Исход

Шикамару сидел на крыльце своего дома, точнее, на том жалком клочке, что уцелел. Реабилитация шла крайне медленно и малоэффективно, в большей степени, потому что Шика подсознательно не хотел реабилитироваться. Его раздражала только детская беспомощность, иной раз у него даже поесть, самостоятельно не получалось. Он не хотел возвращаться, потому что похоронил себя в тесном гробу и теперь даже друзья не особо помогали выбраться. Единственный стимул выйти из больницы были официальное погребение отца, все это время он запрещал родственникам провести похороны и его слушались, потому что он законный глава клана Нара, пусть пока не было церемонии. Уже все бабки, дядьки и тетки ругались на его богохульство и не уважение к умершему, а так же сетовали о его здоровье и том, что с церемонией надо бы не затягивать. Только ради отца, он восстанавливал в себе работоспособность. Когда его ранили в спину, лезвие прошло настолько близко к нервам и позвоночнику, что ему грозила парализация как минимум нижней части тела, но врачам, неимоверным трудом, удалось этого не допустить. Так же пробитая кишка, с долгой операцией, теперь обходилась строжайшей диетой. А простреленная голова, адскими головными болями и крайне медленной сообразительностью. Ему заново приходилось учиться делать почти все. И на этот раз отец не мог помочь сделать первые шаги, от этого на душе становилось гадко. Шикамару попросил оставить его в одиночестве, практически сбежав из больницы. Все тело болело и изобиловало повязками и бинтами, куртка была только наброшена на плечи, а под ней была лишь черная майка. На виске, щеки и подбородке были пластыри, под глазами огромные синяки и сам он был бледный, словно смерть. Он плохо управлялся со своими руками и ногами, поэтому его одевали и всюду водили. Он даже не отказывался от охранников, которых ему выделил клан. Ребята и сейчас были где-то неподалеку. Морщась Шика, затягивался сигаретой, от каждого вдоха в груди, словно что-то рвалось, но это отвлекало, и прекращать не было желания. В больнице ему запрещали курить и ругались, когда он пытался это сделать. Честно говоря, большинство его привычек теперь были под запретом. Он смотрел на мокрый асфальт, силясь понять, почему небо в лужах. По щекам текли немые слезы, после истерики перед друзьями в больнице, Шикамару казалось, что слез у него больше и нет, но снова оказался неправ. За спиной было то, что когда-то называлось домом, а сейчас грудой обгорелого дерева, кирпича, остатки каких-то вещей, которые еще не успели вынести и разобрать. Несмотря на то, что прошло уже больше месяца и почти ежедневные дожди, Шикамару все еще чувствовал запах гари. Ему никак не удавалось выбить из носа стойкий запах паленой плоти и дыма, который, на деле, давно выветрились. Он был в коме, когда тело его отца и Иноичи выносили отсюда. Он заново учился, как это — ходить и говорить, когда его бабки уже распорядились, что бы остатки от пожара начали разбирать. Он только что приехал из морга, где ему даже не дали посмотреть на тело, сказав, что оно сильно обожжено и вообще «не с вашими травмами и тем, сколько вы его тут держите требовать показывать труп». Они даже отца пытались для него обезличить, будь он в форме, то разбил бы патологоанатому нос, но замахнувшись, сам чуть раскроил свой, почти рухнув на пол. Он плакал над закрытым чёрным пакетом, всего пару часов назад. Теперь он плакал здесь над остатками своего дома. Холодно. Больно. Пусто. И абсолютно никаких идей насчет будущего. Перед ним остановилась женщина, Шика понял это по туфлям и ногам, облаченным в темные колготки. Подняв голову, парень выронил из рук окурок. Перед ним стояла женщина, с темно каштановыми волосами, в строгом черном платье с длинным рукавом и черном пальто, на плече была черная сумка, а в руках небольшой букет цветов. Она смотрела прямо на него, и Шикамару узнал эти глаза и это лицо — перед ним стоял его мать. Повинуясь какому-то странному импульсу Шика, поднялся, она раскрыл для него объятия, но он поднялся не для этого. Время свернулось в жгут, и он чувствовал себя пулей пролетающей сквозь тело, разрывающей кожу, мышцы и сосуды. Шикамару почти чувствовал, как внутри у него происходит почти то же самое, мышцы, привыкшие к одному положению, словно разрывались, как струны гитары с треском и звоном, органы подпрыгивали и принимали новое положение, казалось, органы сейчас же полезут наружу, а ноги откажут при следующем шаге. Глаза застелила пелена и отступила после хлопка пощечины. Йошино отвернулась, держась за щеку, а Шика до хруста сжимал кулаки. Бить женщин было не в его правилах, но сейчас хотелось вгрызться ей в горло, слышать, как под руками ломаются ее ребра и чувствовать на языке её горячую кровь, слышать ее крики и избавить мир от этой женщины. Он удержался и не бросился на нее бешеной собакой, она молчала, опустив взгляд. Секунды перетекали в минуты, и казалось каждую из них можно почти пощупать. — Какого черта… — Хрипя выдавил из себя Шика. Он шагнул назад, снова усаживаясь на ступеньки, адреналин отступил, и по телу разлилась волна боли. Закурив Шика, сморщился, ладонь от удара пульсировала и немного покраснела. — Какого черта ты явилась? Пилить наследство мужа и сына? Извини, я еще не сдох. Так что приезжай потом, тебе же обязательно сообщат о моей кончине, — он говорил медленно, глухо и сам не узнавал свой голос. Некоторые слова все еще давались с трудом, но сейчас он говорил на удивление ровно. — Не говори так. Я не за этим приехала. — Правда что ли? А где же ты шлялась то все это время? Многим папикам голову вскружила? Может у меня еще братья и сестры есть? — Шикамару, прекрати… я приехала на похороны Шикаку… — А ты рано. Их не было еще. — Знаю, я уже больше месяца в городе. И не только за этим… я и к тебе… — женщина тяжело вздохнула, — ты такого отвратительного обо мне мнения. — А какое оно должно быть… ты бросила меня… когда я был маленький. — Шика сглотнул, но ком в горле так и остался. — Зачем ты приехала? — Я же сказала к тебе. — Почему ты сделала это только сейчас? Почему не раньше? Почему смерть отца стала для тебя достаточным поводом, что бы увидеть своего сына?! Какого черта?! — он хмыкнул, выбросив окурок. Хотелось вжать голову в колени или вообще оказаться в другом месте.- Ты ведь никогда меня не хотела… — Шикамару… — Йошино смело погладила его по голове. — Прошу тебя… не говори так. Неужели Шикаку рассказывал такие вещи обо мне? — Он ничего о тебе не рассказывал. Я сам додумывал. Так знаешь ли проще. Проще считать, что ребенок был тебе не нужен, чем пытаться разобраться в причинах такого твоего поступка. — Шикамару… — она присела перед ним на корточки и взяла его лицо в ладони. — Я должна была так поступить… у меня не было выбора… и ты был желанным ребенком, от любимого мужчины. — Тогда почему?! Почему?! — Шикамару дернулся из её рук и повалился на спину. Ударившись прямо раной на пояснице, он взвыл и выгнулся, из глаз прыснули слезы. Йошино казавшаяся миниатюрной и хрупкой, перетянула его на себя и подняла на ноги, будто он был пушинкой. Так они и простояли пока не подоспели охранники, женщина прижимала мычавшего Шику к себе, крепко держа его. В больнице после дозы лекарств и выговора, Шикамару лежал на своей кровати, лицом уткнувшись в подушку, тело ныло, а от запаха взвеси лекарств, хотелось застрелиться, что бы только избавится. Через пару минут вошла Йошино, она села рядом и стала гладить по голове, рассказывая сказку, совсем как в далеком детстве. — Хватит. — Строго заявил Шика, понимая, что ему нравится. — Я подумала, это поможет тебе… хоть немного.. — Она улыбнулась, но гладить по голове не перестала. — я оставила тебя и твоего отца, потому что это был мой долг перед страной. Глава якудза и агент разведки, не самая лучшая пара. — Что? — Шикамару перевел на нее взгляд, усиленно стараясь поместить сказанное в голову. — Шика… мой маленький. Я не могу рассказать всего, но наш брак с Шикаку был изначально провальным. Он из клана якудза, тогда еще только подающий надежды лидер, я агент разведки правительства. Мы были знакомы с университета, там даже было подобие романа, а потом встретились через время и чувства снова появились. Мы расписались, не думая ни о чем, даже не разбираясь в том, что не могли быть вместе по определению. Потом появился ты… и моим начальством было приказано бросить семью, бросить любимого, бросить малютку сына. Я смогла отодвинуть этот момент лишь на четыре года, а потом из-за меня тебя чуть не убили. Не из-за того что ты Нара, а из-за того что ты сын японского разведчика… и мне пришлось… я жалею об этом, знал бы ты как я жалею. Но я не могла подвергать тебя опасности. Шикаку принял это и отпустил.. не знаю почему он не рассказал тебе.. наверное все еще боялся, что тогда ты начнешь искать меня.. — Йошино утерла с щек слезы. — Сколько же ты всего вытерпел. — Она опять стала гладить его по голове. Шикамару молча слушал, не зная, что сказать, не зная как реагировать. Как на такое вообще реагируют обычные люди? В голове не укладывалась эта ее жертва семьей, да и вообще то, что она работает на правительство. Так, а почему она вернулась? Уволилась? Дали добро? Как это можно проверить? Зачем тогда эти конверты без подписей? Зачем вообще все это? Вопросы жужжали, как рой пчел, но ни один из них Шика не мог выпалить. Слова словно забылись, а все умение разговаривать провалилось в тартар. Что теперь делать? Йошино больше не говорила о прошлом, она рассказывала сказки, до тех пор, пока Шикамару не заснул.