» -Эй, жри хотя бы у себя в кабинете, дай пленникам поголодать спокойно! – крикнул Гилберт, куда-то в темноту. -Я уже поел. Это для тебя, - Людвиг неожиданно оказался перед братом, заставляя его вздрогнуть от страха. -Что? -Да, для тебя, - Германия сел на колени рядом с братом и поднес вилку с сосиской ко рту Гилберта. Приятный запах ударил еще сильнее, и Байльшмидт еле сдержался, чтобы не откусить. Однако ему не позволяла гордость. Есть с руки того, кто нагло вырубил тебя, надел как на собаку ошейник и заставил стоять на коленях, чтобы терпеть побои и не отвечать на них? Никогда. Поэтому Гилберт фыркнул и отвернулся от еды. -Я не буду есть с твоих рук. Сними наручники, ошейник, и тогда я поем. -Я не могу. Ты можешь сбежать или ударить меня. -Ты издеваешься, идиот?! Как я сбегу, у меня колено сломано, ты меня поймаешь сразу! – крикнул Пруссия, глядя прямо в глаза Людвигу. Немец поджал губы и снова протянул вилку с вюрстом брату. -Ешь. -Нет. -Это приказ. -Тем более, нет. -Тогда пей, - протянул кружку с пивом. -Нет, - Гилберт не колебался ни секунды. Германия опустил взгляд и убрал еду. -Что ты хочешь? -Освободи меня. -Я не могу. -Я не буду тебя бить. -Не поэтому. -А почему тогда? -Я не имею права тебя отпускать. Гилберт неожиданно рассмеялся, чем весьма озадачил своего брата. Пруссию охватил приступ какой-то истерики, и он с насмешкой посмотрел на Людвига. -Не может он! Посмотрите на него… Нацепил на меня ошейник, как на кобеля, а сам выполняет все приказы своего босса, и плевать он хотел на то, что я его родной брат, который жизнь готов за него отдать? Ну и кто у нас теперь послушный песик, а?! – Из глаз прусса хлынули слезы, и он чуть не подавился от смеха. – Du bist Sheisskerl, Ludwig Beilschmidt!! Leck mich am Arsch!!* - Гилберт несколько раз моргнул, пытаясь увидеть лицо Людвига сквозь слезы, и продолжил хриплым голосом. – Я всегда был верен Третьему Рейху. Я всегда был верен тебе. Поэтому повторю еще раз вопрос, почему ты не хочешь меня отпускать? Ни один мускул не дрогнул на лице Людвига, пока он слушал все оскорбления со стороны Байльшмидта. Однако к горлу будто подступил неприятный ком, когда он услышал, что Гилберт всегда был верен ему. Пруссия продолжал смотреть на брата. Улыбка сразу сошла с его лица, как только он замолчал, по щекам же продолжали течь слезы. Немец ничего не ответил брату и ушел из комнаты, заперев дверь. Ночью он вернулся к железной двери и тихонько слушал разносящиеся из комнаты тихие стоны альбиноса и лязг цепей. Гилберт продолжал вырываться даже тогда, когда осознал, что не сможет вырваться.

***

-Ты же верен мне, да? Верен Третьему Рейху? Гилберт нервно сглотнул, переводя испуганный взгляд то на сумасшедшее выражение лица Людвига, то на то, что он держал в руках. Железное клеймо в виде свастики, раскаленное докрасна, неумолимо приближалось к груди прусса, и он ничего не мог сделать с этим. -Ты так искренно говорил вчера. Я поверил тебе, братик. Так давай поставим это клеймо. Как подтверждение, что ты правда верен мне, что все твои слова исходили из твоей души, а не из-за желания освободиться, - руки Германии слегка дрожали, а улыбка становилась широкой и пугающе милой. Гилберт невольно задрожал всем телом и начал дергаться, тщетно пытаясь вырваться. Но пруссак тут же успокоился, когда понял, что выгнись он сильнее, то сильно бы прижался к клейму. -Я знал… Знал. Вот и сейчас ты так рвешься доказать свою преданность, - Крауц не переставал улыбаться, любуясь альбиносом. Пруссия стиснул зубы и посмотрел на Людвига. О, сколько бы он хотел отправить ругательств в ответ на его слова. Но осознание того, что его брат полностью свихнулся, не давало ему лишний раз позлить немца, поэтому Гилберт промолчал. Лицо Крауца неожиданно исказилось какой-то злостью. Спокойствие брата ему совсем не нравилось. Людвиг вспомнил, как брат часто рассказывал ему всякие истории. Пруссия редко когда был так спокоен. Пруссия редко молчал, даже во сне он что-то бормотал, Людвиг помнил это еще с детства, когда приходил ночью к Гилберту и спал с ним, чтобы не снились кошмары. Поэтому ему сейчас совсем не нравилось молчание Пруссии. Он привык всегда слышать его голос. Братику надо развязать язык… Резко вытянув руку вперед, Германия прижал раскаленное железо к груди Гилберта. Лицо Пруссии сразу исказилось, и он хрипло закричал от дикой боли, дернув руками. Гилберт хотел было прижаться к стене и отпрянуть, но немец угадал его желание и прижал клеймо еще сильнее. Пара секунд… Всего пара секунд… Людвиг убрал клеймо и внимательно посмотрел на грудь Гилберта. Теперь он всегда будет помнить о его словах. Теперь его слова обоснованы. Теперь Германия уверен, что его не обманули. Несколько дней Людвиг не появлялся. И эти дни Гилберт проводил в исступленном одиночестве, наедине со своим страхом, со своими мыслями, со своей любовью к брату, которая почему-то не утихла ни на секунду. Злость, ненависть, да, все это было. Но Пруссия не мог по-настоящему ненавидеть брата. Германии тоже было нелегко. Он соскучился. И все это время сильно беспокоился за братика, ведь он не ел, наверняка исхудал. Пока Германия был в поездке, он вспоминал свое детство. Как Гилберт учил его плавать, как они вместе ходили на пикники в лесу. Как Пруссия учил его драться, а затем и стрелять. Братик прав. Он всегда заботился о Германии. Пришло время и Крауцу позаботиться. Железная дверь со скрипом открылась, и комнату пронзил яркий свет. Гилберт зажмурился, отводя взгляд, глаза слишком привыкли к темноте. Дверь почти сразу закрылась. Германия подошел к брату и снова сел на колени, поставив рядом поднос с едой. -Что ты принес?.. – тихо спросил Гилберт, внимательно оглядев Людвига. -Пиццу. Я попросил Италию приготовить. Ты же любишь его кухню, да? Пруссия слабо улыбнулся. Конечно, он любит итальянскую кухню. И итальянскую живопись, музыку. И самого Италию тоже очень любит. Венециано такой добрый, он точно никого не обидит. Даже удивительно, что он стал союзником Германии. -Гилберт?.. – холодный голос брата прервал мысли прусса. Людвиг держал кусочек пиццы в руке. Пруссия взглянул на пиццу и тихо произнес: -Италия не знает, где я, правда? Позови его сюда. Если ты не отпускаешь меня, то дай мне хотя бы поесть с его рук. А не с рук страны, который предал меня. Гилберт не знал, почему он говорил это. Чего он хотел этим добиться? Зачем он обманывал Людвига? Что это даст? Но слова вырывались сами собой, разнясь с и без того противоречивыми чувствами. Некоторое время Германия молчал. Затем он спокойно убрал пиццу и достал связку ключей. Освободив Гилберта, Людвиг убрал ключи обратно. -Ты одумался, братик?.. – счастью Пруссии не было предела. Гилберт аккуратно потер покрасневшие запястья и улыбнулся, посмотрев прямо в глаза Людвигу. – Я знал, что ты не такой. Немец ответил ему суровым взглядом и пнул прусса в челюсть. Альбинос упал на землю, и слабая искорка счастья снова сменилась пеленой боли и разочарования. Помутневшие красные глаза встретились с серо-голубыми, которые, кажется, стали еще холоднее. - Du bist Hure**, - отчеканил каждое слово Людвиг, продолжая смотреть на брата. – Я думал, что ты верен только мне. А теперь хочешь, чтобы Италия кормил тебя с рук. Ты только мой, я уже объяснял. Но похоже, до тебя не дошло. – Германия поднял аккуратно сложенную плеть-девятихвостку, лежащую рядом с подносом для еды, и сразу ударил ею Пруссию по спине. Гилберт застонал от боли, из рассеченной кожи полилась кровь. Людвиг ударил снова, нанося новые раны поверх только что открывшихся. Пруссия стиснул зубы, и с губ сорвался полу-стон полу-вскрик. Германия ногой перевернул брата на спину и ударил плетью по груди, задев еще и лицо. Гилберт всхлипнул и слизнул с губ алую жидкость, снова не веря, что сейчас истекает ею. Это разозлило Людвига сильнее, и он начал яростнее хлестать брата плетью, куда только придется. Немец прикрыл глаза, прислушиваясь к каждому оттенку криков Пруссии и получая от этого какое-то сумасшедшее удовольствие. Почувствовав приятную тяжесть в паху, Людвиг отбросил плеть, расстегнул ремень на брюках, слегка спустив их вниз, и вытащил свой твердый возбужденный член. Навалившись на брата всем телом, Крауц распахнул глаза и слизнул кровь с израненных губ, тихонько застонав, никогда еще он не испытывал такого приятного ощущения от вкуса крови, граничащего с эффектом от наркотиков. Ослабевшими и дрожащими руками Пруссия пытался спихнуть Людвига с себя, но немец ловко перехватил бледные запястья одной рукой и прижал их к полу, будто пытаясь вдавить их туда. Убедившись, что Гилберт больше не сопротивляется, Германия закинул худые ноги себе на пояс и резко вошел в Гилберта, тихонько рыкнув. Пруссия застонал от боли, и начал извиваться под братом, снова сопротивляясь. Крауц недовольно поморщился и схватил Байльшмидта за подбородок, ударив затылком об пол. Пруссия сразу обмяк, однако сознание не потерял. Людвиг начал сразу двигаться в нем, быстро наращивая темп и слушая глухие хриплые стоны и всхлипы альбиноса. Долго немец не продержался, и кончил почти сразу, как перешел на максимально бешеный темп. Крауц вышел из Гилберта и сразу поднялся, одевая брюки и застегивая ремень. Пруссия перевернулся на бок и согнул ноги в коленях, беззвучно всхлипывая, и иногда хрипло подкашливал, дрожа всем телом. Гилберт весь истекал кровью, а по ногам еще и стекала сперма брата, смешиваясь с алой жидкостью. Людвиг наклонился и, увидев лицо брата, невольно вздрогнул. Немец снял кожаную перчатку и осторожно коснулся щеки альбиноса. Поднеся пальцы к своим губам, Германия ощутил солоноватый привкус и снова вздрогнул, осознав, что довел брата до слез. Даже когда Людвиг ставил клеймо, ни одна слезинка не упала с лица Гилберта. Германия отвернулся, пряча свои глаза, которые на миг снова стали прозрачно-голубыми как раньше, до времен Третьего Рейха, и ушел из комнаты, заперев ее и не привязав Гилберта обратно. Прим.:*Ты мудак, Людвиг Байльшмидт!! Пошел нахуй!! (нем.) **Ты шлюха. (нем.)